Лесли Пирс - Секреты
Адель попятилась. Она знала, что как адвокат он имел большой опыт в произнесении трогательных речей, которые совершенно определенно по большей части были ложью. Но все же его слова тронули ее. Она почувствовала, что он будто вдруг заполнил какую-то пустоту в ней, и поняла, что должна бежать от него, пока не расплакалась.
Глава двадцать шестая
— Мне все до смерти надоело, — зевнула Джоан, разливая чай по чашкам себе и Адель. — Как хочется залезть в кровать и вздремнуть.
Недавно пробило полночь, несколько пациентов из их палаты крепко спали, и они проскользнули в палатную выпить чаю и поболтать.
— Подумать только, мы когда-то жаловались, что у нас дел по горло, — рассмеялась Адель.
В апреле прошлого года, когда она была в Рае, ночные налеты прекратились. К тому времени, как она приехала в Лондон, люди более или менее вернулись к своей обычной жизни и с оптимизмом считали, что с «блицкригом» покончено. Но десятого мая был ужасный налет, самый серьезный со времени начала войны, и к утру прошли слухи, что погибло три тысячи человек. Бомбы попали в здание суда, в Тауэр и в монетный двор. Были разрушены все мосты между Тауэром и Ламбетом и повреждены сотни газопроводов. Серьезно разрушено было Вестминстерское аббатство, и даже фасад Биг-Бена был изрыт дырами. Не хватало воды, чтобы тушить пожары.
В ту ночь и два последующих дня и ночи Адель вместе со всем остальным персоналом больницы работала на пределе, помогая пострадавшим. Хотя тогда никто не выражал открыто своих страхов, Адель ясно читала в каждом лице один и тот же вопрос: «Сколько мы еще сможем вынести?»
Но после того как пострадавших подлечили и отослали домой, погибших похоронили и дороги расчистили, больше таких налетов не было. Хотя в Лондоне и в других городах случались периодические бомбежки, казалось, что теперь с «блицкригом» покончено, и в больнице снова воцарилось относительное спокойствие.
В декабре прошлого года японские самолеты разбомбили Перл-Харбор. На следующий день США и Великобритания объявили войну Японии, а затем война Соединенным Штатам была объявлена Германией и Италией.
Адель с Джоан встречали новый, 1942 год на танцах в «Империи» на Лейсестер-сквер, а через два дня было объявлено, что Япония захватила Филиппины и вторгается в Ост-Индию. К концу января в Англию начали прибывать американские войска, вызвавшие огромное волнение среди медсестер. Даже Адель, которая до тех пор не интересовалась мужчинами, не могла не найти этих жизнелюбивых, воспитанных и щедрых мужчин привлекательными.
С февраля она начала ходить на танцы как минимум раз в неделю, и пять раз разные мужчины приглашали ее в кино или выпить. Ей очень понравился светловолосый голубоглазый лейтенант Роберт Онслоу из Огайо, которого она встретила в «Углу Радуги», в клубе для военнослужащих всех званий в старом ресторане «Дель Монико» на углу Шефтесберри-авеню и Пикадилли. Он водил ее в театр на «Блаженный дух» по Ноэлю Коварду и в кино на «Ребекку» и «Прощай, мистер Чипс». Но в мае его откомандировали на базу в Саффолк, и его письма постепенно стали приходить все реже, пока он совсем не перестал писать.
Адель не огорчило окончание так и не начавшегося романа, потому что Джоан совершенно справедливо заметила, что в море еще очень много рыбы. Она была уже достаточно рада тому, что ей снова может понравиться мужчина. Ей было хорошо оттого, что она стала, как и ее подруги, жить днем только вечерним свиданием, получать удовольствие от жизни и ничего не принимать слишком всерьез.
Сейчас она понимала, что день, когда она снова столкнулась лицом к лицу с Майлсом в Винчелси, стал поворотным моментом в ее жизни. Появившееся у нее спокойствие духа почти наверняка было вызвано тем, что она сумела справиться с обидой, которую держала на мать.
После разговора с Майлсом в тот день она вернулась домой и попросила Хонор и Роуз рассказать ей о том, как Эмили чуть не утонула. Роуз не очень хотелось говорить на эту тему, она отмахнулась от участия в разговоре и вышла погулять, но Хонор оказалась намного более словоохотливой. Она не только в живописных выражениях рассказала о событиях той ночи, но и сказала, что Эмили в самом деле обязана жизнью смелости и выдержке Роуз и ее пренебрежению собственной безопасностью. Она также упомянула, что некоторые вещи, которые рассказывала Эмили, находясь в расстроенных чувствах, заставили ее саму задуматься о своих материнских ошибках.
С полными слез глазами она рассказала Адель, как обращалась с Роуз, когда Фрэнк вернулся домой с войны. Она объяснила, что была зла на то, что он вернулся с контузией, и даже иногда жалела, что он не умер во Франции. Она признала свою вину за то, что вымещала свою боль на Роуз.
Бабушка уже не в первый раз пыталась дать Адель понять, что настало время простить мать. Но в этот раз, возможно потому, что Адель тронуло, с какой храбростью Роуз спасла Эмили, она почувствовала, будто ей открылась дверь в прошлое. И вдруг все ее недавние наблюдения и все, что она воспринимала, сложились в единое целое, и она увидела Роуз в совершенно другом, более положительном свете.
В тот вечер Адель намного комфортнее чувствовала себя с Роуз. В какой-то момент, когда они сидели по разные стороны кушетки и слушали приемник, Адель положила ноги на кушетку и Роуз взяла их и положила себе на колени. Просто маленький жест, но любовный и дружеский.
На следующее утро Адель случайно выпустила одного кролика из клетки, меняя солому, и Роуз прибежала помочь ловить его. Кролик явно намеревался удрать от них, и пока они обе бегали вокруг, пытаясь догнать его, они смеялись до колик в животе.
Когда Адель возвращалась в Лондон, Роуз вызвалась проводить ее на вокзал, и по дороге Адель рассказала ей о своем разговоре с Майлсом в Винчелси.
Какое-то время Роуз молчала, и Адель пришло в голову, что она размышляла, как бы сказать о нем что-нибудь нехорошее. Но Роуз не собиралась этого делать, а просто думала над рассказом Адель.
— Мне бы хотелось иметь хотя бы грамм твоего здравого рассудка и человечности, когда мне было столько лет, сколько тебе, — сказала она со вздохом. — Я думаю, ты больше пошла в него, чем в меня, Адель.
Тогда Адель сменила тему разговора и спросила Роуз, хочет ли она вернуться в свой дом в Лондоне теперь, когда Хонор снова в форме.
— Ты можешь вернуться, ты же знаешь, — сказала Адель. — Ни бабушка, ни я не будем чувствовать, что ты нас бросаешь, мы обе знаем, что здесь для тебя не самая сладкая жизнь.
Роуз улыбнулась.
— Здесь лучше, чем в Лондоне, — сказала она. — Намного лучше. И мне нравится быть рядом с мамой.
Когда Адель вернулась в Лондон, ей было над чем подумать. Жизнь уже не была черно-белой. Никто не был совсем плохим, но и идеальным никто не был, и в первую очередь она сама. И она поняла, что ей придется жить с тем, что выпало на ее долю.
Думая о Роуз просто как о Роуз, а не как о неудавшейся матери, она обнаружила, что может смотреть на нее по-другому. Она стала уже не подозрительной, а интригующей, не оскорбительной, а забавной. Когда они разговаривали по телефону, у них возникало много поводов для смеха. Там, где раньше была натянутость и недоверие, появилось тепло.
С каждой поездкой Адель домой они все лучше стали понимать друг друга, они спали на одной кровати и вместе занимались домашним хозяйством, ходили в кино, а иногда и в паб выпить пару стаканчиков. Они спорили, иногда их взгляды совсем расходились, но через год Адель могла честно сказать, что они стали друзьями. Роуз была единственной, кто знал и понимал ее подлинные чувства к Майклу. Адель также могла доверяться ей, рассказывая о других мужчинах, которых она встречала. Роуз в ответ рассказывала ей о мужчинах из своего прошлого, включая Майлса. Она как-то пошутила, что у них не может быть нормальных отношений, какие бывают между матерью и дочерью, потому что они обе не знают, что это такое. Адель подумала, что это истинная правда. Но в каком-то смысле так было даже лучше, потому что они могли быть честнее друг с другом.
— Интересно, что будет, если старшая сестра застанет меня, когда я прилягу? — захихикала Джоан.
— Она тебя повесит, колесует и четвертует, — сказала Адель, быстро споласкивая их чашки. — И она может вернуться в любую минуту, так что нам лучше найти для себя какое-нибудь занятие.
Как только она закончила фразу, зазвонил телефон.
— О, черт побери! — воскликнула Джоан. — Вот и кончилась наша спокойная ночь. Наверняка это какой-то себялюбивый тип, которому нужна кровать.
— Женская хирургия, — сказала она бодрым голосом, поднимая трубку. Она нахмурилась, слушая голос на том конце провода. — Одну минуту, — сказала она и протянула Адель трубку. — Это тебя, — сказала она. — Твоя мама.
