Анастасия Соловьева - Полюбить Джоконду
— Выезжаю! — Я выхватил папку с заказом и рванул к машине на радость Губанову.
От Таганки до Пятницкой рукой подать. Но я опять угодил в пробку. Я стоял на мосту и уже видел впереди в серой дымке старинные пятницкие кварталы, где прошли мое детство и юность. И вдруг я вспомнил, что дом Спиридона-то давным-давно снесли. Уже в десятом классе Спиридон ездил с какой-то окраины. Он не хотел менять школу перед выпуском. С какой же окраины? Я вынул телефон и набрал 009.
— Вы позвонили в платную справочную службу московской…
— Я хочу узнать телефон частного лица, — начал я.
— Его адрес?
— Если б знал я адрес…
— Хоть примерно.
— Нет.
— На нет и суда нет. — Девушка отключилась.
Я постепенно съехал с моста, и пятницкие кварталы исчезли с горизонта. Кто может знать о Спиридоне? В последнем классе он, шел я по следу, сблизился с Глинской. Как ее звали? Лена? Аня?
Вроде бы Аня. И кто-то рассказывал потом, что они даже поженились. Кто ж рассказывал? Ну да, сама же Глинская и рассказывала — я случайно встретил ее около Суриковского института. И потом я ее встречал, когда уже работал в «Мебели». И Глинская опять что-то говорила про Спиридона. Где она живет — я примерно знал. Раз, еще в детстве, я был у нее на дне рождения. И запомнил ее трехэтажный дом, последний этаж. Но это был старый дом.
Петляя в Лаврушинском переулке, я боялся не увидеть или увидеть на его месте что-то новое, офисно-ресторанное. Наконец, въехал во двор и остановился. В глубине двора стоял такой же желтоватый, как и в памяти, трехэтажный старый дом. Я не спеша закрыл машину и точно с опаской начал подниматься по ступенькам. «Конечно, они давно отсюда съехали, — носилось у меня в голове. — Все — на Спиридоне ставим крест. И что тогда? Но может быть, хоть кто-нибудь из ее родни тут остался».
Я поднялся на последний этаж. На широкой площадке было три двери. Я позвонил в первую. На лестнице и за дверью повисла гробовая тишина. Я постоял и уже собрался звонить в следующую, как дверь открылась. На пороге стояла Глинская…
Она стояла и молча глядела на меня. И я тоже молчал. Только сейчас я вдруг понял, почему я встречал ее на улице, а она всегда мне рассказывала про Спиридона.
— Я Спиридона ищу, — словно оправдываясь, молвил я. — То есть Витьку. Витю.
Глинская отступила, пропуская меня, и я вошел в кромешную тьму коридора.
Однако открытие это не удивило меня. Конечно, подспудно я это понимал, чувствовал. Но мне всегда было некогда подумать, сосредоточиться. Мне всегда было не до того.
В конце коридора раскрылась дверь — там, в светлом проеме, неподвижно стояла Глинская. Я двинулся на свет и вошел в неожиданно высокую, громадную комнату, но всю тесно и как попало заставленную старой мебелью, узкие проходы между которой вели куда-то. За окнами совсем близко качались голые ветви деревьев. От них в комнате было сумрачно и неподвижно. Мне подумалось, что здесь очень легко впасть в мечтательность и предаться одним лишь воспоминаниям. И ошибся.
Я снял пальто и озирался, ища место, куда бы его деть. Глинская подошла и бережно, точно ребенка, обхватила его, принимая. И вдруг, вскинув лицо, стала как-то торопливо, радостно и жалко глядеть мне в глаза.
— А где же Спиридон? — Я невольно отвел взгляд. Мне было нечем ей ответить.
— Сюда иди, пожалуйста.
Я пошел за ней между комодов, гардеробов, свернул направо и очутился в уютном закутке среди книжных шкафов с круглым столом под бордовой плюшевой скатертью.
— У тебя что-то случилось? — спросила Глинская, когда мы сели.
— Да.
— Понятно. Виктора теперь долго не будет. Он в Пензе. Там очень запутанное дело…
— А можно с ним связаться? Может, он хотя бы посоветует кого-нибудь.
— Он посоветует меня, — улыбнулась Глинская. — Мы давно работаем вместе.
— Да ты что?! — не поверил я. — Ты — сыщик?!
— Еще какой! А я же тебе говорила. Ты не удивился тогда.
— Я думал, ты так…
— С тобой случилось или с Леонардой? Говори.
— Ты знаешь о Леонарде? И кто она, знаешь? — неприятно удивился я.
— Знаю. Я ведь сыщик. Что с ней случилось? Говори!
Но я не мог поверить, что Глинская — детектив. Тихоня Глинская!
— Мне нужно узнать про один фонд.
— Тебе или ей?
— Ей.
— Ясно. И что ей нужно узнать?
— Есть такой фонд «Обелиск»…
— «Обелиск» — известный фонд, — заметила Глинская. — Знаю.
— И ты знаешь, чем они занимаются?
— Кажется, — припоминала она, — сталинской эпохой. Реабилитация невинно пострадавших. Значит, Леонарда теперь хочет стать жертвой сталинских репрессий?
— Мы с Леонардой разошлись и даже не видимся. Ты все правильно говоришь. Но мне очень нужно знать, чем они действительно занимаются…
И я все подробно ей рассказал. Она слушала, задумчиво глядя мне в глаза. Мне не хотелось говорить про Лизу, но оказалось, без нее не обойтись. Я рассказал и про Лизу.
— Интересный человек этот Иннокентий, — задумалась Глинская. — Судя по твоему рассказу — эстетствующий фашист. А такие люди не мараются. Это унизило бы их достоинство.
— На это есть Карташов, — подсказал я.
— Все равно — нет. Скажем, под флагом изучения блокадного периода они угоняют машины, перекрашивают и продают — исключено. Здесь должны быть идейные соображения. И самое простое — Гришкин, скажем, дед служил в НКВД. Но думать, что они хотят поквитаться с ним за деда — глупо. Иннокентий выше мщения. Да еще какому-то Гришке. Смотри — Иннокентий появляется в последнем акте Лизиной трагедии, и, возможно, Карташов выполняет только разовое его поручение. Хотя так бывает очень-очень редко. Да и неподдельный трепет Карташова перед Иннокентием… Ты прав — Карташов сам на крючке. И теперь Иннокентию во что бы то ни стало понадобился Гришка. Ну, Карташов ладно — он опер. Лизу они поймали по случаю. Но Гришка?
Она замолчала, уставившись за окно. Ветви все так же качались.
— Значит, решение одно. Чтобы понять игру Иннокентия, мы должны принять условия его игры. То есть: Гришка теряет голову от Лизы и уходит из семьи. Лиза с Гришкой переезжают на квартиру Карташова…
— Как? — поперхнулся я не хуже Губанова.
— И только так! — засмеялась Глинская. — Только тогда он и откроет свои карты. И учтите: квартира напичкана диктофонами. Поэтому Гришка с Лизой должны говорить там только о любви. Тебе там делать нечего.
— Это исключено.
— Если это исключено, — вспыхнула Глинская, — то твоя Лиза до скончания века будет работать в интересах правосудия, на Карташова. А к твоему Гришке они подошлют, будь уверен, более расторопных и ловких, чем эта… И потом, это же ненадолго. Сейчас Иннокентий сделает следующий ход. Я думаю — ходов будет немного…
