Соня Мармен - Ветер разлуки
С тех пор он бродил по лесам с Мишо, который скоро научился ценить его за живой ум, меткость и физическую силу. Со временем он заслужил доверие всей компании, и трапперы приняли его в свой отряд. Вскоре торговец-путешественник стал доверять своему новому товарищу самые ответственные поручения. Последним было отвезти его красавицу жену, Мари-Анн, к умирающей матери в Труа-Ривьер. В тот период у Мишо был жар и он не вставал с кровати.
В дороге путешественников застала сильная гроза. Промокнув до нитки, они нашли наконец приют в заброшенной сторожке и стали ждать, когда непогода утихнет. Джон и сам не мог объяснить, как все случилось, но они стремительно оказались обнаженными и занялись любовью.
Сидя на стуле с чашкой из тонкого французского фарфора в руке, Мари-Анн пила кофе и смотрела на него своими прекрасными и ласковыми, как у лани, глазами. Молодая вдова была очень красива и прекрасно это знала. С наслаждением вдыхая аромат, она кокетливо улыбнулась ему. Когда он постучал в ее дверь и попросил убежища для своего брата, товарищей и себя самого, она приютила их в своем доме, а его – в своей постели. Но долго это не продлится – леса манили Джона. Он вернется, если она захочет его принять, но большего между ними никогда не будет…
Мысли его вновь обратились к Александеру. Он не знал, что делать. Левый мизинец, похоже, окончательно отмерз. Джон с ужасом подумал об ампутации. Александер метался в лихорадке и бредил. Решение предстояло принять ему.
* * *Прошло три дня. Тянуть было нельзя: кончик мизинца начал чернеть, что было верным признаком гангрены. Непосредственно операцию Джон поручил провести своему товарищу, у которого из инструментов был лишь острый топорик. Кабанак уже поднаторел в этом деле, ему можно было доверять. Открытую рану прижгут раскаленным железом, и при известной доле везения все закончится благополучно…
Уединившись в маленькой гостиной, Джон налил себе водки из виноградных выжимок. Спиртное теплой струйкой потекло в желудок, приятно согревая его и помогая расслабиться. Мари-Анн, которая вошла вслед за ним, приблизилась, обняла его со спины и соединила руки у него на животе.
– Жан, все будет хорошо, – прошептала она, прижимаясь к его плечу. – Это всего лишь палец, да еще самый бесполезный! Он поправится, вот увидишь!
Джон поморщился от отвращения и обиды. «Всего лишь палец!» Интересно, что она сказала бы, если бы речь шла о ее собственном пальце! Внезапно дом наполнился криками, от которых кровь застыла в жилах. Джон так стиснул зубы, что заболели щеки. Потом всхлипнул и опрокинул в себя целый стакан водки. Поставив пустой стакан на подоконник прямо перед собой, он посмотрел на свои руки – дрожащие, но невредимые.
* * *Тошнотворный запах паленого мяса, стоявший в комнате, навевал воспоминания. Из прошлого со всеми своими ужасами восстал Каллоден. Воистину адский день… Он вспомнил, как босой Александер бежит под градом пуль по равнине Драммоси-Мур, размахивая ржавым мечом и крича во все горло. «Глупый мой брат!» – крикнул он в тот проклятый миг. Если бы только раз – хотя бы раз! – Александер послушался кого-то, а не себя, все было бы по-другому и отцу не понадобилась бы «третья нога», чтобы нормально ходить… «Глупый мой брат!» Эти слова могли бы сорваться с губ Александера тоже. Если бы только раз – хотя бы раз! – он, Джон, послушался кого-то, а не себя, все было бы по-другому и мать была бы до сих пор жива. Она всегда любила Александера больше, и его исчезновение подорвало ее и без того слабое здоровье.
Несколько дней после окончания битвы при Каллодене Джон бродил по равнине и искал Александера. Всюду горели костры. Он искал его и среди трупов, но не нашел. Александер словно растворился в воздухе. Может, его тело забрали? Но нет, в том месте, где он упал, тела́ соотечественников по-прежнему лежали в замерзшей грязи. Разгадать тайну исчезновения брата-близнеца ему так и не удалось, и это мучило Джона. Он не мог понять, почему Александер не возвратился в Гленко. Хотя подозрения у него все же были… Но что именно знал его брат?
Томимый угрызениями совести и непонятным страхом, он какое-то время смотрел на Александера. Потом присел на стул у кровати. Брат метался во сне и сильно потел.
– Ты не показал себя трусом, Алас, – заговорил он шепотом, – это я испугался. Из нас двоих ты храбрее. Я тебе завидовал, я всегда тебе завидовал. Мы должны были быть одним целым, но нас разлучили, сделали друг другу чужими. Мне отказали в том, что было дано тебе. Тебе благоволил наш дед Кэмпбелл, а я так никогда его и не увидел. Ты не узнал голода, а мы питались корешками, от которых сводило живот. Ты спал на перине в теплой комнате, а мы – на полу в холодных и сырых пещерах. Ты получил образование и можешь прочитать роман, а я с трудом пишу свое имя, да и читать мне тоже нелегко. Да, Алас, я тебе завидовал. Но ненавидеть тебя я не мог. Что бы ты ни думал, я люблю тебя. Что же случилось в тот день, когда дедушку Лиама смертельно ранили? С тех пор ты стал сам не свой. А я так и не решился спросить почему. Может, надо было бы? Это развеяло бы мои подозрения. С другой стороны, я не хотел знать. Хотя, если бы мы тогда поговорили, может, сейчас все было бы по-другому. Я упрямо убеждал себя, что ты сердишься на меня только за то, что я помешал тебе броситься деду на помощь. Мы тогда ничем не могли ему помочь. Солдаты изрубили бы нас в крошево, если бы мы вмешались… Но сегодня я точно знаю, что тебе не давало спокойно жить что-то другое. Что-то, что касается меня. Думаю, из-за этого ты так на меня злишься, поэтому ты покинул клан. Алас, я думаю, только Господь знает, что на самом деле произошло в тот день на Раннох-Мур. Это был… несчастный случай. Господи, мы ведь были еще дети и нас ослепляла жажда мести!
Веки Александера дрогнули и приоткрылись, но взгляд все еще оставался пустым. Джон затаил дыхание. Взгляд голубых глаз остановился на нем. Ему почудилось, что во взгляде брата промелькнул странный огонек, но уже в следующую секунду Александер закрыл глаза.
Джон вздохнул и посмотрел на левую руку брата, перевязанную окровавленной тряпицей. Один вид раны доставлял ему физическую боль. Если бы можно было поменяться руками с Александером, он бы это сделал.
Из охотничьей сумки он достал миниатюрный портрет женщины. Глаза – очень светлые, с окантовкой цвета морской волны – особенно удались художнику. Джон грустно погладил любимое лицо. Ему так хотелось, чтобы оно всегда было обращено к нему, только к нему! Затем положил портрет на кровать, под здоровую ладонь Александера.
Следом за портретом он извлек золотой луидор, шесть французских ливров и десять су. Задумался… Если такую сумму обнаружат при дезертире, может возникнуть подозрение, что он совершил кражу. Он со вздохом убрал луидор в карман, а остальные деньги положил в спорран брата и накрыл его аккуратно свернутым пледом.
