Ярослав Питерский - Падшие в небеса. 1997
Куда торопиться старику, который находится перед финишной чертой своей жизни?
Павел Сергеевич закрыл глаза.
Ему сейчас не хватало его, этого загадочного человека, его совета.
Признаться, в этом?
«А почему бы нет? Он часть моей жизни, пусть и не совсем реальная, но часть, он никогда мне не причинил зла, как бы я с ним не ругался, и он. в конце-то концов всегда оказывался прав, как бы я этому не сопротивлялся. Почему бы мне не признаться самому себе, что я скучаю без него, а вернее нуждаюсь в нем, почему не признаться? Нет, конечно, признаться. Да я в сущности и признался уже в этом».
Клюфт напряг память. Он попытался вспомнить черты лица Иоиля.
Его глаза, его губы. Как он говорил. Какой у него голос.
Странно, но Иоиль почему-то показался ему родным и очень близким человеком.
Клюфт, вздохнул.
– Я видно стал совсем близок к краю жизни, – сказал он негромко вслух.
– Слушай Клюфт, ты вроде все понял, и мы не должны уже встречаться. Но, ты опять за свое.
Это был он. Все так же в своем длинном плаще.
Тень скользнула от двери к окну, силуэт казался призраком.
Странно, но Павел Сергеевич не удивился его появлению, ведь где-то в глубине души он хотел этой встречи.
– Ты пришел, спасибо, – прохрипел Клюфт.
Богослов как-то странно развел руки в стороны и, взмахнув ими как крыльями, сказал:
– Не надо благодарить меня, не надо…
Клюфт привстал с кресла и потянулся за бокалом с водой, что стоял рядом на полу. Отпив, старик вытер губы ладонью и тихо проговорил:
– Ты же сказал, что больше не придешь?
Богослов развернулся к нему спиной и, положив ладони на стекло, прислонился к окну щекой.
Павел Сергеевич едва расслышал, что он ему ответил:
– Я не властен над обстоятельствами, как и ты над своей жизнью. Ты не вправе решать, продлить ее или нет. Да ты и не можешь это сделать, хотя, как я вижу, страшные мысли гложут тебя. Но, ты ведь сильный Клюфт?
Старик махнул рукой и вздохнув, пробубнил:
– Видно все… Я слишком стар. Мне не потянуть эту тяжелую ношу одиночества.
Богослов погладил стекло ладонью и, обернувшись, посмотрел на Клюфта. Но Павел Сергеевич это мог только чувствовать, лицо Иоиля скрывал полумрак.
– Нет, ты так не можешь говорить, и даже думать, ты это знаешь, но насильно так говоришь и заставляешь свой разум так думать. А это плохо ведь, как сказано: человек не властен над духом, чтобы удержать дух, и нет власти у него над днем смерти, и нет избавления в этой борьбе, и не спасет нечестие нечестивого…
Клюфт зажмурился и застонал:
– Да, это верно, верно,… ты опять на словах прав и спорить с этим нельзя… но мой внук…
Богослов сделал три шага и сел рядом с креслом на пол, плащ он подстелил под себя. Его взгляд коснулся телевизора.
– Твой внук обычный грешник. Как и ты. И он идет по той дороге, которую выбрал, как шел когда-то ты.
– Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что он пошел по твоим стопам. Он ведь твой наследник?
– Это что, с ним так было решено, или…
Иоиль покачал головой:
– Нет,… просто сказано: есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это суета.
Клюфт хлопнул ладошкой по подлокотнику кресла:
– Как суета?! Он же мучается не за свой грех?!
Иоиль откинулся назад и лег на бок, подперев голову рукой.
– И что?! На земле много кто мучается не за свои грехи, тут никого не удивишь,… люди сами это допускают.
– Да, но это же несправедливо?
Богослов тяжело вздохнул, он повернулся и посмотрел на экран телевизора. Всматриваясь в фигурки за голубым стеклом, Иоиль как-то загадочно сказал:
– Да, справедливость и человек порой разные значения. Так уж устроен человеческий мир. Человечество до сих пор не может построить идеального общества. И знаешь почему?
Клюфт непроизвольно тоже покосился на экран. Старик завороженным голосом спросил:
– Почему?
Иоиль тихо рассмеялся, затем ответил:
– Потому, что идеальное общество, должны строить идеальные люди…
– Кто?!
Богослов медленно поднялся и, поправив плащ, сел в кресло, что стояло рядом.
– Идеальные люди… не пугайся. Тебя насторожило название, а не значение слова. Да, некоторые говорили о таком понятии, как идеальный человек, но они лгали. И потому у них ничего не получилось, а точнее получилось, но на небольшое время. И народы те, которые они называли идеальными, понесли большие страдания, и те, которые идеальными не считались.
– Ты о Гитлере? – удивился Клюфт.
– Не только…
Иоиль внимательно смотрел в телевизор.
– Хм, странно, но ты говоришь, как политик, а не как богослов, – Павел Сергеевич вновь потянулся за бокалом с водой.
– Я говорю так, чтобы мои слова были более доступны, – равнодушно ответил Иоиль.
– Так кто же тогда идеальные люди? – ухмыльнулся Клюфт.
– Идеальные люди – это праведники, те, кто не совершают грехов. Именно такие люди и могут построить идеальное общество, но на земле оно вряд ли возможно. Ты же сам видишь, – богослов указал рукой на телевизор.
На экране показывали кадры репортажа из какой-то горячей точки планеты. Солдаты, стреляли в толпу, резиновыми пулями. Искаженные от ужаса лица незнакомых людей, боль и страх за толстым стеклом кинескопа…
Павел Сергеевич тяжело вздохнул:
– Да? Так к чему тогда, все эти проповеди? Все эти богословия?! Если ты сам говоришь, что идеального общества на земле не построить?
Иоиль посмотрел на старика и грустно улыбнулся. Клюфт увидел, как блеснули его глаза. Они блеснули добротой, огоньком надежды…
Богослов тихо сказал:
– Да не построить, но человек живет надеждой. Верой в хорошее, верой в Бога, только так, он сможет получить то… к чему стремится.
– В раю что ли? – хмыкнул Клюфт.
– Понимай, как знаешь…
Клюфт, вздохнул, он опустил голову и грустно сказал:
– Все это правильно конечно, что ты мне тут говоришь, и все же что мне делать с моим горем? Как мне помочь внуку?
Богослов задумался, так, по крайней мере, показалось Клюфту. Павел Сергеевич с надеждой ждал ответа. Он верил, что Иоиль, поможет, даст совет!
– Скажи мне Клюфт, а ты готов ради того, чтобы твой внук вышел из тюрьмы, сам совершить грех?
Павел Сергеевич, не раздумывая, ответил:
– Конечно, конечно. Ради внука я готов на все! Пусть я будут расплачиваться за грехи! Пусть!
Богослов усмехнулся, он покачал головой и тяжело вздохнул, Иоиль продолжал смотреть в телевизор.
– Странно как-то все это, сам, только что говорил, что твой внук мучается за чужой грех, а тут мне же говоришь, что сам готов ответить за чужой грех.
