Ольга Володарская - Плачь, влюбленный палач!
И среди этого доперестроечного барахла, среди пыльных обломков пионерского быта, высилась пирамида современнейшего музыкального центра. Его притащил из дома наш радист Леша Стапчук. Как и хрустальный шар, и светомузыку, и даже шнуры с усилителем. Иначе танцевать бы нам под баян и в полной темноте. Сам радист восседал за пультом соей махины, тыкал в какие-то кнопки, прикладывал к уху наушники, хмурился, радовался, подпевал, короче, вел себя, как настоящий ди-джей. Одет он был тоже по-диджейски. Кожаная жилетка на голое тело, на груди шаманский амулет, на запястьях неоновые браслетики, бандана на лысом черепе. В усах (длинные запорожские усы были гордостью Стапчука) поблескивали звезды и сердца, те, что девочки-тэнейджеры любят клеить на свои гладкие детские мордашки…
Когда мы вошли в зал, он уже был забит до отказа. Пришли все. Даже банкиры притащились, правда, в ополовиненном составе. С дикими глазами они наблюдали, как «колбасится» хмельная Ниночка; прыгает, сбивая макушкой люстры, Лева; отплясывает канкан Суслик; а Санин с Маниным втихаря тырят из рояля оставшиеся клавиши. Но особый восторг у них вызвал испанский танец в исполнении Сереги и Тю-тю. Серега выступал в роли влюбленного мачо, а Тю-тю знойной мадридской красавицы. Первый то и дело бухался на одно колено, прижимал руки к груди, тряс головой и почему-то кричал: «Асса!», второй носился вокруг коленопреклонного кавалера с надменным видом и задранной юбкой, из-под которой сверкали мосластые волосатые ляжки…
После недолго наблюдения за этим безобразием, один из банкиров — бугаина с бритым черепом — со словами «Ну, блин, дают!» вынул из-за пазухи роскошную бутылку джина, отпил от нее добрую половину и, бодро взвизгнув, ринулся в круг танцующих.
Отплясав канкан, взмыленный Суслик, подскочил ко мне со словами:
— Я выбрал!
— Что выбрал? — не поняла я.
— Выбрал, с кем хочу познакомиться.
— Долго же ты думал! И с кем?
— С высокой. Хотя сначала решил осчастливить маленькую.
Я недоверчиво на него покосилась. ОСЧАСТЛИВИТЬ? Неужели он серьезно?
— А ты уверен, что они будут счастливы с тобой познакомиться?
— Конечно, — уверенно кивнул он. — Я мужчина положительный. Почти непьющий. И с серьезными намерениями. Таких сейчас почти не осталось. Всем бы только в койку затащить, а там прости-прощай. А я, как честный человек, обязуюсь сразу жениться.
Я опять чуть не рассмеялась — теперь ясно, почему он постоянно жениться. Потому что честный. Но сдержалась и серьезно спросила:
— И почему ты передумал осчастливливать Соньку?
— Она хулиганка. И пьет слишком много. Мне тихая жена нужна. Покладистая.
Ну, Суслик! Ну юморист! Принять избалованную, капризную авантюристку (я о Ксюше) за тихую покладистую матрону, это ж как надо в женщинах не разбираться! Я хотела, было, раскрыть ему глаза, но не успела, так как на смену залихватскому «бумцу» пришел «медляк», и Суслика как ветром сдуло. Естественно в Ксюшином направлении.
— Вас можно? — пробасил над моим ухом бугай-банкир и, не дождавшись ответа, выволок на середину зала.
Ксюшу же ангажировал Суслик, ухитрившись опередить всех, даже юркого Сержика.
— Как тебя зовут, красавица? — спросил кавалер после недолгого молчания.
— Леля.
— Артемон.
— Кто? — опешила я.
— Я, — гоготнул он. — Артем то есть. А его, — он кивнул на стоящего в уголке низкорослого очкарика, — Кука.
— Ну и имена у банкиров, — буркнула я — Закачаешься!
Продолжить столь приятно начатый диалог не получилось, ибо я узрела, что в зал вплывает сонная, лохматая, малость помятая, но жутко веселая Сонька. За ней следом плетется Зорин.
— Приперлась, — ужаснулась я и ткнула Ксюшу в спину — пусть и она ужасается.
Подруга застонала, отбросила Суслика в сторону и кинулась перехватывать Соньку на входе. Но не тут-то было! Заслышав музыку, при этом даже не разобрав какую, (а звучала в тот момент ее любимая «…в раба мужчину превращает красота…») Сонька взмахнула руками, мимоходом долбанув Ниночку по очкам, встала на носочки и… не поверите… начала танцевать лезгинку.
Мой партнер восторженно крякнул. Ксюша застонала. А Сонька резво прогарцевала по залу, развернулась, припрыгнула, дунула в обратном направлении, по дороге выхватив у моего банкира из-за пазухи бутылку джина, вновь развернулась и опять по новой. Наконец, песня закончилась. Подружка замерла. Мы — я, Ксюша и Зорин — бросились к ней из разных концов зала.
— Тебе чего не спалось, оглашенная?
— Хочу тан…ик….танцевать.
— Дискотека уже кончается, — соврала я, подталкивая плясунью к выходу.
— Хочу танцевать! — грозно рыкнула на меня Сонька, отстраняясь. — Где мой жених?
— Я здесь, — отрапортовал Зорин.
— Да не ты. Этот где? Как его? Император…
— Кто? — обалдели мы.
— Царь. Или король. Не-е… точно царь.
— Белая горячка, — испуганно прошептала Ксюша — Наша подруга допилась…
— Не-е точно царь. Кажется, Иван… ик… Грозный….
— А может Петр Первый? — разозлилась я.
— Точно! — обрадовалась Сонька. — Петр! Где Петр? Он обещал со мной станцевать.
— Еще не пришел.
— Приведите.
— Вот еще! — фыркнул Зорин.
— А я говорю — приведите, — закапризничала Сонька.
— Но…
— При-ве-ди-те! — начала скандировать она, притопывая в такт ножкой.
— Надо идти, — обреченно заметила Ксюша.
Я кивнула. Спорить с разбушевавшейся Сонькой невозможно, так что придется переться в корпус. А на улице, между прочим, метель.
Мы двинули к выходу. Сонька впереди, припрыгивая от нетерпения. Зорин увязался за нами. Увидев это, и Суслик присоединился, посчитав, видимо, что не может бросить свою даму на произвол судьбы.
Мы вышли из здания, бегом, так как снег валил с таким остервенением, словно хотел погрести под собой весь мир, преодолели аллею. Отряхиваясь, влетели в корпус.
Фойе было пустынным. О следах недавнего человеческого пребывания в этом здании говорил только свежий яблочный огрызок на столе, да мокрые отпечатки чьих-то ног на линолеуме.
— Как тихо, — заметил Суслик.
Мы согласно кивнули. Действительно, тишина была гробовой, не слышно было даже музыки, вечно оравшей из радиоприемника.
— Петенька! — заголосила Сонька. — Петю-ю-ю-ю-ня!
Я схватила ее за шкирку и потащила в сторону лыжного хранилища.
Дверь почему-то оказалась заперта. Мы постучали. Никто не отозвался.
— Ушел что ли? — у самой себя спросила Ксюша и вновь затарабанила.
— А свет-то горит, — доложил Суслик, заглянув в замочную скважину. — И телек работает.
— Помер что ли? — буркнул Зорин сердито.
