Враг мой - дневной свет (СИ) - "Helen Sk"
- Вы позволите пообщаться с вашим сыном, - он заглянул в бумаги, - Дмитрием?
- Но он боится людей, - тихо произнесла она и умоляюще посмотрела в каменное лицо собеседника.- Я бы вобщем-то не возражала, раз вам так необходимо, но…
- Единственное, в чем я могу пойти вам навстречу, это провести снятие показаний в присутствие врача-психиатра, но и только.
« Хорошо, хоть не сказал «допрос», - подумала, погружающаяся в депрессию, Галина. – «Ну, и где выход?»
- Тогда, не могла бы мы отложить разговор? – тихонько предложила она, - я хоть подготовлю его, уговорю как-нибудь, может, если получится, найду его лечащего врача…
- Я приду завтра к десяти утра, - безо всяких лишних комментариев заявил мужчина, и, развернувшись, вышел за ворота.
Слезы сжали горло сухой рукой и надавили. Прошло минут пять, прежде чем ей удалось всхлипнуть и зареветь, хватая воздух полной грудью. Не глядя под ноги, она пошла куда-то к яблоням, ступая по влажной от тумана траве и спотыкаясь на каждом шагу. Барк подошел к ней и ткнулся носом в колени. Она села рядом с ним, обняла его голову и принялась плакать, щедро смачивая слезами светло-серую шерсть. Барк лизнул ее в лицо и заскулил. Этот милый зверь был полон доброты и собачьего сочувствия, и Галина, привалившаяся, как малый ребенок, к его боку, стала понемногу приходить в себя.
Полдень разгорелся, как костер, ни намека на приближающуюся осень. Сняв куртку, Галина, изнемогая от жары, моталась взад-вперед по улице возле клиники Анатолия. Она не сумела вразумительно объяснить ему свою проблему, сбивчиво выпалив только: « Я приеду в обед! Димку они у меня не получат!», и Анатолий, совершенно одуревший от жары и от наплыва пациентов, поспешил ее успокоить.
- Приезжай, конечно. Дождись меня, я постараюсь не задерживаться.
Он появился в дверях клиники, когда она чуть не свихнулась от волнения. Расстегивая белый халат и расслабляя узел галстука, он легко сбежал со ступенек. На лице его застыл вопрос пополам с радостью от незапланированной встречи.
- Галя! – она бросилась ему в объятия, крепко сжимая обеими руками его талию, - Ну, что ты, Галь, тише, я же здесь-здесь. Отпусти меня на минуточку.
- Ты не представляешь, что я выслушала сегодня утром! – она послушно, хоть и с видимой неохотой, отступила на два шага.
- Давай по порядку, - Анатолий огляделся и, помедлив, взял ее за локоть, - пойдем, вон – кафешка, перекусим чего-нибудь, а то у меня вторая смена еще; я Санька подменяю…
Под его внимательным взглядом и под воздействием горячего кофе, не евшая с самого утра, Галина утихомирилась. Вместе с душевным равновесием к ней вернулось и относительное красноречие. Анатолий слушал, кивал, переспрашивал, а потом сказал то, за чем, собственно, она и примчалась, оставив Димку без обеда:
- Ерохина я найду без проблем, и к завтрашнему утру привезу его к тебе. Если скажешь, останусь и я, - он чуть улыбнулся, - но заходить не буду.
- Оставайся. Заходи. Посидишь в холле, может, при тебе милиция не станет меня терроризировать, - откликнулась Галина.
- А они, вообще, по-моему, не должны тебя особо обижать. Это так, прием, чтобы тебя напугать и заставить сотрудничать. Ты посмотри на их работу с другой стороны: приходят к людям, которые их все как один боятся и ненавидят, и хотят честно выполнить свой долг. Получить информацию, например, или свидетельские показания, а им фигу под нос, да еще овчарками травят.
- Барк даже не лаял, вышел, взглянул, кто там и…, - зачем-то возразила Галина, утомленная и успокоенная.
- Чудно! – хохотнул Анатолий. – Псина с меня размером появляется во всей своей красе и подозрительно оглядывает, скаля клыкастую пасть. Не страшно. Совсем.
- Да, ну тебя, Толя, ты бы слышал, чего он про Димку наговорил!
- У него, Галюша, на участке таких Димок, уж прости, сотни три-четыре, и все – ангелы с крыльями, по мнению их любящих мам. Да, твой тяжело болен, но ведь его никто и не потревожил, правильно? – она кивнула, понимая всю степень его правоты, и не имея сил перечить. Пацанов даже в их пригороде хватало, и чуть не половина состояла на учете в милиции; прятаться от правды – показать себя упертой дурой.
- Ты приезжай, Толя, я буду ждать тебя, - вдруг сказала она, словно точку в разговоре поставила.
- Не волнуйся. А на Ерохина можешь положиться, он в диагнозе «социопатия» не находит ничего криминального. Видит Бог, он не прав, но нам-то это только на руку. Если все пойдет, как я думаю, Диму вообще не придется милиции предъявлять, поверь мне.
- Это было бы слишком хорошо.
Он проводил ее до машины, поцеловал, и еще долго стоял и махал ей вслед рукой. Именно за этим лекарством она и приезжала, и теперь, уверенно втапливая газ в пол, она летела по трассе, громко подпевая какой-то певичке-однодневке, уверенная, что все скоро будет хорошо.
========== Часть 17 ==========
17.
Он сел в кресло с ногами и бросил на дверь неприязненный взгляд. Еще вчера все было замечательно: чуждое ему спокойствие так грело и нежило, что мозг впервые за долгое время отдыхал от мыслей; от всяких, и в первую очередь он не думал о людях. Сегодня с самого утра все вернулось. Он промаялся от жары и голода до середины дня. Мало того, что мать куда-то пропала, никак не объяснив утренний визит чужака с папкой – Димка видел их в окно – так еще и нервы разом сдали, словно он разделался с Юлькой час назад, и организм в панике дал сбой. Никто его не видел, нет причин пугаться и хватать ртом воздух, нет причин…
Но только что закрывшаяся за матерью дверь убеждала его в обратном, и насмехалась, и издевалась. Ворвавшаяся откуда-то распаренная мама, сноровисто выставила на стол тарелки и чашки с подноса, и, резко обернувшись к нему, полыхнула таким бешеным взглядом, что мороз проскреб по его спине заиндевевшей ладонью. Она, конечно, попыталась его успокоить и все объяснить. Что придут люди завтра утром, что в связи с убийством Юльки милиция должна всех опросить, и его не минует чаша сия, и он предстанет перед людьми, и будет что-то им говорить. Врать!
Чего на самом деле боится стеснительный и робкий человек? Взглядов? Вопросов? О, да! Он боится, что выплывет наружу вся правда, которую вездесущие люди разглядят или выпытают у него, а, узнав правду, оттолкнут, а, хуже, унизят и расскажут всем. А если он ведет праведный, тихий образ жизни, чего ему бояться? Ну, узнают… Только нет среди живых праведников, за редким исключением.
Димка хмуро поглядел на стол с нетронутым остывшим обедом. Опять приходиться думать и мучиться сомнениями. Кажется, ему следует придумать себе историю, которая сойдет за истину. Например, сказать, что он спал, и ничего не видел, или, что он зачитался, и вообще ничего вокруг не замечал. А вдруг его спросят, что именно он читал?! Он взглянул на полку с книгами: Э.По, Н. Гоголь, М. Шелли. Одного этого достаточно, чтобы сделать выводы о его пристрастиях, а если пойти дальше, то и потребностях: кровь, леденящие ужасы смерти, колдуны, вампиры, оборотни! И мама еще надеется на его выздоровление! Не поверят они ему, притворись он заядлым книгочеем; в его случае лучше все свалить на беспробудный молодецкий сон.
За окном стало темнеть, и вместе с темнотой в душу, впридачу к размышлениям, вползла какая-то новая тревога. Он встал с кресла, прошелся, потянулся, сжевал что-то безвкусное и холодное, запил компотом и остановился у окна, задумчиво жуя вишенку. Тревога тащила его прочь из дома, куда-то в сумеречную даль дороги, подсказывая, что там, в душной предосенней темноте кто-то живет за зря и портит своим существованием установленный мировой порядок. Как Юлька.
Дмитрий ошеломленно прислушался к своим мыслям. Противоречий не возникло, и рука сама по себе отодвинула портьеру. Дальше он действовал, как во сне. Медленно, но четко выполняя заученные команды, он перенес тело через подоконник. Постоял, подышал ароматами цветов и спрыгнул на землю.
