Деннис Робинс - Невеста рока. Книга первая
— Неужели вы считаете, что молодой леди понравится такая бедность украшений и такое простое убранство? Черт возьми, это слишком холодно и, на мой взгляд, слишком целомудренно.
Юноша покраснел и произнес:
— По-моему, целомудренность должна нравиться невесте, сэр.
Эти слова вызвали приступ громкого смеха у барона, однако он пожал плечами и сказал:
— Должна нравиться, говорите? Что ж, посмотрим. В любом случае, признаю, вы добились поразительного эффекта. Никогда прежде Кадлингтон не мог похвалиться столь необычным оформлением.
Утром Певерил поднялся наверх с огромной охапкой лилий. Он поставил их в серебряную позолоченную вазу на столе, поблизости от шезлонга, на который была наброшена белая испанская шаль. Садовники срезали и приготовили для Певерила огромное количество фиалок, которые он должен принести сюда, как только молодожены появятся возле замка. Разбросать их по кровати и на полу было идеей Певерила. Ведь его светлость намекнул, что фиалки — любимые цветы невесты.
— Сущий вздор! — таково было мнение миссис Д. Она круто повернулась спиной к поэтичной спальне невесты и направилась вниз, в огромный вестибюль. Слава Богу, что этому мальчишке не дозволено совать свой нос в эту часть замка. Здесь благодаря Небесам все было, как прежде.
Глава 12
Наверху, в своей студии Певерил Марш много размышлял о молодой невесте, которая скоро прибудет в свой новый дом. Со всей силой накопившихся в нем романтических чувств он приветствовал этот день и час. В последнее время Марш пребывал в состоянии некоторой подавленности, постоянно думая о том, когда же наконец у него будет достаточно денег, чтобы зажить самостоятельно, встретиться один на один с миром. Несмотря на все преимущества и выгоды Кадлингтона, ему все же здесь не нравилось. Однако сегодня его подавленность сменилась чувством радостного ожидания.
Мрачная башня была его одиноким домом. В круглом помещении студии по-прежнему стоял запах застарелой плесени и сырости. Старинные облупившиеся стены были наполовину прикрыты картинами и эскизами. Обстановкой служили убогая койка, стол, два стула с высокими спинками и мольберт. Башня имела восемь узких окон. Певерил никогда не занавешивал их. Ему нравилось разглядывать открывающийся перед ним ландшафт и при свете солнца, и в сумерках, и в дождь, и в снег. Он завороженно следил за облаками, медленно плывущими по небу, а иногда наблюдал за тем, как небеса внезапно разверзались и на землю обрушивался страшный ливень. Ранним утром он любил схватить взглядом первый золотой луч солнца, разрывающий темноту и возвещающий о том, что наступил рассвет. Летними ночами он подолгу смотрел на звезды, восторгаясь безграничностью и красотою созвездий. Он был счастлив — и все же несчастлив, — не понимая, что скрывается за его странным беспокойством.
Глядя на залитую солнцем долину, Певерил вдруг увидел темную точку, взбирающуюся по холму по направлению к Уайтлифу. Тишину нарушили цокот копыт и свист кнута. Волнение вспыхнуло в глазах Певерила. Наконец-то — наверное, это карета барона.
Художник повернулся и побежал вниз по винтовой лестнице. Войдя в огромный вестибюль из коридора, соединяющего башню с главным домом, он натолкнулся на миссис Динглефут. Она отпрянула назад.
— Осторожнее, молодой черт!
— Прошу прощения, мэм, — произнес юноша, — но я видел на холме карету его светлости.
Миссис Д. извлекла из глубокого кармана носовой платок и громко высморкалась. Ее маленькие глазки, хитрые и лукавые, как у слона, замигали.
— Возьмите себя в руки, приятель. И нет никакой необходимости сбивать с ног беззащитную даму.
Молодой слуга в ярко-зеленой ливрее замка, натягивая на вспотевшие руки белые перчатки, бочком подошел к художнику. Сделав весьма неучтивый жест в сторону удаляющейся домоправительницы, он тихо произнес:
— Тоже мне, беззащитная дама! Кто бы нас, бедняг, защитил от нее!
Певерил со своей обычной любезностью, но с достоинством, присущим ему, обратился к слуге:
— На вашем месте, Джукс, я поспешил бы на свой пост. А я пойду захвачу фиалки для ее светлости.
И легкой быстрой походкой он устремился к оранжереям, где садовник вручил ему огромную корзину с покрытыми росою цветами.
Поднявшись в покои миледи, Певерил разбросал благоухающие цветы по белым коврам и кружевному покрывалу постели. Вся опочивальня наполнилась тончайшим изысканным ароматом. Довольный таким эффектом, Певерил вновь спустился вниз и присоединился к слугам, выстроившимся в ряд по сторонам вестибюля. Их расстановкой занимались миссис Д. и дворецкий мистер Уилкинз. Присутствовали все, до самой последней посудомойки. Стояло теплое мягкое утро, и входные двери были открыты. В лучах солнца снаружи у портика расположились слуги, не работающие в замке: садовники, грумы, помощники конюхов…
Слуга-валлиец стоял на виду у всех во всей красе — одетый в свой лучший темно-серый камзол, панталоны и ботфорты. Он занимал самое почетное место и первым должен был встречать хозяина с молодой женой. Он дружелюбно подозвал к себе молодого художника, который тоже нарядился в свою лучшую одежду — в темно-коричневый костюм и белую рубашку с оборками, очень высоким воротником и галстуком, которые надевал только в исключительных случаях. Его открытое красивое лицо было не румяным, как всегда, а бледным и изможденным. Под глазами залегли темные круги. Певерил в последние дни подолгу, допоздна работал — иногда при недостаточном освещении. Выражение его лица принадлежало человеку, проводящему долгие часы в раздумьях. Он был постоянно угнетен мрачными мыслями о потере любимой сестры и своей разбитой семейной жизни. Художественный темперамент Певерила никогда не позволял ему удовлетвориться достигнутым. Он (совершенно неоправданно) боялся, что ему в жизни не удастся создать настоящий шедевр.
И вот карета, влекомая четырьмя величественными серыми лошадьми, свернула на аллею, ведущую к замку, и наконец торжественно подкатила к главному входу замка Кадлингтон. Послышались приветственные возгласы.
Форейтор сошел на землю и отворил дверцу кареты. Из нее появился Сен-Шевиот. В золотистом сентябрьском свете его лицо выглядело мрачным, каким-то желтым и не выражало ни радости, ни удовлетворения от приветствий встречающих.
Находясь в Фулмере, он рано отослал молодую жену спать, а сам почти до утра играл в кости с хозяином дома и еще несколькими приглашенными. Ночью он слишком много пил, и сейчас во рту его было сухо, язык распух, а ноющий желудок совсем не был расположен к праздничному приему. К тому же теперь у него была новая репутация — человека женатого, поразмышляв о которой, он пришел к выводу, что брак — дело ханжеское и что, видимо, все двери в округе теперь закроются перед ним и его женой.
Ночью, когда влюбленная Арабелла прошептала ему на ухо: «Да вы женились на ребенке, милорд Сен-Шевиот. И вам вскоре наскучит все это», — он согласился с ней. Теперь, когда он обладал Флер, он стал равнодушнее к ней, особенно из-за отсутствия у нее ответных чувств. Предмет вожделений, которого он добивался, никогда не имел для Сен-Шевиота такой же острой привлекательности, какой обладали предметы, находящиеся пока вне его досягаемости. Ответные чувства он легко получал от Арабеллы и в отсутствие мужа наслаждался в ее объятиях.
— Я женился лишь с одной целью — получить наследника, мадам, — прошептал он ей многозначительно.
Он действительно чувствовал, что вскоре это станет единственным разумным объяснением его «экскурса» в домашнюю, семейную жизнь. Его страсть к Флер, вероятно, угаснет из-за ее постоянных слез. Тем не менее сейчас он с церемонной учтивостью вывел ее из кареты, поднял на руки и перенес через порог. Затем осторожно помог ей встать на пол изящными ножками, обутыми в белые лайковые сапожки с жемчужными пуговками.
Раздались аплодисменты, послышались радостные крики:
— Добро пожаловать его светлости и ее светлости!
— Да благословит Господь жениха и невесту!
— Да благословит Господь вас, милорд… и вас, миледи!
Миссис Д., пристально изучая лицо невесты своими глазами-буравчиками, присела в глубоком реверансе, тяжело дыша. Слуги, стоящие во втором ряду, заглядывая через плечи стоящих впереди, рассматривали новоприбывших.
Вот так бывшая мисс Роддни, любимая дочь сэра Гарри Роддни и Елены, в прошлом госпожи маркизы де Шартелье, вступила в замок Кадлингтон.
Она вошла сюда как баронесса, леди Сен-Шевиот, очутилась в огромном, изысканно убранном доме. Она разглядывала длинные ряды слуг, учтиво склонивших головы, смотрела на широкие двойные лестницы, на прекрасную галерею и бессчетное множество тепличных цветов. Даже перила были обвиты экзотическими орхидеями. Она взирала на них с ужасом, ибо жгуче ненавидела эти цветы. Ведь они были связаны с ним.
