Деннис Робинс - Невеста рока. Книга вторая
— Как я рада видеть вас, мистер Ануин… — начала Флер.
Но она тут же осеклась и замолчала. Она, конечно, знала, что Доминик выбит из колеи недавними событиями, но не могла понять, почему он так странно смотрит на нее. А он смотрел на нее с удивлением, крайним изумлением, а его смуглая кожа стала смертельно бледной. И приветственная улыбка исчезла с лица Флер.
— Мистер Ануин, вам нездоровится? — заботливо спросила она.
Он отрицательно покачал головой и не проронил ни слова. Его проницательные фиалковые глаза, казалось, упиваются ее созерцанием. И действительно, он не мог отвести пристального взгляда от благородного лица этой красивой пожилой леди, одетой в очаровательное незабудково-голубое платье с муслиновыми оборками на шее и кружевной шалью с бахромой, наброшенной на плечи. Наконец ему удалось проговорить:
— Миссис Марш… я… я… — Он запнулся, качая головой, будто лишился дара речи, и стал нервно ходить по залитой солнцем комнате, которая показалась ему такой же красивой, изящной и благородной, как и хозяйка дома. Флер указала ему на широкое кресло. Он, поблагодарив ее, сел. — Вы, верно, сочли меня сумасшедшим, — прошептал он. — И в самом деле, мне кажется, что я схожу с ума.
— О, дорогой мистер Ануин, — встревоженно проговорила Флер. — Вам просто нездоровится.
— Вы должны называть меня Домиником, — хриплым голосом произнес он.
— Мой милый Доминик, какая еще страшная беда обрушилась на вас?
— Вы имеете в виду омерзительное поведение Вивиана Чейса?
— Да.
— Нет! — сказал Доминик, отрицательно качая головой. — С этими неприятностями я вполне могу справиться. Со вчерашнего вечера все мои мысли заняты единственно ею, бедняжкой Шарлоттой.
— А ее мысли заняты только вами, — мягко проговорила Флер. — Вами и детьми, от которых ее так жестоко отлучили. Может быть, я лучше позову ее? Увидев ваше лицо, она вновь возродится к жизни.
Доминик снова покачал головой. Затем извлек из кармана платок и отер повлажневший лоб. Сейчас он явно боролся с каким-то очень сильным чувством. Флер осведомилась, не послать ли за мужем — за своим дорогим мужем, который уже сорок пять лет был ее верным другом и защитником от всех невзгод.
Но Доминик сказал:
— Нет, не надо… давайте побудем одни. Дорогая миссис Марш, мне надо очень многое сказать вам, но это может стать для вас сильнейшим потрясением.
— Для меня? — переспросила пожилая леди, и ее лицо порозовело. Она нервно заморгала ресницами, все еще длинными и пушистыми. — Что же это может быть?
— Пожалуйста, сядьте и разрешите мне кое-что рассказать вам, — произнес он.
Флер колебалась.
— Значит, мне не надо посылать за Шарлоттой?
— Не сейчас. Мне нужно поговорить с вами наедине. Вы достаточно сильны, чтобы выдержать то, что я собираюсь рассказать вам? — спросил он.
— Прекратите! — запротестовала она. — Вы ведете себя слишком загадочно, мистер Ан… я хочу сказать — Доминик. Да что может иметь такое огромное значение для меня?
— Я очень сожалею, что вынужден вернуть вас в то время, которое, должно быть, было чрезвычайно несчастливым для вас, — произнес он, — но, по-моему, я не ошибусь, напомнив вам, что пятнадцатого сентября тысяча восемьсот тридцать восьмого года в Лондоне вы вышли замуж за лорда Сен-Шевиота.
Сейчас фигура Флер, напоминающая мейсенскую фарфоровую статуэтку, напряглась. Она нервно схватилась за брошь-камею, украшавшую ее грудь.
— Это так… но зачем вы?..
— Прошу вас, разрешите мне продолжить, — перебил ее Доминик.
Она нахмурилась.
— Я в крайнем недоумении, однако продолжайте.
— И в июне следующего года… у вас родился сын.
Цвет лица Флер изменился. Обеими руками она вцепилась в подлокотники кресла, на котором сидела.
— Мистер Ануин… Доминик… зачем вы затрагиваете обстоятельства, связанные с моим прошлым? Единственное наше с мужем желание, чтобы этот период оставался книгой за семью печатями. Я знаю, что вам с Шарлоттой пришлось столкнуться с невероятной болью и трудностями, но это невозможно сравнить с той болью, которую некогда перенесла я. Для меня слишком тяжело останавливаться на этой теме.
Доминик наклонился к ней. Его лицо было почти таким же бледным, как и ее.
— Уверяю вас, мне не хотелось причинять вам страдания. Эти слова выворачивают мне всю душу, но я обязан их произнести.
Затем он сделал над собой видимое усилие и, опустив голову, произнес:
— Этот несчастный ребенок не умер, как вы полагали. Он остался жив. Он жив, и этот ребенок — я.
За этими словами последовала тишина. Словно молния поразила Флер. Прикованная к креслу, она, оцепенев, пристально смотрела на Доминика. Какое-то время ей казалось, что он сошел с ума, но потом она поняла, что это не так. И, не задавая дальнейших вопросов, она поверила ему. Эта глаза, этот необычный фиалковый цвет, которым обладала она… такие же глаза горели и на лице Ануина. Глаза, в которые она сейчас пристально смотрела, могли принадлежать только…
Он снова заговорил:
— Это слишком тяжело для вас? Я знаю, это должно быть для вас страшным потрясением. Могу я позвать мистера Марша?
Она с трудом вышла из оцепенения, полностью охватившего ее, и еле слышно ответила:
— Нет… Подождите… расскажите мне еще. Бога ради, скажите, откуда вам стало известно это?
И тогда он рассказал ей все.
За серьезными событиями, касающимися Шарлотты Чейс, последовало потрясающее открытие. Вчера, когда Доминик находился в Парламенте, он получил послание, в котором его уведомляли, что его присутствие необходимо в госпитале для ветеранов в Челси. Там умирал гвардейский капрал по имени Уильям Смит, который выразил желание срочно встретиться с мистером Ануином, ибо должен открыть ему нечто очень важное.
Доминик был знаком с этим человеком и сразу же отправился в госпиталь. Он считал, что Уильям Смит давно умер. Первые годы своей жизни Доминик находился у мистера Смита и его жены. Позже мистер Смит отправился в Крым, был там ранен, и теперь ему, наверное, уже за семьдесят. Свыше тридцати лет он никак не связывался с Домиником.
— Не буду смущать вас, рассказывая всю историю с этого момента, — сказал он Флер. — Я должен рассказать ее с самого начала.
— Да, да, пожалуйста, — взволнованно проговорила Флер, сосредотачивая свой пристальный взгляд на лице Доминика.
И он рассказал ей все, начиная с самого своего рождения. У него теперь имелись все факты. Он узнал, что родился со смуглой кожей, вследствие чего лорд Сен-Шевиот, его отец, в безумной ярости отказался от него. Запуганная бароном повитуха объявила, что ребенок родился мертвым, и вынесла его из замка. Она намеревалась избавиться от крошечного младенца, но, зная, что тот живой, отнесла его к себе домой в Монкз-Рисборо. Там она отдала его племяннице, у которой только что родился мертвый ребенок. Эта женщина (миссис Смит) выкормила малыша и очень привязалась к нему. Ее не смущал цвет его кожи. К тому же, когда ребенок стал чуть постарше, его кожа значительно посветлела, а Смиты были просто очарованы красотой его глаз и изящной фигурой. Повитуха была слишком запугана, чтобы назвать имя настоящих родителей ребенка. Ее племянница взяла малыша с собой в Лондон, где ее муж получил новую работу и был теперь фонарщиком. Только на смертном одре повитуха открыла Уильяму Смиту всю правду. Но в то время барон Кадлингтонский был уже мертв, а леди Сен-Шевиот вышла замуж вторично.
— Итак, до десяти лет я жил с этими добрыми людьми, Смитами, — продолжал Доминик. — Затем, вам это известно, я поступил в благотворительную школу, куда однажды заехали Энгсби, впоследствии усыновившие меня. Но оказалось, что в сознании Уильяма Смита я всегда был законным наследником Кадлингтона и меня звали не Ануин… а Сен-Шевиот. Это всю жизнь не давало ему покоя, и уже на смертном одре он почувствовал, что должен открыть правду. Поэтому он и прислал мне послание в Парламент. И передал вот это…
Доминик протянул Флер красивую золотую цепочку, на которой висело крошечное, покрытое эмалью сердечко с инициалом «К», обрамленным бриллиантами. Флер положила его себе на ладонь. Ее пальцы так сильно дрожали, что она едва могла держать миниатюрное украшение. Ее бледное лицо стало алым, и она, запинаясь, проговорила:
— Боже, это правда! Значит, это правда! Ибо, когда начинались роды, я отдала повитухе эту цепочку с маленьким сердечком (инициал «К» означает Кадлингтон, как вы, наверное, уже догадались) и сказала, что, когда ребенок родится, надо повесить эту цепочку ему на шею, дабы она принесла удачу. Это была прихоть матери… не более.
— Меня удивило, что повитуха не украла ее, — сказал Доминик. — Наверное, она была честнейшей женщиной. И Смит тоже оказался достойным человеком, раз не продал цепочку, несмотря на свою нищету.
