Сохейр Хашогги - Мираж
— Насколько разумной? — поинтересовался Брэд.
— Наш разговор не касался деталей, но я не удивлюсь, если она предложит освобождение на поруки в обмен на предъявление обвинения в непредумышленном убийстве.
— Но если дело дойдет до суда, — спросил Брэд, — то какова будет линия защиты?
— Об этом я смогу сказать только после обстоятельного разговора с клиентом. Но, судя по тому, что я уже слышал, речь будет идти о самозащите или о защите жизни другого человека, которому угрожала опасность. К тому же дело касается женщины, а к ним в наше время особое отношение. — Бойль посмотрел на Дженну, — Не знаю, известно ли вам это, мисс Соррел, но вы стали героиней, особенно в глазах женщин, да и не только их, а и многих мужчин. Есть и еще одна сторона медали: чем больше я узнаю об Али Рашаде, тем больше он кажется мне дьяволом в человеческом обличье. Об этом стоит рассказать на суде.
— Я бы просила вас не делать этого, мистер Бойль. У меня есть сын, так вот, Али — его отец.
— Ну что ж, я прекрасно понимаю вас. В таком случае об Али будет сказано не более, чем необходимо. То есть только правда, только факты.
Когда сгустились сумерки, Дженна и Брэд пошли на берег океана. Оба ощущали возможность близкой и весьма вероятной разлуки. Им надо было так много сказать друг другу, но слов не было. На небе показались первые звезды, когда Брэд наконец нарушил молчание.
— Дженна, скоро все это кончится, слава Богу, скорее, чем мы думаем. И когда это произойдет, мы с тобой уедем куда-нибудь — на месяц, может быть, на два. На острова. У меня есть домик в Ирландии. Ты согласна?
— Это было бы замечательно, но дело еще не кончено. Да и не могу я никуда ехать, пока не узнаю, что с Каримом.
— Это уладится само собой. Сейчас он расстроен — это естественно, но такое состояние не может продолжаться вечно.
— Есть и еще кое-что. Ты не знаешь Карима. И, кроме того, мне надо снова приниматься за работу. Я и так слишком долго бездельничаю — придется начинать все сначала.
— Я за. Возвращайся к работе, как только сможешь, но мне кажется, что прежде тебе надо хорошенько отдохнуть и прийти в себя. — Брэд посмотрел на неправдоподобно яркие вечерние звезды, сиявшие на фоне чернильно-синего неба. — Это будет наш медовый месяц. Никто не посмеет осудить нас за это.
Дженне захотелось от всего сердца ответить «да», но она только поворошила носком туфли мелкий пляжный песок и промолчала.
— Это не ультиматум, — продолжал Брэд. — Вопрос остается открытым. И останется открытым, пока горят эти вечные звезды. Я люблю тебя, Дженна, и это навсегда.
— Я тоже люблю тебя. Просто… сейчас так много свалилось на мои плечи. — Дженна была не в силах высказать обуревавшие ее чувства. Как объяснить Брэду, что дело не в Кариме, не в Малике, не в Лайле, а в том, что она, Дженна, убила человека. С тех пор, как Бойль упомянул о возможной сделке с обвинением, чувства Дженны Соррел пришли в смятение. Она не чувствовала себя виноватой, но была виновна. Тогда, у бассейна, она могла закричать, кинуться на помощь брату, но сделала совершенно иное. Всю свою жизнь она посвятила борьбе с насилием и его последствиями, но когда пришлось выбирать ей самой, она, не колеблясь, выбрала насилие.
— Что бы ты ни решила, — заговорил Брэд, сердцем слыша ее невысказанные мысли, — помни, что прокурор не тот человек, который склонен разбираться в нравственных нюансах, поэтому не следует давать ему в руки лишнее оружие, которое он, без сомнения, использует, чтобы представить тебя суду как убийцу.
Стемнело, с моря подул холодный, пронизывающий ветер. Пора было возвращаться в дом.
В доме светились все окна. У тротуара стояли «роллс-ройсы» и «линкольн». На террасе, выходящей к морю, сидели с бокалами Малик, Фарид и адвокаты.
— Пышное празднование скромной победы, — обронил Брэд.
Дженна бросилась к брату на шею, к ней присоединился Фарид, все трое крепко обнялись. Адвокаты широко улыбались, как воины, победившие в тяжком сражении.
Чуть поодаль рядом с молодым, красивым мужчиной с обветренным загорелым лицом стояла Лайла.
— Мой друг — Дэвид Кристиансен, — сказала Лайла Дженне. — Мы заехали на минутку, чтобы сказать вам спасибо.
— За что? — изумилась Дженна.
— За правду.
На следующий день в двенадцать часов по телевидению выступил окружной прокурор. Он объявил, что Большое жюри предъявило Амире Бадир Рашад, она же Дженна Соррел, обвинение в убийстве второй степени и что судья выдал ордер на ее арест.
Позвонил Бойль.
— Ну вот и дождались. Пора ехать. Иначе в ваш дом пожалует прокурор с наручниками и с ордой телевизионщиков.
С Бойлем договорились о встрече на перекрестке дороги с федеральным шоссе. Адвокат дал несколько полезных советов.
— Главное — теплое белье, — сказал он напоследок. — В тюрьме всегда или очень жарко, или очень холодно.
К зданию суда Брэд, Дженна и все остальные поехали на машине Бойля. Там уже собралась толпа, окруженная кордоном полиции, машины со спутниковыми антеннами. Над головами людей виднелись транспаранты в поддержку Дженны. Слышались ободряющие возгласы, толпа скандировала ее имя.
— Это не повредит, — заметил Бойль. — Голос общественного мнения должен быть услышан. Все в порядке, мы входим в тюрьму, как победители.
Кто-то, кажется, Джабр, открыл дверцу, и Дженна под восторженные крики вышла из машины.
Люди выкрикивали оба ее имени. Рука об руку с Брэдом Дженна прошествовала до дверей тюрьмы. Шествие замыкал, как бы прикрывая их, Сэм Бойль — настоящий защитник.
Эпилог
Когда пыль рассеялась…
Окружной прокурор сумел убедить судью в нецелесообразности освобождения под залог обвиняемой по делу «Американский народ против Рашад». Это деяние стало последним в карьере окружного прокурора, два дня спустя он проиграл выборы тридцатитрехлетней Дженнифер Фэй Эдмондсон — члену коллегии адвокатов, бывшей общественной защитнице.
Тем временем Сэм Бойль и в суде, и в средствах массовой информации клеймил позором прокурора Чайлса за вендетту в отношении брата и сестры Бадир. По настоянию бостонского адвоката Дженна подала апелляцию о пересмотре решения суда. Одновременно, не поднимая большого шума, Бойль вел неторопливые переговоры с Дженнифер Эдмондсон.
— Это продлится недолго, — убеждал он Дженну, — но таков единственно возможный путь, и он самый надежный.
— Недолго — это сколько?
— В худшем случае три месяца, до официального вступления в должность Эдмондсон. В лучшем, если удастся укротить Чайлса, три или четыре недели. Я понимаю, что вам не слишком приятно это слушать, но такова реальность.
