Энн Стюарт - Холодный как лед
Пленница резко дернулась, поймала лодыжку Йенсена и попыталась свалить его, но он оказался мощнее и тяжелее любого человека, с которым когда–либо она тренировалась. И тут ведь отнюдь не тренировка.
Йенсен дотянулся до рук Женевьевы, схватился за них и вздернул ее вверх. С босыми ногами она была гораздо ниже его, что доставляло ей неудобство, но все равно адвокатша не колеблясь со всей силы двинула вверх коленом.
И не достигла цели – Йенсен уже скрутил ее, завернув руки за спину, и повернул лицом к стене.
– Барахтайтесь, барахтайтесь – зашептал он Женевьеве на ухо, – но, право слово, какие чертовски жалкие попытки. Никогда не пытайтесь бить кого–то коленом по яйцам, если нет возможности после смыться. Черт, да мужчины в таком случае слетают с катушек, начинают сердиться и становятся чересчур опасными.
Она ничего не ответила, лихорадочно обдумывая, что бы еще предпринять. Подколенная область всегда уязвимое место, и есть различные удары, которые, как предостерегали мисс Спенсер, могут оказаться смертельными. Удары, которые ей следовало попытаться не мешкая применить.
А потом захватчик на шаг отступил. Она больше не ощущала себя распластанной по обшитой деревянными панелями переборке. Йенсен все еще удерживал Женевьеву за запястья, но она уже мысленно прикидывала, сможет ли снова пнуть его.
– На вашем месте я бы не стал этого делать, – забавляясь, произнес он вполголоса. – Вы выдаете каждое свое действие наперед, и совсем нетрудно вас остановить. И я предупреждаю, прекратите целиться мне в яйца. Раздражает.
Каким–то образом он уже исхитрился развернуть ее так, что она оказалась лицом к нему, и при этом все еще крепко сжимал сильной ладонью ее запястья. Женевьева даже не уловила, что на мгновение он отпускал их – так увлеченно проделывала всю эту жалкую работенку, стараясь защититься с помощью техники, усвоенной в качестве старательной ученицы мастера Тенчи.
– Зато я умудрилась больно стукнуть вашего приятеля, – с вызовом заявила она.
– Верно. Но ведь Рено дурак, и он вас недооценил. Только вот боюсь, он из тех типов, что норовят затаить злобу. У меня нет особого стремления дать ему возможность отплатить вам, но если вы будете и впредь меня доставать, то я могу изменить свое мнение.
Ей хотелось ответить чем–нибудь резким, но она сообразила, что куда лучше предпочесть общение с Питером Йенсеном, чем лишенную воображения жестокость Рено, даже если Женевьеве светил призрачный шанс сбежать от француза.
Йенсен даже не запыхался. Эти глаза, которые она считала бесцветными, на самом деле оказались чистого ярко–синего цвета, что напомнило ей…
– У вас есть какой–нибудь раствор для контактных линз?
На мгновение, пораженный, он уставился на нее. Если ей не удалось свалить его с помощью любительских приемов самообороны, то по крайней мере она могла задеть его словесными шпильками.
– Прошу прощения?
– Вы ведь носили прежде цветные контактные линзы? А это означает, что где–то на борту есть раствор для них, и мне он нужен. Я ношу свои линзы почти сорок восемь часов, и они меня просто убивают. Мне следовало снять их, когда у меня еще имелась под рукой сумочка, но меня отвлекли более интересные вещи, а именно желание унести отсюда ноги.
Он быстро пришел в себя:
– Честно признайтесь, мисс Спенсер. Вы больше интересуетесь своими таблеточками. На уме у вас именно эта дрянь. И, кстати, не пытайтесь искать оружие, здесь нет ничего, что вы можете использовать, а окна слишком малы, чтобы вы смогли в них пролезть.
– Снова намекаете на мой вес?
Он невольно усмехнулся:
– Это бортовой иллюминатор, госпожа адвокат. Через него никто не сможет пролезть. Почему женщины так выставляют себя на посмешище, носясь с этим своим весом? Десять или пятнадцать фунтов – да какая разница. Разве что когда приходится таскать ваше бесчувственное тело.
Йенсен все еще держал ее за запястья, иначе Женевьева бы его непременно стукнула. Конечно же он, гад такой, точно знал, сколько она весит лишних фунтов, точно так же, как и какой размер одежды на самом деле носит.
– Вы ведь сами знаете ответ? – с фальшивой сладостью произнесла Женевьева. – Так не утомляйте меня.
– Тогда ведите себя хорошо.
Йенсен отпустил ее, и секунду она не шевелилась. Они постояли долгое мгновение. Он, наверно, выжидал, какой она сделает следующий ход, но раз Йенсен дал ясно понять, что вычисляет все ее попытки, то Женевьева сдалась. На данный момент.
– Не хотите уйти с дороги? – спросила она. – Или мне нужно переступать через вас?
Тюремщик сделал шаг назад, освободив путь, но оставаясь достаточно близко, чтобы в случае чего схватить пленницу снова. Крайне неприятное ощущение, когда тебя поймал в ловушку человек, который может предугадать каждый твой шаг. Женевьева гордо прошествовала мимо Йенсена, что трудновато было изобразить, ступая босыми ногами, и захлопнула дверь ванной комнаты.
Он был прав: ничего хоть в малейшей степени смертоносного там не водилось. Женевьева плеснула на лицо холодной воды, потом показала своему отражению язык. Спутанные волосы разметались по спине. Она заплела их в косу, перевязав конец зубной нитью, прежде чем вынуть контактные линзы. Женевьева понятия не имела, где ее сумочка, а только почувствовала, что болит голова и трясутся руки.
Открыв дверь ванной, она высунула голову. Йенсен сидел на прежнем месте, где Женевьева первый раз увидела его, и продолжал читать как ни в чем не бывало, словно ничего не было важнее, чем прочесть эту книгу. Наверно, так и есть, – он ведь единственный был хозяином положения.
– Эй, – позвала она. – Где моя сумка? Мне требуются очки и таблетки.
– Никаких таблеток, – возразил он. – Но я узнаю, сможет ли Ханс найти ваши очки. Там на столе кипа одежды – пока посмотрите, не подойдет ли вам что–нибудь. Для заложника в море Армани вряд ли годится.
А ведь он действительно определил, что это Армани, сукин он сын. Она сгребла одежду и вернулась в ванную, попробовав закрыть замок. Тот, разумеется, не работал. Она воздержалась от ворчания, пока снимала пострадавший костюм. Ей даже думать не хотелось, во сколько он обошелся. Сейчас приходилось волноваться о куда более важных вещах, чем потеря гардероба.
Женевьева вытянула из вороха мешковатые брюки–хаки и широкую белую футболку. Брюки висели на бедрах и даже с ее длинными ногами волочились по полу, поэтому она подвернула их несколько раз. Проверить свое отражение в зеркале Женевьева не соизволила – ее зрение без контактных линз или очков было проблематичным, да и, кроме того, в свете текущих событий совершенно не важно, каков ее внешний вид. Она открыла дверь и чуть не наступила на штанину, поскольку та развернулась.