Сюзан Ховач - Таинственный берег
Но все это неправильно. Не должно быть никакой любовной истории. Никакой любовной истории.
Ни одна живая душа не знает, где Мэриджон, и что-то надо предпринимать. Возможно, Джастин знает. Джастин…
На него вновь накатило чувство опустошенности. Лучше не думать о Джастине. А потом он уже думал о Клуги, отчаянно желая вновь ощутить мягкий бриз с моря, тоскуя по белым ставням, желтым стенам, по теплому, сладостному чувству покоя… Но это все ушло, было разрушено смертью Софии. Грусть воспоминаний заставила его перевернуться в постели, зарыться лицом в подушку. До этой минуты он ни разу не вспоминал, как сильно любил свой дом в Корнуолле.
Джон сбросил одеяло и подошел к окну. «Я хочу поговорить о Клуги, — думал он, вглядываясь в ночь. — Я хочу поговорить о Софии и о том, почему наш брак не удался, если я любил ее так сильно, что едва мог выдержать одну ночь вдали от нее. Я хочу поговорить о Максе и о том, почему наша дружба была разрушена и нам пришлось идти дальше каждому своей дорогой. И ни один из нас даже не обернулся, чтобы бросить прощальный взгляд. Я хочу поговорить о Майкле, который всегда меня не любил, потому что я не подчинялся никаким правилам и не был похож на людей, с которыми ему приходилось иметь дело в его маленьком, тесном официальном мирке. Я хочу поговорить о Джастине, которого я любил, потому что он всегда был жизнерадостный и счастливый, уютный в своей полноте, потому что, как и я, он получал радость от того, что жил, и находил эту жизнь восхитительной. И больше всего я хочу поговорить с Мэриджон, потому что я не могу обсуждать происшедшее в Клуги ни с кем, кроме нее…»
Он вернулся в постель и беспокойно ворочался и метался еще час. А потом, перед самым рассветом, внезапно на него снизошел необъяснимый покой, обволакивающий воспаленный мозг, и он понял, что теперь сможет уснуть.
Утром после завтрака Джон вышел в холл гостиницы и сел в кресло с газетой ждать, когда приедет Джастин. В холле непрерывным потоком двигались люди, выходили из отеля и входили в него. Джон сложил газету в длину, отложил в сторону и стал внимательно разглядывать каждого человека, проходящего через вращающиеся двери в нескольких футах от него.
Десять часов. Половина одиннадцатого. Может быть, он передумал, решил не приезжать? Если он раздумал, то позвонил бы. Нет, конечно, придет. А почему ему не прийти? Он же согласился. Он не пойдет на попятную…
Приехала семья американцев с огромной коллекцией белых чемоданов. Молодой человек, который вполне мог бы быть Джастином, вошел в отель и подошел к девушке, сидевшей рядом с Джоном. После нежнейшего приветствия они вместе вышли. Вошли двое иностранных бизнесменов, разговаривавших на каком-то языке, то ли датском, то ли шведском, и сразу же за ними еще один иностранец, темноволосый, невысокий, он был похож на выходца из южной части Европы. Из Италии или Испании. Двое скандинавов медленно прошли мимо него, склонив головы друг к другу в серьезном разговоре, руки за спиной, как у морских офицеров. Молодой итальянец за ними не пошел. Вместо этого он подошел к стойке администрации и спросил мистера Тауерса.
— Я полагаю, сэр, — сказал ему служащий в униформе, — что мистер Тауерс сейчас сидит в одном из кресел за вашей спиной, с левой стороны.
Молодой человек обернулся.
Взгляд его темных глаз был серьезен и пристален, лицо сохраняло невозмутимость. Джон узнал маленький вздернутый нос и высокие скулы, но серьезность в линиях большого рта и форма челюстей были чужими, незнакомыми.
Он подошел не спеша, очень спокойный. Джон встал, сбив со стола пепельницу, пепел высыпался на ковер.
— Привет, — сказал Джастин, вежливо подавая руку. — Как вы поживаете?
Джон взял его руку в свои, не зная, что с ней делать, потом отпустил. Если бы это случилось десять лет назад… Тогда бы не было неловкости, напряженности, пустых вежливых фраз и вежливых жестов.
Он неуверенно улыбнулся молодому человеку, стоящему перед ним.
— Ты такой худой, Джастин. — Это было все, что он смог сказать. — Ты такой стройный и подтянутый.
Молодой человек слабо улыбнулся, пожал плечами, что мгновенной болью напомнило Джону о Софии, и посмотрел вниз на рассыпанный пепел.
Они помолчали.
— Давай сядем, — сказал Джон. — Нет причин стоять. Ты куришь?
— Нет, спасибо.
Они сели. Джон закурил.
— Чем ты теперь занят? Работаешь?
— Да. В системе страхования, в Сити.
— Тебе это по душе?
— Да.
— Как у тебя шли дела в школе? Куда тебя отправили после окончания?
Джастин рассказал ему.
— Тебе это нравится?
— Да.
Вдруг оказалось, что им почти не о чем разговаривать. Джон был в растерянности.
— Я полагаю, ты ждешь, чтоб я перешел к делу, — сказал он отрывисто. — Я приехал сюда спросить тебя, может быть, тебе будет интересно работать в Канаде, с перспективой контролировать отделение моего предприятия в Лондоне. Я еще не открыл его, но планирую сделать это в ближайшие три года. В конечном счете, естественно, если ты будешь успешно справляться, я передам тебе все целиком, когда отойду от дел. Я занимаюсь недвижимостью. Это концерн с мультимиллионным оборотом.
Он замолчал. В холле стоял гул голосов множества людей. Люди все так же проходили туда и обратно через вращающиеся двери.
— Не думаю, — сказал Джастин, — что я бы хотел работать в Канаде.
Мужчина и женщина, сидевшие невдалеке, заразительно смеялись. На женщине была нелепая шляпка, желтая, с пурпурным пером. Глупости, на которые человек невольно обращает внимание.
— Есть какая-то конкретная причина?
— Ну… — Он еще раз неопределенно пожал плечами. — Я совершенно счастлив здесь. Бабушка прекрасно ко мне относится, у меня множество друзей и все такое. Мне нравится работать в Лондоне, и я хорошо начал в Сити.
Джон заметил, что, по мере того как Джастин говорил, он медленно краснел. Его взгляд все еще был устремлен на рассыпанный на полу пепел.
Джон ничего не сказал.
— Есть еще одна причина, — сказал юноша, как будто почувствовав, что первая причина не вполне убедительна. — У меня есть девушка, одна моя знакомая… Я не хочу уехать и оставить ее.
— Женись на ней, поезжайте в Канаду вместе.
Джастин испуганно поднял глаза на отца, и Джон понял, что он лжет.
— Но я не могу…
— Почему же? Я женился в твоем возрасте. Ты уже достаточно взрослый, чтобы предпринимать серьезные шаги.
— Речь идет не о браке. Мы еще даже не помолвлены.
— Выходит, она не настолько уж много значит для тебя, чтоб ты ради нее отказался от дела в Канаде стоимостью в миллионы долларов. Хорошо, у тебя друзья в Англии, ну так ты заведешь куда больше друзей в Канаде. Твоя бабушка хорошо к тебе относится — прекрасно, но что из этого? Ты же не собираешься быть прикованным к ней всю жизнь, правда? И что с того, что у тебя возможность сделать карьеру в Сити? Это есть у сотен молодых людей. Я тебе предлагаю возможность, которая представляется раз в жизни, нечто особенное, живое, замечательное. Ты хочешь быть хозяином своего собственного дела? Есть ли у тебя энергия и честолюбие, чтобы принять вызов и стать победителем? Чего ты хочешь от жизни? Присутственное время в Сити с девяти до пяти и годы комфортабельной скуки или двадцать четыре часа восторга от жонглирования миллионами долларов? Ты любишь Лондон, хорошо. Я даю тебе возможность вернуться сюда через три года, а когда вернешься, то будешь в двадцать раз богаче, чем любой из твоих друзей, которым ты скажешь «до свидания», уезжая в Канаду. Неужели мое предложение тебя вовсе не привлекает? Помня, каким ты был, я был так уверен, что ты не скажешь «нет», имея перед собой такие перспективы.
