Общая мама - Логинов Святослав Владимирович

Святослав Логинов

Общая мама

Мама с трудом пробиралась распадком, по дну которого грохотала мелкая, но очень бурная речка. Оступись в такую речушку, мигом собьёт с ног, потащит вниз, ударяя о камни… и о том, что случится далее, можно не загадывать. Ничего не будет, кроме боли и смерти. Одно слово: горы. По утрам, когда солнце яростно обрушивается на скалы, округу сотрясает треск камнепадов. Слышно его за три дня пути, а кажется, что обломки валятся прямо на голову.

Горы — обиталище диких зверей. Маму они не то, чтобы не признают, но могут обходиться без неё. А мама не любит бывать в горах.

В болоте тоже радостине много. Жизнь здесь кипит не по-хорошему, так что это уже получается кипение не жизни, а смерти. Чуть не каждый день от болот доносится жалобный зов, который тут же сменяется хрустом пожираемой плоти. Куда спешить, кого спасать? Но если малыш зовёт, надо вставать и идти, даже если нет никакой надежды найти зовущего живым.

На этот раз кто-то звал маму с горного склона, где не так много шагов оставалось до ледника. Не самое лучшее место для рождения малыша. Но плач не смолкал, и мама шла.

Она успела вовремя, малыш ещё дышал. Сжавшись в комок он лежал между угловатых необкатанных камней. Такого чудика маме видеть не доводилось. Но сейчас это интересовало маму меньше всего. Малыш звал её, значит, ему нужно тепло и материнское молоко, а всё остальное неважно.

Две толстых складки кожи надёжно прикрывали грудь. Обычно мама сдвигала их, чтобы холод не мог ошпарить соски и заморозить малышка. А самой маме холод был не страшен: густая шерсть и подкожный жир надёжно берегли её. Мама раскрыла грудь, пробежала пальцами по соскам, выбирая, где больше молока. Когда-то выбирать не было нужды, молока была полно, но время никого не молодит. Когда-нибудь молока совсем не будет, а какая же мама без молока?

Теперь можно было спускаться в долину, никуда особо не торопясь. Дети, оставшиеся дома, достаточно большие, они прокормят и защитят себя сами, тем более, что не много найдётся охотников нападать на мамин дом, даже, когда хозяйки нет поблизости.

Ноги, изрезанные и избитые острыми камнями, болели, идти, даже вниз по склону, было тяжело, но главное она сделала: нашла малыша живым и теперь несла домой.

Странный оказался чудик, такого прежде не встречалось, но маме он уже нравился: нелепый, тощий, в чём душа держится. Ничего, откормится на мамином густом молоке. Надо будет проследить, чтобы другие дети малыша не обижали. Разумеется, никто из старших не захочет причинить чудику зла, но ведь они большие и могут нечаянно его придавить.

В груди у мамы сладко тянуло, чудик старался во всю, высасывая молоко. Какой замечательный чудик, интересно, кто из него вырастет?

Тропа шла через лес, заросший кустами жёлтой акации. Заросли ползучего можжевельника остались где-то выше. Затем тропа пошла через орешник. Подрост здесь был вытоптан, а земля усыпана ореховой скорлупой. Новый урожай только начинал наливаться на ветках, в лесу было тихо. Когда орех созреет, все лесные обитатели придут сюда отъедаться на богатом урожае. Мама тоже любила и умела брать орехи. Среди разгрызенной скорлупы попадалось довольно много целых скорлупок, но наклоняться за ними не имело смысла, нутро было изъедено червями, вместо ядра там оставалась одна труха. Пару раз встречались целые орехи, не замеченные и втоптанные в землю собирателями. Их мама обнаруживала по запаху, разгрызала и тоже съедала. Нет лучшей еды, чем ядро ореха, а мама устала за долгий поход и очень проголодалась.

И здесь же, в знакомых местах, куда по осени мама приходила лакомиться орехами, она наткнулась на стаю диких зверей. Обычно дикие мясоеды не собираются летом в стаи, и, тем более не пытаются нападать на общую маму, но сейчас жалобный крик чудика был слышен за два дня пути, и мясоеды ринулись на добычу, сбиваясь в стаю и не думая, что мяса в новорожденном чудике на один укус, да и то лишь тому, кто первым хапнет жертву.

Но сейчас вытянутые носы зверей учуяли запах молока и мягкого тёплого тела, которое так славно рвать зубами. А среди пяти хищников не оказалось ни одного, который когда-то ходил в воспитанниках у мамы и мог объяснить своим подельникам, что на маму нападать нельзя.

А мама, она, конечно, добрая и нежная, но когда на груди у неё малыш, удивительный чудик, которого встречные хотят скушать, мама начинает драться и дерётся очень больно.

Мама вскинула руки. Это не было угрозой, просто пальчики у неё тонкие и ловкие, какими удобно ласкать детей, чистить их, выбирать из шёрстки паразитов. А биться насмерть такими ручками нельзя. Для сражения существуют локти и шпоры на ногах. Когда мама поднимает руки к небу, локтевые бивни выдвигаются навстречу опасности и готовы бить.

Хищник, самый большой и лохматый, и потому много о себе мнящий, прыгнул, собираясь вцепиться в горло, но получил встречный удар локтевыми бивнями, которые пронзили его насквозь. На этом битву можно было бы и закончить, но мама не могла так просто успокоиться. Она сбросила с локтевых бивней труп вожака и прыгнула на второго хищника. Его постигла та же судьба. Прыгая, мама отбрасывала ноги назад, словно лошадь вздумавшая лягаться. Если бы кто из хищников кинулся сзади, он непременно напоролся бы на острую шпору. Предосторожность оказалась излишней, трое уцелевших хищников бежали. Вряд ли кто из них решится впредь нападать на маму, особенно, когда она несёт домой нового малыша.

А чудик даже не проснулся. После долгих испытаний он оказался дома, у материнской груди. Места спокойнее быть не может. А что мама в это время сражается, не так и важно.

Дом у мамы был обустроен в самом удобном месте. На берегу довольно большого озера была вырыта не нора, а маленькая пещерка. Некоторые малыши боятся нор, их туда силком не затащишь, под землёй они быстро зачахнут и жить не будут. Зато в пещерку зимой забиваются все и, сбившись в кучу, согревают друг друга, а сама мама лежит у входа, не пуская внутрь хищников и сберегая тепло.

Мама не было дома почти двое суток, и её появление радостный переполох. Те малыши, что ещё не вполне бросили титьку, кинулись к маме и высосали её досуха. Сама мама тем временем вылизывала и разглядывала найденного чудика. Прелесть был, а не чудик! Передник и задние лапки разные, словно ручки и ножки. Пальчики… ну, какие пальчики у младенца?.. Культяпки и только. Даже не разобрать, есть ли когти или нет. Ротик большой, у всех, кто сосёт титьку, большой, хорошо разинутый рот. И пузико, налитое молоком. До чего же приятно кормить таких сосунков!

Вскоре чудик был вылизан, от него стало пахнуть мамой, и остальные воспитанники приняли его за своего.

Через месяц чудик уже вовсю бегал по берегу, когда на четвереньках, а когда и на двух ногах, что у большинства воспитанников не получалось, нырял в озеро за ракушками и с хрустом разгрызал их. В бору он лопал грибы, безошибочно отличая съедобные от тех, что лучше обходить стороной. Но все эти лакомства забывались, когда появлялась возможность припасть к маминой груди и насосаться молока.

А молока с каждой неделей становилось всё меньше. Нижние соски высохли и уже не привлекали малышню. Всё чаще случалось так, что дети пихались, стараясь отнять друг у друга те сиськи, что помолочней.

Год катился к закату. Всё реже издалека можно было слышать плач малыша, зовущего маму. Каждый раз, услышав зов, мама отправлялась искать младенца, хотя и знала, что из осенничков очень немногие доживут до весны. Но пока в груди есть хоть немного молока, надо кормить.

Подросшее население маминого жилища уменьшалось. Трое остромордых хищников сбились в стайку и убежали, услышав далёкий вой своих собратьев. От зимней стаи пощады никому не будет, но эта стая на мамин дом не нападёт никогда. Сама мама тоже не задумывалась над сложностью жизни: она спокойно убивала взрослых хищников, когда те становились на её пути, и выкармливала их детёнышей. Детям надо молоко, взрослым — мясо, в этом вся разница. Стадо топунков явилось на водопой, и вместе с ними убрёл глупый телок, на которого было не напастись молока, хотя он давно мог обойтись одной травой.