Виолетта Якунина - Разлюбившему смерть
Зайку бесили рекламные объявления в СМИ: «приворожу-отворожу», «заколдую-расколдую»… Так все просто: захотела чужого мужа, побежала к ведьме, напоила избранника зельем – и пожалуйста: получите, распишитесь! Зомби – ваш! А как же свобода воли и совести? И как вообще можно кого-то насильственно к себе привязывать или от кого-то отбивать? Ну нет, Зайка ратовала за честность в отношениях! А еще она верила, что за колдовство можно заплатить собственным здоровьем или здоровьем близких людей.
И вот она – расплата за ее недопустимое поведение! Стоило ей произнести те страшные заклинания, как у мамы случился очередной инсульт! Теперь она в реанимации, и врачи не могут поручиться за ее жизнь. А все она, Зайка, с этим дурацким колдовством!
– Зоя Валерьевна, вы себя плохо чувствуете?
Зайка вздрогнула всем телом. Доктор Муратов подкрался к ней бесшумно.
– Нет, нет, все в порядке, – пролепетала она.
– Может быть, примете успокоительное? – спросил он. – Я распоряжусь, вам дадут таблетки.
– Нет! – замотала она головой.
– Тогда вот что: я иду пить чай, пойдемте со мной, – сказал он, – я хочу с вами поговорить.
Она посмотрела на него, как кролик на удава, молча кивнула и засеменила по коридору с врачом рядом. Высокий, плечистый, очень симпатичный – от него веяло уверенностью и спокойствием. Он был заведующим кардиологическим отделением, но при этом считался лучшим оперирующим хирургом.
Муратов привел ее в свой кабинет, усадил в кресло и занялся чайной церемонией. Зайка сидела и рассматривала стену, увешанную дипломами всех мастей и достоинств, узкий шкаф, забитый специализированной литературой, футуристическую картину маслом с прибитой к раме медной табличкой: «Спасибо за жизнь, Аркадий Григорьевич!»
Зайка сидела и смотрела, как человек, ежедневно спасающий жизни чужим людям, ухаживает за ней, убийцей собственной матери. Он поставил перед ней кружку с чаем, выставил на журнальный столик коробки с зефиром, печеньем и шоколадными конфетами.
– Пейте чай, ешьте сладости, – велел он, – вам сейчас все это необходимо.
– Аркадий Григорьевич, я знаю, что спрашивать глупо, но все же: каковы шансы, что она выкарабкается на этот раз?
– Моя дорогая Зоя Валерьевна, – тяжко вздохнул доктор, – я готов в тысячный раз повторить, что мы сделали все, что только было возможно. Сейчас ваша мама получает максимальную медикаментозную поддержку. Но, увы, мы не боги! И предсказать, как дальше пойдут ее дела, на данном этапе невозможно. Вам просто нужно надеяться, молиться и верить в лучшее.
И тут Зайка снова разрыдалась самым постыдным образом: не в бровь, а в глаз попал доктор. Ей теперь молиться надо до конца жизни, чтобы индульгенцию заполучить! И неизвестно, чем бы их беседа с Аркадием Григорьевичем закончилась, если бы дверь не распахнулась и в кабинете не материализовался Василий – собственной персоной.
– О, вот вы где уединились! – жизнерадостно улыбнулся он, и Зайку передернуло с головы до ног. – А я все бегаю, ищу вас по всему отделению.
– Надо было у медсестры на посту спросить, вас бы сразу провели ко мне, – сухо заметил Муратов.
– Да я и сам, знаете ли… – сказал Вася, всем своим видом выражая дружелюбие. – Ну и как там у нашей мамы дела, доктор? Не передумали принять мое предложение?
– Какое предложение? – встрепенулась Зайка.
– Ваш супруг предлагал мне любые деньги за то, чтобы я исхитрился вернуть вашей маме былое здоровье, – любезно пояснил Аркадий Григорьевич. – А я вот не проникся. Потому что не могу я сделать то, что не под силу всей современной науке, – перемотать жизнь, как кинопленку, и омолодить организм пожилой женщины лет на двадцать.
– Что за ерунда? – нахмурилась Зайка.
– К сожалению, иногда даже за деньги нельзя купить желаемого! – резко ответил Муратов.
– Да ладно вам, доктор, ну переборщил я, каюсь. Просто для нас с женой все случившееся – ужасный удар. Неужели вам не ясно?
– Почему же не ясно? Я каждый день имею дело с людскими страданиями и искренним горем. Но поверьте и вы: я делаю все, что в моих силах, причем без учета материального вознаграждения.
– Не знаю, что там наговорил мой муж, – сказала Зайка, не глядя на Василия, – но тем не менее хочу принести вам свои извинения. Лично у меня к вам нет не то что претензий… О господи! Да я вам так благодарна, что и словами не выразить!
Она вскочила и попятилась к двери. Она понимала, что Вася чем-то обидел Муратова, и готова была сквозь землю провалиться от стыда. Да что же это такое! Человек жизнь спасал ее маме, а он…
– Извините нас…
Она пулей выскочила из кабинета.
– Эх, что-то не туда тебя занесло, доктор, – не по-доброму улыбнулся Василий. – Ты в следующий раз фильтруй базар, а то расчувствовался, как оскорбленная институтка!
С этими словами он тоже вышел в коридор.
А доктор Муратов в порыве негодования схватил чайную чашку Зайки и выплеснул чай в раковину. Да что это с ним! Почему это его понесло не в ту степь?! И как бы его ни бесил этот зажравшийся политиканишка, а ведь он прав. К чему было вываливать свои обиды на несчастную женщину?! Ну подумаешь, ее муженек вел себя с ним по-хамски. Это, в конце концов, не ее сынишка-подросток, которого она плохо воспитала, а значит, Зоя и не виновата ни в чем.
– Неврастеничка ты, Муратов, – сказал сам себе доктор, глядя в маленькое зеркальце над раковиной, – неврастеничка, а не оскорбленная институтка!
В глубине души он прекрасно знал, в чем кроется его некорректное и непрофессиональное поведение. Все дело было в ее бездонных зеленых глазах, гибкой шейке с пульсирующей венкой, в осиной талии и точеных ножках с изящными щиколотками, в белой коже и сочных губках, вспухших от слез. Зоя – женщина его мечты, которая по иронии судьбы принадлежит этому грубому наглому животному, уверенному, что весь мир пляшет под его дудку.
Это случилось пару месяцев тому назад. Он попал на одно светское мероприятие, куда его затянула троюродная сестра Милка, заядлая тусовщица и по совместительству – ведущая скандального ток-шоу. Он двое суток отпахал в больнице, ел за это время мало, поэтому быстро надрался виски. И тут Муратов увидел ее – в шелках, изумрудах, духах и слезах. Она вихрем пронеслась по коридору и скрылась в дамской комнате. Он застыл истуканом перед заветной дверью. И тут из туалета вышла его сестрица, собственной персоной.
– Кто эта женщина? – спросил он у нее.
– Эта, рыдающая? – ухмыльнулась Милка. – Жена одного придурка, одни говорят, что он голубой, другие – что импотент. А он думает, что он – политик. Хотя, знаешь, на самом деле, это еще не самое последнее дерьмо в нашей думской клоаке. У него есть реальные рычаги давления на верхотуре, и он умело на них нажимает.
