Елена Крюкова - Ночной карнавал
Морда льва укусила его в скулу и отскочила.
Он судорожно потер щеку. Поднял руку, как для удара.
Синие горящие глаза вровень с его глазами. О, эти синие глаза.
— Бросьте, барон, придираться. Сегодня веселье. Давайте станцуем у герцога в последний раз. Прежде чем я переоденусь, специально для вас, в костюм собаки, а вам дадут в руки игрушечный револьвер.
— Что ж, станцуем.
Желваки у него на скулах ходили ходуном. Кадык перекатывался под подбородком. Эта каналья смеется над ним. Ее красивый рот создан для смеха. Для поцелуев. О, с каким бы наслаждением он затолкал ей в рот… Его передернуло от ненависти и вожделения.
Он вожделел, он хотел эту красивую женщину, повернувшуюся к нему задом, вызывающе вертящую перед ним парчовым шлейфом, покачивающую бедрами, идущую прочь от него — в полный танцующими в масках и диковинных костюмах людьми ярко освещенный зал.
О, Эроп сошла с ума. Востину так. Она не видит, не слышит потрясений, что грядут. Она не хочет видеть и слышать. Она не хочет думать. Ей отшибло мозги. Он, Черкасофф, — жук, безнаказанно роющий гибельные подземные ходы, прогрызающий кору Эроп, с виду цветущей, в соку; а поодаль шумящая на ветру листвою Рус, и к ней ведут его подкопы, и ее точит ржа, ест червь и тля, что он напустил отсюда, из умалишенного Пари.
Твари, вроде Мадлен, знают об этом. Но их мало, Черкасофф. Их крайне мало. И их ведь можно убрать. Всегда можно убрать.
Она ему надоела.
Он знает, что она вышла замуж за Князя. Это написано у нее на морде.
На львиной морде! Вон она, Львица! Танцует уже!
На волосок от гибели была сейчас! А уже пляшет!
Он сжимал в кармане кулак вместо револьвера. У него не было с собой оружия. Он дурак. Он вполне мог ее попугать. Сейчас, когда она так счастлива, она бы испугалась смерти. А так ее ничем не проймешь. И она, как зверь, чует все носом. Тянет воздух и чует. Она поняла, что он не вооружен. Что пришел на Карнавал без револьвера. Шляпа. Вырядился. Он злобно рванул с себя бауту. Поразмыслив, надел снова. Веселье. Если он не получит записи, вот будет веселье. Есть сведения, которые позарез нужно проверить сегодня. Чтобы предотвратить раскрытие его дела.
Музыка крутилась. Втягивала в водоворот.
Он шагнул в пасть зала, как в пасть льва.
А Львица, надевшая маску, танцевала с народом.
Со всеми своими любовниками.
О, вот ты где, Люмьер!.. А ну, иди-ка сюда. Этот тур вальса — с тобой. Я уж тебя не отпущу. Помучаю всласть. Затанцую. Что, ножки не шевелятся, кургузый павиан?!.. Давай, давай, работай! Перебирай лапками! Что ты как больной!.. А, вот и ты, старый Лаваль! Я тебя и не приметила. Беру тебя и увлекаю! Крутись!.. И меня крути!.. Забыл, что ли, как ты славно крутил меня там… в номере… в отеле «Итинерэр»?!.. Стыдишься… краской заливаешься!.. как младенчик… Что, стыдно тебе меня?! Меня ж никто не узнает в маске! Зато — ха-ха!.. — все знают, отлично знают мою фигуру! Мою походку! Мою повадку! Мои торчащие, крутые груди! Мои ямочки вот здесь, на спине, у поясницы! Мою родинку тут, на шее!.. Мои золотые волосы, крутые кудри, львиную Царскую шевелюру, золотое руно, — вот оно торчит над маской, вот оно, постыдно известное всем! И шею мою высокую знают! И эти руки, с драгоценными перстнями на пальцах, — с сапфиром и изумрудом, ха!.. — сколько раз ты и все они, все остальные, а их тут целый зал вертится, целовали эти камешки на моих пальчиках, вздыхая, стеная: «Царица!.. Богиня!.. Повелительница!..» Пошел прочь, старикан! Гляди, как на тебя воззрилась твоя супружница! Она передернулась от отвращения! Она прекрасно знает, кто я такая! Да тут все знают, кто такая Львица! И я сдерну маску! Я задыхаюсь в ней! Мне она не нужна! Я Львица и без маски! И вы все — у моих ног! Были и будете!
Она сорвала маску, отшвырнула, танцуя, за спину. Морда тряпичного льва больно ударила по голове длиннолицую даму в робронах, церемонно танцевавшую с кавалером в круто завитом парике. Безумцы. Эроп болеет, Эроп трясется в лихорадке, по Эроп идут волны ужаса и предчувствия грядущей войны, а вы веселитесь, безумные люди, скалитесь, обнимаете друг друга, как обезьяны, прыгаете в поту, как лемуры, украшаете себя висюльками и бирюльками, опьяняете шампанским, возбуждаете сотней немыслимых извращений. Вы спятили! Вы играете в маркизов и королей. Да вся беда, что им, королям и маркизам, тоже рубили головы. Стреляли в них. И кровь у них настоящая. И чувства настоящие. А где ваши чувства, бесчувственные, глупые куклы?!
Дама с лошадиным лицом бросила маску снова в лицо Мадлен, дернула за рукав кавалера в парике, в клетчатом трико Арлекина.
— Это она! Куто! Это она!
Мадлен обернулась. Накинула нитку с маской на шею. Ее вспотевшее румяное лицо сияло.
Какие же вы бледные, господа. Даже танец вас не разгорячил. Что же вы творите друг с другом в постели?! Как трудно, Куто, должно быть, любить холодный утюг. Полумертвую старую лошадь. Ей место на бойне, а не на страстном ложе. Я поздравляю тебя.
— Я поздравляю тебя, Куто, с законным браком. Смотри не осрамись в первую брачную ночь. У графов Эроп всегда было право первой ночи. Гляди все тщательно проверь. Как бы тебя не надули. Не порченый товар подсунули. И ты с ней, с лошадью, осторожней. Сперва в зубы загляни. Не гнилые ли. На все стати посмотри. На бабки, круп, лодыжки, холку. Как бы не пришлось раньше времени звать коновала. Адье, Куто, на этот раз действительно адье!
Мадлен улыбнулась широко и белозубо, сделала графу и застывшей в ужасе новоявленной графине ручкой и унеслась дальше по залу, беспечно следуя указаниям вольно летящей музыки, подхватывая под ручку первого попавшегося толстяка либо юнца, а он, гляди-ка, тоже ее любовник, один из череды, — ну-ка, давай, перебирай ножонками, сучи, прыгай, изгаляйся, ломайся, шевелись, неповоротливая, угрюмая туша! И ты тоже стыдишься меня?! И ты тоже не хочешь танцевать со мной?! Пляши! Пляши, тебе говорят! Такая музыка только раз в жизни бывает! Я покажу тебе, какие надо делать па! Я же показывала тебе их в постели! Неужели ты забыл, мой поросеночек!.. Ведь это же так просто: ножку поднять и… ах, неприлично?! А что прилично в вашем мире?! В вашем гнилом, мерзком, извращенном мире, евшем меня, словно я была жареная курица или пирог со сливами, ну да, вы говорили, что глаза мои похожи на синие сливы, и выплевывавшем косточки далеко в презрительном плевке?!
Гляди-ка, зал полон народу! Эх и набежало танцоров к герцогу! А кстати, где он сам, загадочный герцог? Разве в вихре Карнавала различишь!.. Красавец мужчина, должно быть. Или, напротив, старый шакал. Старых перечниц здесь тоже навалом. Они судачат в углах, крючатся в креслах, шепчут на ухо друг другу великосветские сплетни. Мадлен, а ведь ты когда-то была девчонкой трущоб. Ты крала на кухне тесак в Воспитательном Доме. Ты моталась по задворкам Пари, подцепляя случайных клиентов, чтоб вам с Лурдом не сдохнуть с голоду. И ты танцуешь с ними! С первыми богачами Эроп! Ты без зазрения совести вертишь их и крутишь, наступаешь им на ноги, чмокаешь в щечку, показываешь язык! Они стыдятся тебя и хотят тебя! Они восхищаются тобой и боятся тебя! Они презирают тебя, девку, и они пускают слюни при виде тебя, ибо ты, и только ты одна, Мадлен, дала им единственую возможность в жизни — испытать неиспытанное, насладиться, забыться, полюбить. Да! Ты показала им любовь! В пошлых, провонявших тысячью духов казенных постелях ты показала им Любовь и Женщину — одно, что осталось на свете у Бога за пазухой, да Он раздарил их направо и налево! А вот тебя, Мадлен, зачем-то приберег.
