Майкл Прескотт - Когда отступит тьма
— Мерзавка! — завопила Ленора и запустила в нее стаканом.
Эрика неуклюже пятилась, оступилась, упала на пол, выронила оружие и лежала, глядя на мать, громадную, будто в кошмаре, приближающуюся в ярости, с красным от гнева и виски лицом. И внезапно уверилась, что эта женщина схватит пистолет и пустит в ход.
С невероятной ясностью подумала: «Я погибну».
— Она убила бы меня, — сказала Эрика. — Буквально убила бы, я знаю. Но не успела. Роберт спас меня. Спас мне жизнь.
Он подслушивал на лестнице, прячась за перилами, когда увидел, что сестру постигла неудача, быстро сбежал вниз и, прежде чем Ленора успела среагировать, схватил пистолет, поднял обеими руками — целиться или думать не было времени, затем грохот выстрела прокатился по залу…
— Роберт попал в нее, — сказала Эрика. — Он выглядел совершенно спокойным. Просто нажал на спуск, и брызнула кровь. Прямо на него. Он как будто не заметил этого.
Но Эрика заметила. Она лежала, оцепенев от страха при виде крови, хлещущей из раны в груди Леноры, потом услышала вопль матери — звериный вой, рвущийся из ее горла, — звук из кошмара и зародыш будущих кошмаров.
И откуда-то донесся голос, ее голос, хнычущий в детском бессилии: «Нет, Роберт, не надо, это дурно, пожалуйста, не надо».
Поздно, разумеется. Слишком поздно.
— Тут появился Кейт, — прошептала Эрика. — Вышел из библиотеки, увидел, как падает на колени Ленора, как Роберт поворачивается и наводит на него пистолет. И побежал.
Сердце Эрики колотилось часто, громко, удары его отдавались в ушах, как топот Кейта Уайетта в отчаянном бегстве через кухню.
Если б он бросился к черному ходу, то мог бы спастись, и тогда все пошло бы по-другому. Однако…
— Он перепугался, побежал к парадной двери, и Роберт застрелил его на пороге вестибюля. Почти в упор, насмерть.
Роберт вновь предстал перед ее мысленным взором — маленьким мальчиком в пижаме с изображением супермена, с громадным пистолетом в руке, с ничего не выражающим лицом, ужасающей пустотой в глазах, в бездушном спокойствии.
Роберт повернулся к ней, и Эрика подумала, что он может убить и ее, потом убивать, убивать, пока никого не останется.
Но он лишь нахмурился:
— Ты утратила присутствие духа. Не захотела оказаться сплошь в крови, да? — Роберт бросил пистолет и протянул руки, покрытые брызгами уже засохшей крови. — Сплошь в крови, как я.
— Прости, — прошептала Эрика, сознавая, что каким-то образом подвела его, подвела их обоих. — Роберт… прости.
Брат не ответил. Эрика не была уверена, что слышал. Он стоял, неторопливо покачиваясь, не мигая, мальчик, искупавшийся в крови.
— Роберт пришел в оцепенение, — продолжала Эрика. — Мне пришлось… заканчивать. Заметать следы. У меня хватило сил подтащить Ленору по полу туда, где лежал Кейт. Я набросила ее на него, вложила пистолет ей в руку. К тому времени Роберта там уже не было. Я нашла его в шкафу спальни, дрожащего, обняла, и мы оставались там, казалось, много часов.
Полицейские отыскали их, и Эрика рассказала придуманную историю. Роберт не поддержал ее, ни слова не сказал о случившемся.
— И никто нас не заподозрил. — Эрика улыбнулась. — Мы были детьми. — Улыбка исчезла с усталого, опустошенного лица Эрики. — Дети ничего подобного не совершают.
Она уставилась на падающую пенистую воду, разбивающуюся искрами брызг. Подумала, что вода выглядит очень чистой. Такой чистой она не чувствовала себя много лет.
— Итак, — наконец прошептала она, — что теперь?
— Ты о чем?
— Ты арестуешь меня? — Эрика расслышала в своем голосе истерическую нотку. — Как-никак я была сообщницей. Замела следы двух убийств. Для подобных преступлений не существует срока давности уголовного преследования, да?
— Не говорил глупостей.
— Нет, правда. Может, тебе все-таки меня арестовать? Может, так будет лучше всего? Я сказала уже, что это моя вина — в том, что произошло той ночью, и во всем последующем. Я вбила эту идею Роберту в голову. Я превратила его в Ореста. Только не думала, что он так войдет в роль. Не думала, что будет слышать фурий, как Орест. Не думала, что они будут сводить его с ума, как Ореста, или что… что он…
Произнести этого Эрика не могла даже теперь.
— Пока не узнала о Шерри Уилкотт. Тут у меня возникли подозрения. Я знала, что Роберт так и не преодолел травму той ночи… травму и сознание вины. Он чувствовал себя грязным, оскверненным грехом — тягчайшим из грехов, убийством мастери. Грехом, от которого, как в древнем мире, можно очиститься только ритуальным жертвоприношением. Искупить кровь кровью. Невинной кровью… Я должна поплатиться за это. Должна.
— Думаю, ты поплатилась, — сказал Коннор так же негромко, как и она.
— Мало.
— Я не арестую тебя, Эрика.
Она кивнула и продолжала кивать, словно не могла остановиться.
— Хорошо. Тогда просто распрощаемся. Оставаться после этого в Барроу я не хочу. Рим… может быть, вернусь туда. Я хорошо провела там несколько лет, в университете…
— Не уедешь ни в Рим, ни куда бы то ни было. Твое место здесь. Со мной.
Эти слова были столь неожиданны, что не сразу дошли до нее.
— С тобой? — прошептала Эрика. — Даже… теперь? Даже когда ты знаешь, что я совершила?
В глубине сознания у нее мелькнула мысль, что она хранила свой секрет слишком долго и оттого не могла себе представить, что кто-то будет способен понять его или простить.
— Ты была ребенком, — мягко сказал Коннор. — Взвалила на себя тяжкое бремя, и оно тебя придавило. Пора перестать ненавидеть себя за это. Твой брат так и не перестал. Ты можешь.
Эрика посмотрела на Коннора и увидела в его лице сочувствие и печаль, почему-то казавшуюся давней и очень мудрой.
— Длилось это очень долго, — сказал он ей. — Было достаточно кары, достаточно страдания. Этому пора кончиться. Пора.
— Ты уверен? — Она услышала в своем голосе дрожь, подавленные рыдания. — Я ведь знаю тебя, Бен. Ты не признаешь обходных путей. Всегда играешь по правилам. Всегда.
Коннор улыбнулся:
— Иногда правила неприменимы.
Эрика прильнула к нему, облегчение лишило ее последних сил. Он крепко обнял ее, она обвила его руками и подумала о маленьком мальчике, которого так же держала в объятиях в ночь смерти много лет назад.
Дунул порыв ветра, более сильный, чем раньше. Солнце закатилось за горизонт, небо на западе постепенно меркло.
— Пойдем, — сказал Коннор, — скоро стемнеет.
Эрика подумала о пещерах, о пристани, извилистом ходе своей жизни.
— Я привыкла находиться во тьме, — прошептала она.
— С этим навсегда покончено.
