Тэми Хоуг - Алиби-клуб
– Ха, – она чуть сильнее напрягла голос. – Все. Они же парни.
– Кто-то из них интересовал Ирину?
– Нет. «Мальчишки» сказала бы она и скривилась. Ирина не тратила время на юнцов.
– Кто-то из них воспринял плохо эти новости?
– Все, – последовал тот же ответ. – Они же парни.
– Я имею в виду парня, которого это сильно задело. Он начал угрожать или заставил вас почувствовать неловкость.
– Нет. Хотя… – она тряхнула головой, словно прогоняя непрошеную мысль.
– Просто скажи. Может, это пустяк, а, может, и нет.
– Есть один парень. Мы часто с ним пересекались. Ирина танцует с ним… вроде как заводит его… Он всегда зовет ее уйти с ним, но она никогда не соглашается.
– А в субботу вечером?
– Он обозвал ее. Мы как раз уезжали. Ирина рассмеялась ему в лицо, но он не последовал за нами.
– Как он ее назвал?
– Он предложил ей прокатиться с ним. Она сказала, что он имеет в виду прокатиться на нем, а ее не интересует езда на пони.
– Что он ответил?
– «Ты гребаная русская сука», извините за выражение. Ирина просто посмеялась и послала ему воздушный поцелуй.
– Как его зовут?
– Вроде Брэд. Не знаю. Я его не интересовала, он меня тоже.
– В каком клубе это произошло?
Лизбет потерла руками лицо и пожала плечами.
– В «Муссоне», может… или «Двойке». Не помню.
– Повеселившись в клубах, вы…
– Мы вернулись в Веллингтон и зашли ненадолго в «Игроков». Мистер Броуди отмечал день рождения. Там была толпа народа. Я ушла раньше Ирины.
– А она?
– Она осталась.
– С кем-то?
– Ни с кем конкретным.
– Никто не обращал на нее повышенного внимания?
Девушка засмеялась, но в глазах снова вскипели слезы.
– Каждый обращал на нее внимание. Каждый мужчина.
Какая-то мысль осенила ее, и Лизбет выпалила:
– Подождите, – она полезла в один из многочисленных карманов своих шорт и выудила мобильник, – У меня есть фотографии.
Открыв их, пролистала несколько, затем остановилась на одной.
– Вот этот парень, Брэд.
Снимок был перекошенным, освещение никуда не годилось, но я смогла разглядеть его лицо.
– Я могу переслать эту фотографию на свой телефон?
– Конечно, – ответила Лизбет и подала мне мобильник. – Там еще парочка есть.
Я пролистала остальные снимки. Ирина танцует. Ирина смеется вместе с другой девушкой.
– Кто она?
– Ребекка вроде бы. Она репетитор у ребенка Себастьяна Фостера.
В возрасте двадцати с небольшим лет Себастьян Фостер был чертовски хорошим теннисистом. Чудо из Новой Зеландии – растрепанные светлые волосы, загар. Быстрый как кот, с сильной подачей, пока его не подвело плечо. В одной из газет я прочла, что он остался на зиму в Веллингтоне, чтобы его дочь приняла участие в конноспортивных соревнованиях. Естественно, ради этого ей пришлось прервать учебу.
О такой жизни я знала все из первых рук. Пока я росла, мать забирала меня из школы и каждую зиму привозила в Веллингтон, чтобы я могла кататься верхом и выступать. Это было единственным занятием, которое могло удержать меня от неприятностей. Мне приходилось постоянно подкупать репетитора, чтобы сбегать с уроков. Математика? Зачем она мне?
Я открыла другой снимок. Пирушка в «Игроках» – ресторане-клубе неподалеку от «Палм-Бич Поло» и «Гольф-клуба». Как и многие места в Веллингтоне, во время зимнего сезона «Игроки» трещали по швам от наплыва лошадников. Довольно юные девушки – конюхи и наездницы, любили оттянуться там по полной программе. Не удивительно, что состоятельные джентльмены отправлялись в «Игроков», чтобы подцепить таких вот молоденьких штучек, которые годятся им в дочери.
– Кто это? – спросила я.
Лизбет глянула на фотографию.
– Вы шутите, да? Это Барбаро. Хуан Барбаро, игрок в поло.
– Я этим не увлекаюсь.
– У него категория в десять голов. Он лучший в мире.
Он и был великолепным. Густые черные волосы, темные глаза, взирающие с уверенностью и испепеляющей сексуальной энергией. Должно быть, Адонис выглядел как этот парень.
– Он катается за нас, – добавила Лизбет. – За «Звезду поло».
Нет сомнений, что Хуан Барбаро много ездил верхом, и не только на лошадях. Вполне вероятно, что у этого парня были женщины, которые во время его игр бросали на поле трусики.
На следующем фото позади него стоял Джим Броуди и одной рукой обнимал Ирину, достаточно молодую, чтобы сойти за его внучку.
По другую сторону от Ирины стоял человек, чье лицо за все эти годы я видела только в очень плохих снах.
Время остановилось. Мое тело оцепенело. Дыхание замерло, но я поняла это только тогда, когда темные точки замелькали перед глазами.
Беннет Уокер. Все такой же привлекательный. Темные волосы, голубые глаза, загорелая кожа. Наследник семьи Уокеров, владеющей половиной Южной Флориды.
Беннет Уокер. Мужчина, за которого я собиралась выйти замуж много лет назад, в предыдущей жизни, прежде чем все изменилось для меня и вокруг меня.
Прежде чем бросила колледж.
Прежде чем отец отрекся от меня.
Прежде чем стала копом.
Прежде чем стала циником.
Прежде чем двадцать лет назад прекратила верить в «жили долго и счастливо».
Прежде чем Беннет Уокер попросил меня дать ему алиби на ту ночь, когда он изнасиловал и избил женщину до полусмерти.
Глава 8
Во время зимнего сезона 1987 года я периодически жила в кондоминиуме поло-клуба. На втором году обучения в Дьюке, родном университете моего отца, у меня выдался перерыв. Я не была прилежной студенткой – не в силу своих способностей, а потому что это бесило родителя. В то время это было важно для меня, и именно по этой причине я выбрала Дьюк.
Всю жизнь я считала Эдварда Эстеса своим отцом лишь формально. Даже в самых ранних воспоминаниях он всегда стоял в стороне, обособленно, присутствовал только для вида. Возможно, он мог сказать то же самое и обо мне и моих попытках стать дочерью, но я была ребенком, а он нет.
Дети – невероятные маленькие создания. Они читают подтекст и видят все тонкости человеческой натуры, и согласно этому выстраивают собственное мышление, действия и реакции. Дети прислушиваются и больше доверяют своей интуиции, и никакое влияние, блокирующее и отвлекающее нас, взрослых, не может затмить эту чистоту природного чутья.
Эдвард Эстес не был моим биологическим отцом. Он и его жена, Хелен Ралстон Эстес, усыновили меня совсем малюткой. Это было частное и дорогостоящее усыновление, о чем мне напоминали ежегодно и именно в тот момент, когда это могло нанести наибольший эмоциональный ущерб.
