Татьяна Устинова - Пороки и их поклонники
И почему Лизавета наврала про родственников, которых оказалось так много, и все в добром здравии?! Боялась? Не хотела, чтобы что-то досталось им? Что им могло достаться, если все отошло ему, Владимиру Петровичу Архипову, и она об этом прекрасно знала?!
Написать дарственную – или как это называется – и отдать квартиру обратно Маше Тюриной ничего не стоит. Леонид Иосифович Грубин всегда готов к услугам. Вряд ли Лизавета имела в виду, что Архипов должен поселиться в ее квартире, выгнав бедную сироту, о которой она так пеклась.
Тогда что? Что она имела в виду?!!
Когда приходила к нему, когда слезно просила “не оставить”, когда обещание брала, когда свое завещание писала?!
– М-м-м… – простонал Архипов, зажмурился и постучал себя по макушке, как будто разгоняя мысли.
– Ничего-ничего, – успокаивающе сказал рядом чей-то голос, – побегаете, и все пройдет. Энергия добра вас не покинет.
Архипов вытаращил глаза.
Тинто Брасс, безмятежно валявшийся на гравии, вдруг вскочил, напружинил все свои складки, ощерился и зарычал. Шерсть на загривке встала дыбом. Он мотал оскаленной мордой и натягивал поводок – металлическую цепь.
– Фу, Тинто, – приказал Архипов. – На место. Лежать!
Мастифф не слушался. Архипову показалось, что он вообще ничего не слышит.
– Спокойно, Тинто! Фу! Лежать! Лежать, я сказал.
– Оставьте животное в покое. Ведь он видит то, чего вы лишены, и странным кажется ему видение такое.
Архипов уронил цепь на землю. Она негромко звякнула.
– Он порычит немного и затихнет, поймет, что зла вам причинять не собираюсь.
По виску поползла капля и упала на рукав белой майки. Архипов видел место, куда она упала, – влажное пятно. Он посмотрел на пятно, а потом осторожно повернул голову налево.
Рядом с ним на скамейке сидела Лизавета.
Нелепейшие одежды, белое лицо, раскрашенное, как у японской деревянной куклы, – насурьмленные в ниточку брови, веки со стрелами, алые губки.
С некоторым трудом она закинула ногу на ногу, посмотрела на него и усмехнулась. Тинто припал на передние ноги, захлебнулся тихим жалобным рыком и стал медленно отступать.
Архипов закрыл глаза. Что-то коснулось его руки, и он посмотрел. Ветер с Чистых прудов трепал Лизаветин шарфик. Шарфик взлетал и легко трогал его кожу.
– Лизавета Григорьевна? – спросил Архипов хрипло.
– Что ж, вы меня не узнали? – удивилась она.
– У… узнал, – признался Архипов. – Только я думал, что вы… Мы решили, что вы…
– Что? – поторопила Лизавета и сняла у него с колен свой шарф.
– У… умерли. Вы. То есть мы так думали… Недавно. А вы, значит, вовсе и не…
– Конечно, умерла, – возразила Лизавета энергично, – но ничего плохого нет в том, что я пред вами появилась! Я вижу, трудно вам постичь весь смысл того, что происходит. Хотела лишь поговорить немного. Вас напугать – и мысли не было такой!
– О господи, – проговорил Архипов и сильно ущипнул себя за руку. За ту самую, которой касался белый шарф. Потом еще раз.
– Зачем вы боль себе приносите щипками? – поинтересовалась Лизавета.
– У меня что-то с головой, – признался Архипов.
– В порядке и душа, и голова отличном. И комплекс всех энергий, и все планы бытия в гармонии между собой приятной.
Архипов застонал.
– Хотела благодарность выразить свою, – деловито продолжила Лизавета и смахнула с коленки клейкую кленовую почку, – за то, что вы обещанное мне так выполняете усердно! Ведь только вы способны то постичь, чего никто на свете больше не способен!
– Чего… не способен? – выдавил Архипов. Лизавета вздохнула и сняла ногу с ноги.
– Душа, – сказала она с пафосом, – душа должна затрепетать и взмыть на крыльях радостных того, что…
– Моя душа? – перебил ее Архипов, несколько приходя в себя. – Лизавета Григорьевна, да что происходит-то?! Может, вы мне объясните?! Я ведь ни черта не понимаю! Куда вы делись, зачем вы нам сказали, что умерли, что это за дикое завещание?! Зачем вы его написали?!
– Со временем поймете это вы.
– С каким еще временем?!
– Времен река неспешна и сурова, всегда лишь вдаль течет, и вспять не повернет она вовеки.
– Кто?
– Река.
– Какая река?
Лизавета вздохнула и повторила назидательно:
– Река времен.
– Да не нужна нам никакая река времен, мы и без нее запутались совсем!
– Вы так прекрасно это говорите, – прошептала Лизавета и всхлипнула.
– Что?!
– Мы. Вы говорите – “мы”, и это слово бальзамом радостным вокруг все омывает.
– М-м-м, – опять застонал Архипов, – что же это такое?!
– Помочь вам не сумею я, но все же должна сказать, что по заслугам каждый получает! Обиженным никто себя считать не может.
– Это вы о чем? – встрепенулся Архипов. – О завещании?!
– О завещании, конечно, говорю! Поймете вы со временем все сами, пока же я ликую от того, что говорите “мы” и думы ваши несутся к цели, словно быстрокрылые орлы!
Архипов тяжело задышал.
– Сегодня не бегите слишком долго, – озабоченно напутствовала его Лизавета, – под дождик попадете, не дай бог. Вернусь, когда смогу.
– Постойте! – крикнул Архипов, и тут что-то легко и звонко стукнуло ему в висок.
Голова мотнулась вбок и назад, и прямо перед своей физиономией он невесть как поймал грязный футбольный мяч.
– Извините, дяденька! Простите, пожалуйста! Это Димон кинул, он маленький еще!
– А зачем ты Димону дал кидать?!
– Да я не давал, он сам кинул!
Архипов бросил мяч в разноцветную толпишку футболистов, оттолкнув от себя ладонями.
Мимо шли люди, смеялись и разговаривали. Унылый дворник накалывал на железный прутик бумажки и стряхивал их в пластиковый мешок. У решетки визжали дети. Напротив, через аллею, продавали мороженое, небольшая очередь стояла к синему ящику под зонтом.
У правой ноги пошевелился Тинто Брасс, поднял башку. Они посмотрели друг другу в глаза – хозяин и собака.
– Ну что? – негромко спросил Владимир Петрович. – Что это было?
Тинто не отвечал и не усмехался.
– Мы заснули, – строго внушал ему Архипов, – мы пригрелись на солнышке и заснули оттого, что целую ночь прошлялись по чужим домам. Ты понял?
Тинто смотрел недоверчиво.
– Да, – продолжал Архипов, не веря ни одному своему слову, – мы заснули, только и всего. Нас разбудил мяч.
Тинто все молчал.
– Она умерла, – сам себя убеждал Владимир Архипов, – она не могла оказаться здесь и говорить со мной. Так не бывает.
Он встал со скамейки – рядом шевельнулось что-то белое и летящее, и сердце рухнуло вниз.
Ничего такого. Какая-то женщина, вовсе не похожая на Лизавету, сидела далеко, катала туда-сюда коляску. Архипов перевел дух, заставил сердце вернуться на место, посмотрел на небо – ни облачка, ни ветерка – и опустил на нос очки.
