Фиона Макинтош - Лавандовое поле надежды
– Что там с посредником? – напомнил Люк.
– Понимаешь, тебе придется связаться с Лизеттой.
Люк недоуменно нахмурился.
– Это еще зачем?
– Посредник – Килиан. Он просил прийти вас обоих.
Мрачный как туча, Люк сидел на скамейке в парке, рассеянно наблюдая за скворцами, прыгающими по лужайке.
– Ни за что! – воскликнул он. – Я помогать не стану.
– Послушай, Париж на грани восстания, – сочувственно произнес Арман. – Жандармерия, метро – все сегодня бастуют. К ним вот-вот примкнут железнодорожники. Союзники уже стучатся в дверь, партизаны-коммунисты хотят взять Париж до их появления, немцы пакуют чемоданы. У нас двадцать тысяч повстанцев – и все преисполнены жаждой мести. До сегодняшнего дня наша задача состояла в том, чтобы вооружать и поддерживать их, но теперь главная проблема – избежать массовой резни. Генерал фон Хольтиц, новый комендант, мыслит здраво: он первым предложил мирные переговоры – и оказался прав. Мне ненавистна мысль о том, чтобы договариваться с оккупантами, но нам следует любой ценой избежать бойни, пусть даже за счет сотрудничества с врагом.
– А если это ловушка? – с мукой в голосе произнес Люк.
Арман засмеялся.
– Ловушка? Ты с ума сошел! Что они выгадают? По-твоему, немецкий гарнизон, находясь на грани поражения, озабочен поимкой молоденькой шпионки?
– Ладно, хватит, – уныло вздохнул Люк. – И все же я своего мнения не переменю. Килиан пытается заманить ее обратно. Я не дам ему ни шанса хоть как-то ее обидеть.
– А ты с ней уже разговаривал?
Молодой человек покачал головой.
– Она не знает, что я вернулся. Я пока не хочу с ней встречаться.
– Понимаешь, Килиан сам ей помог. Он разорвал с ней отношения, чтобы не подвергать ни малейшей опасности. Судя по всему, он ввязался в какое-то опасное дельце, и Лизетта могла попасться в тот же капкан, что и он.
Люк помрачнел еще больше, с несчастным видом глядя на неутомимых скворцов.
– Полковник настаивает на ее присутствии, – гнул свое Арман.
– Нет, он ее не получит! Не в том он положении, чтобы торговаться! Арман, пойми, боши напуганы, они знают: все кончено, их жизни висят на волоске. Им позарез надо сговориться с нами. Да, резня нам ни к чему, а объятый пожаром Париж – тем более. Однако Килиан не вправе чего-то требовать. Пусть просит о помощи, мы еще подумаем, помогать ли ему. А вот Лизетта в сделку не входит.
Арман вздохнул.
– Ну ладно, Фосиль, я передам полковнику, что на встречу придешь только ты.
– С превеликим удовольствием. Где?
– Я дам тебе знать. Жди на авеню де Ваграм.
– Нет, не хочу, чтобы меня там видели. Я буду на Монмартре, в старой квартире Лизетты. Не забудь, Лизетта не должна ничего узнать. Понимаешь?
Арман с жалостью покачал головой.
– На улицы Парижа вот-вот хлынут тысячи повстанцев: коммунисты, либералы, анархисты, студенты, ученые, католики и протестанты. Их всех объединяет ненависть к фашистам. Им помогает британская диверсионно-разведывательная служба, пытаясь обуздать эти горячие головы и взять под контроль ненависть народа. У меня и без вашего любовного треугольника забот хватает!
В ночь на восемнадцатое августа Люк ждал у входа в Люксембургский парк. В предутренней мгле сквозь густую пелену облаков пробивались слабые лунные отсветы. Люк спрятался за кустами, зорко осматривая из убежища подъезжающий автомобиль. Он действовал скорее по привычке, а не из реальных опасений: на этой стадии переговоров ловушки ни к чему. Вдобавок это не в стиле Килиана – полковник предпочитал встречи лицом к лицу.
Очевидно, в этом и заключался план, иначе Килиан не потребовал бы присутствия на встрече Люка и Лизетты.
Кроме полковника, на заднем сиденье никого не было. Известно ли Килиану про них с Лизеттой? Если да – то откуда? Что ж, скоро Люк получит ответы на все вопросы.
Машина замедлила ход. Килиан выглянул из окна, всматриваясь в темноту. Время пришло. Сейчас полковник мог с легкостью убить Люка, а сам продолжить переговоры с союзниками. Невзирая на риск, Люк вышел из-за кустов.
Клаус притормозил, и Люк на ходу запрыгнул в медленно катящуюся машину. Едва тяжелая дверца захлопнулась, шофер вновь набрал скорость и повел автомобиль в сторону Вандомской площади. Тишину спящего Парижа нарушал лишь рокот мотора. В машине стояла убийственная тишина.
Люк повернулся и взглянул на спутника.
– Полковник Килиан, – произнес он в меру любезно.
Офицер вермахта ответил ему ледяным взглядом.
– Следует ли мне называть вас Равенсбургом?
Люк согласно кивнул.
Килиан закрыл перегородку, отделявшую заднее сиденье от водителя, и повернулся к Люку. В салоне сгустилось напряжение. Килиан, в парадном мундире и при оружии, невозмутимо сложил руки на коленях. Выглядел он впечатляюще – и Люк вполне понимал, чем полковник привлекает к себе женские взгляды. Люк тут же вспомнил, как этот человек обнимал Лизетту. Картина была еще слишком жива в памяти. Он вновь и вновь проигрывал перед мысленным взором череду мучительных образов: руки Килиана, блуждающие по телу девушки, его губы на ее шее, на ее устах.
– Вы же знаете, что он убежденный нацист, – промолвил Люк, кивнув на Клауса, и с облегчением услышал, что голос его звучит ровно.
– Да. В Германии таких много, – отозвался Килиан. – Но я эту свинью не боюсь.
– Почему? Надеетесь, связи с Сопротивлением и союзниками помогут вам спасти шкуру?
– Нет, Равенсбург, я не надеюсь уцелеть, хотя я с самого начала был против войны, а сейчас предаю свою родину. Учитывая, как все обернулось, смерть для меня – наилучший вариант.
– Желаете избегнуть суда?
– Хочу обрести покой, – тихо ответил Килиан. А потом кашлянул. – Я просил, чтобы Лизетта пришла с вами. Как она?
Люк вздохнул: вот они и дошли до главного.
– Все, что вы хотите сказать ей, можете сказать мне.
– Вы понятия не имеете, что я хочу ей сказать, – возразил Килиан.
– Я не счел нужным вовлекать ее в происходящее. Впрочем, я и сам ее давно не видел.
Намек попал в цель. Килиан вздрогнул и пристально посмотрел на Люка.
– Как так?
– Я сражался при Мон-Муше.
– Завидую.
– Я не боец, я всего лишь выращиваю лаванду. Если уцелею, то снова этим и займусь.
– Тем более завидую. Равенсбург, скажите… Клянусь, я никому не повторю…
– Клятва немецкого офицера, собирающегося сдать Париж?
Килиан холодно улыбнулся.
– Клятва человека чести.
Люк кивнул.
– Продолжайте.
– Вы – тот самый Боне, о котором говорил фон Шлейгель?
У Люка словно вскрылась старая рана. Он давно не позволял себе думать о Вольфе.
– Да. У меня к нему личный должок. День расплаты придет.
