Елена Крюкова - Ночной карнавал
Она побежала в спальню. Кто это хотел, чтобы она была на Карнавале в маске льва?! Львицы?! Светской, блестящей, победительной Львицы, Царицы, от взгляда которой все повергаются в трепет, падают наземь и дрожат, и кланяются ей, и с восторгом глядят на нее, и шепчут ей славословия, молитвы, и поют гимны и песнопения?!.. Маска… Маска Льва… Кто ей сделает ее?!.. Она так и останется мечтой…
Она бросила взгляд на подоконник.
На подоконнике, небрежно свешиваясь лентами до полу, валялась маска льва, искусно пошитая, сметанная из желтого бархата, из коричневых и охристых лоскутьев кожи и замши, с вытаращенными зелеными глазами — о, стразы, почти как настоящие изумруды!.. — с торчащими ушами, с разметанной во все стороны золотой дерзкой гривой.
Мадлен осторожно, не веря, взяла маску и ощупывала ее.
Этого не может быть. Кто-то подслушал ее мысли. А может быть, это Куто?! Ведь она бормотала во сне. Она несла Бог знает какую чушь, а он, так любящий ее, все досконально запомнил и выделал ей желанную игрушку к празднику. Или… это барон?! Издеватель. Насмешник. Она спала долго… после Перигора. Бредила. И он решил над ней посмеяться. Она наденет эту маску, а там… в ее лицо вопьется отравленная игла. Или сработает невидимое и неслышное взрывное устройство. Барон способен на все. Нет, она не наденет.
Лев подмигнул ей изумрудным глазом.
Он будто говорил ей: ну, ты и дура, Мадлен. Выдумай-ка что-нибудь получше.
Господи… Господи, неужели она ее сделала сама?!.. В пьяном угаре… в дыму, в волнах горя… тоски… подавленной гордости… жажды праздника, счастья, величия во что бы то ни стало?!..
Она рывком надела маску.
Обернулась. Поглядела в зеркало.
Шикарный лев. Грозный.
Ну же, Мадлен, зарычи.
— Р-р-р-р-р! — сказала она себе перед зеркалом и расхохоталась.
Все отлично! Она явится во дворец львицей. Пустынной, великой львицей. Львицей-Царицей. И она ничего не будет делать. Она просто ляжет у ног герцога. И зарычит. И все услышат ее рык. И настанет тишина. И все расступятся. А она встанет и будет танцевать. Она будет приглашать на танец Льва всех подряд. Всех, кого подхватит под руку на лету, в страшном танце. Всех своих поганых любовников. Всех жирных магнатов. Всех трясущихся алчных стариков с отвисшими ослиными челюстями. Всех желторотых богатеньких юнцов с надменно вздернутыми губками, что истязали ее в тысяче постелей, а потом платили ей по счету, сколько им заблагорассудится, а она корчилась в бессчетных ванных, записывая украдкой в тетради все, что они болтали, выполняя приказ барона. Всех, кто ее мучал, кто ее терзал, кто смеялся и глумился над ней — весь свет, что зовется в Пари высшим.
Они еще не знают, что на Карнавал придет Львица-Царица и будет танцевать с ними, даже если они этого танца не захотят.
И, кружась с ними по ледяному паркету огромного зала, пытаясь заглянуть под ее страшную маску, они вдруг почувствуют, чем пахнет этот танец.
Он пахнет Львом, господа.
Настоящим, хищным, живым львом.
А со львом лучше не шутить. Он сам с вами пошутит.
Она вышла в маске льва в гостиную, к горбуну и Кази. Горбун сначала отшатнулся, потом поднял вверх оба кулака.
— Великолепно! То, что надо! Ты неотразима!
Мадлен сорвала маску, сухо бросила:
— Идти так идти. Вперед.
И они, разбудив Кази, растолкав ее, принарядив, во что придется, пошли вперед.
И Мадлен пошла на Великий Карнавал в платье из золотой парчи, ведь лев золотой, и у нее волосы золотые, и туфельки, те самые дешевые туфлишки от старухи Дюпле, были, как всегда, на ней, — и в необъятном баронском гардеробе, для нее, шлюхи, предназначенном, она, порывшись в ворохе одежд, отыскала блестящий наряд — слишком открытая грудь, спина почти обнажена, до ямочек на пояснице, шлейф длинный, а спереди подол коротко вздернут, выше колен, и во всей красе видны оленьи, дразнящие, бегущие легко ноги, — натянула на себя плотную, обтягивающую ткань, еле влезла в узкую трубу осиной талии, — вот ты и Царица, Мадлен. Царствуй, коли сможешь. Это должен быть твой самый победный Карнавал.
И жених и невеста пусть пялятся на мужа и жену.
Она все равно опередила Куто.
Так, как и хотела.
И не забыть взять из спальни проклятые тетради с записями.
Она утопит их в самом красивом пруду близ герцогского дворца.
Она ступит ногой в золотой туфельке на хрупкий лед; наклонится; увидит свое отраженье в воде. Бросит в воду шкатулку с привязанным камнем.
И утки подплывут к ней, требовательно крякая, и будут, вертясь и окуная в воду то клюв, то хвостик, глядеть на нее круглыми оранжевыми глазами, прося хлеба, опять хлеба, опять еды, ласки и любви.
Дворец герцога Феррарского горел белесым опалом среди голых черных парковых деревьев. Из высоких окон брызгал яркими потоками безумный свет — лимонно-желтый, лунный, слепяще-белый, игриво-розовый. Люстры заливали светом залы. Через стекла и отдувающиеся сквозняками легкие шторы были видны проносящиеся в танце тени. Карнавал был в разгаре. О, господа, сегодня свадьба графа Анжуйского. А вы видели его невесту? О да, этакая лошадь. Зато хозяйка будет хорошая. И никогда не изменит. А вы слышали, что бывшая любовница графа, эта… правда?.. клянусь… не может быть!.. вот это игра, милочка… стоит свеч… побожитесь… святой истинный Крест… а она нынче на Карнавале будет?.. Бьюсь об заклад…
А вы слышали, что в Мюнише, на юге Эроп, группа заговорщиков объявила себя хозяевами мира?.. и граф, поговаривают, связан с ними… они собираются посягнуть на Рус…
Ну, жители Рус весьма не просты, драться с ними может не каждый… Кое-кто уже пробовал… Там сейчас такое страшилище у власти, что…
Тише!.. тише… как бы нас не услышали… Его щупальца и сюда могут дотянуться…
Ха, ха!.. Здесь свобода!.. Эроп — свободная страна!..
Горбун, держа под ручку блуждающую взглядом там и сям Кази, втанцевал в большой зал дворца, а следом за ним, ослепительно сияя золотой солнечной парчой платья, не вошла — ворвалась Мадлен, радостно озирая танцующих, гордо вздергивая кудрявую голову. Маска льва болталась на ниточках на ее полуобнаженной груди. Золотая картонная корона, обклеенная фольгой, торчала у нее на темени. Золоченые дешевые туфельки на высоких каблуках легко несли ее, стройную длинноногую, прямо в гущу танцующих, в сердцевину вихрящегося спиралью праздника.
Эй, праздник! Мадлен явилась! А что же ты молчишь, праздник! Чего ж не кричишь ей: «Виват! Да здравствует! Ура Царице!»
Как ты была, Мадлен, девкой, так девкой и останешься.
Ну, давай, начинай, танцуй. Видишь, здесь танцуют все твои. Мои?! Ну да, твои хахали. Твои клиенты. Твои старички и холеные прощелыги. Твои мучители. Твои заказчики. Они заказывали тебе ужин с танцем живота и ночной кофе в постель с грудями на закуску. А что заказывал тебе барон?! Шкатулку с тетрадями горбун поставил под лестницу. Сейчас она протанцует тур, другой, упарится и пойдет охладиться в парк. Подышать свежим ночным воздухом. Полюбоваться на звезды. На уток в пруду. И шкатулку захватит.
