Людмила Бояджиева - Признание Альбины Кристаль
— А потом? — она нервно захрустела печеньем, блестя из-под мокрых ресниц ореховыми глазами. Длинные русые пряди рассыпались по плечам — чудесные волосы… Господи, неужели она не догадывается, как хороша?
— Потом ты сделаешь вот что… — мы пошептались, сверили часы и я перекрестила вслед уносимою лифтом девушку.
Не знаю, кому как, а мне эта малышка напомнила Клавдию Шиффер — только не победоносную владелицу миллионов, а едва начинающую, никому не известную манекенщицу. Мне запомнился ее первый выход в показе коллекции Лагерфельда, искрящийся высоковольтным куражом. Девчонка в маленьком черном платье летела над подиумом, словно школьница над майскими лужами. Прыгали на спине и плечах завитки светлых волос, взлетал от радости длинные шнурки тяжелых черных бутс, она смеялась — будущая Возлюбленная мира! Как же мне хотелось, чтобы в жизни Кати случилось нечто подобное — победный выход на подиум женской судьбы.
Я поняла, о чем должна быть моя очередная проповедь. Включив компьютер, начала быстро стучать, боясь растерять пафос.
«Шекспир попал в точку: мир — театр, люди — актеры. Добавим, жизнь — спектакль. Появление на сцене — изучение декораций и реквизита, приглядка к партнерам — детство и отрочество. Годам этак к шестнадцати присмотрелся и оценил собственную роль. Разумеется, ведущую. Ты стоишь в самом центре, в перекрестье прожекторов и взглядов, бодрый, как фонтан, полный сил, желания покорять и нравиться. Голос звучит великолепно, движения полны непередаваемой грации, живо подстраивается к солисту статисты.
Проиграв чуть ли не половину спектакля, начинаешь догадываться, что в центре — не ты один. Какая чушь! Не уступать. Тянуться, соответствовать, отвоевывать! Ты сражаешься за главную роль, сбивая кулаки в кровь и постепенно затихаешь, уступая превосходящей силе трезвеющего разума. Наступает полоса мудрости, смиренного отхода на второй план. Другой стоит в лучах софитов, твое место в тени. Ты меньше суетишься там, в массовке, и больше созерцаешь. Фонтан суетной энергии иссякает, крепчает мудрость. Она просто прет из тебя, ведь ты, наконец, усек содержание пьесы, уяснил ее потаенный смысл, уловил подтекст. Опытом необходимо поделиться! Если появилась потребность поучать — ты стар. Если при этом ты не рвешься освистать постановку, а готов протянуть руку тем, кто вышел на подмостки, ты стар и покоен, взяв на себя миссию сопостановщика. Огромная ответственность и великий дар Главного. Ведь режиссер в нашем театре — Тот, кто выше всех, а над его спектаклем работают все, кто есть на свете. Теперь ты можешь помогать ему, потому что знаешь самое важное: каждый стоит в самом центре. У каждого — самая нужная, самая ответственная, самая увлекательная роль. Так устроил Режиссер. Он пригласил тебя в труппу и ты не подведешь, ты справишься, ты будешь блистать.
Всесильная хозяйка судьбы ты стоишь на своем месте — в центре бытия и мир вращается вокруг, затаив дыхание от восторга. Ты великолепна в мыльной пене стирки, роскошна у горячей сковороды, блистательна в общении, виртуозна в делах, неподражаема в любви. Какой бы сюжет не подсунула жизнь, ты знаешь, что справишься с доверенной тебе ролью. А „зал“? Шекспир не сообщил, что за публика притаилась в его темной глубине. Может, мы сами, отраженные зеркалом Вечности, а может и те, кто покинул сцену или только собирается на нее ступить. Тайна сие есть. Мне лишь известно наверняка: зал всегда полон. Замри, прислушайся… Аплодисменты? Шквал рукоплесканий! Возгласы благодарности, топот, цветы. Это все для тебя, детка».
5
Ровно в 21.00 я сдала пост сменщице в лице бывшей заведующей кафедры марксизма — Агапенковой. (ее Совет Домовладельцев утвердил на должность второй дежурной сразу после первоапрельского инцидента — укрепил, так сказать, ряды консьержек членом КПРФ). Через три минуты, прихватив сумку, плащ и ликер «Болдс», я стояла перед Лерой.
Описывать ее не стоит. Кто смотрел Санта-Барбару, представит Джину и задумается о том, что если в людях наблюдается определенное соматическое, то есть физическое сходство, то можно не сомневаться — оно проявится и во всем остальном. Активная жизненная позиция предопределяла все Леркины победы и ошибки. А еще — неистощимая жизнерадостность, щедро выплескивавшаяся на окружающих.
Трехкомнатные апартаменты Леры — выставка авангардного дизайнера шестидесятых годов — стекло, металл, феерические конструкции мобилей, живописные полотна, спасенные из-под гусениц бульдозеров знаменитой выставки. Абстракционизм. Но какого эпохального значения! Можно представить, сколько раз у этих картин Лерка пересказывала гостям исторический эпизод с генсеком Хрущевым, подобравшим самое бранное слово для характеристики представленных художников — «педерасы». В обиход эстетических оценок определение не вошло, но породило много вопросов. Объяснили после политологи — означало словечко не только антисоветскую ориентацию живописцев, а конец ложной оттепели, «открытой» и «закрытой» по простоте душевной хитрожопым, но мелкокалиберным мужичком.
— Эге, да ты на уровне, Помидорина! — искренне порадовалась моему цветению Лера. И в само деле, в предчувствии грядущей униформы и, главное, близкого, обожаемого лета, я вырядилась без излишней формальности — в пестрое, летящее, влекущее. Хозяйка была представлена в чем-то неформальном, гипюрово-атласном, персиковом, напоминающем о страданиях доброй, измученной выкидышем героини сериала «Династия».
Страданиями здесь, однако и не пахло. Пахло полнотой жизни и гедонистическими кулинарным изысками.
В кухне, плавно переходящей в гостиную, меня ждал стеклянный овальный стол, изящно сервированный разнообразными продуктами — от закуски до десерта. Лерка знает, что я люблю смешивать (за что в глубокой старости, вероятно, буду обречена врачами на раздельное питание).
— У Дашки вчера школьная братва гуляла. Думала, все сметут. Ну, знаешь, такие закрученные — диеты, фитнес, курсы арабского, кунг фу, дзен буддизм и полное пренебрежение к сансарре. Доедай.
— До нирванны высоко, до диеты далеко. Погрязнем в оковах сансарры — ублажим инстинкты дарами плотского бытия. — Я выставила ликер и села.
Лерка, довольно успешно делавшая актерскую карьеру на ролях отрицательных героинь, никак не хотела переходить от юных стерв к возрастным, характерным. Посему родив Дашу, время воспитанию особого не уделяла и теперь эта шестнадцатилетняя наглая «роза» пыталась прибрать мать к рукам, постоянно подчеркивая имеющееся взаимонепонимание и конфликт поколений. Впрочем, Лера не падала духом, на разногласиях с дочерью не зацикливалась, отмахиваясь: «- да я же была точно такая!» Только я знала, каких энергетических затрат стоит порой ее упрямый оптимизм.
