Мила Бояджиева - Бегущая в зеркалах
- Обернулся-таки, не удержался! Увидел тебя, такую одинокую, брошенную... Ведь никогда, никогда не разрешал себя оглядываться... - он распахнул дверцу, намереваясь выйти, но тут же захлопнул и, резко повернувшись, грустно и странно посмотрел на Алису.
- Прости, Лиза, наверное, устал. Не тот уже... Ах, девочка ты моя, прости за всю эту игру, что втянул тебя, рискую тобой... В общем, не держи на меня зла, может уже не придется встретиться... И запомни: ты обязательно должна быть счастливой.
- Не смей так говорить! Не смей сдаваться! А меня - не жалей. В сущности, я, наверное, и не очень живая. Так - хорошая вещь, которой дорожат, но не привязываются. Держат в шкафу, как старинный фарфор, а пьют из стеклянных чашек... - Алиса насупилась, сдерживя нахлынувшую вдруг жажду сострадания и жалости.
- Нет, Алиса, неправда. Жалко. И тебя и меня - жалко... Нелепо все как-то, глупо, нескладно... - Остап взял Алислину руку и, рассмотрев ладонь, поднес ее к губам. - Ты должна знать, ведь жизнь у тебя, как здесь сказано еще долгая-долгая... Я всегда завидовал тем, кто был с тобой рядом. Когда танцевал с тобой, пятнадцатилетней, вальс, смотрел на летящее передо мной лицо и думал: ведь кто-то будет рядом с этим чудом целую жизнь, кто-то будет ее любимым, мужем, отцом ее детей... Это казалось невозможным, невероятным, несбыточным счастьем... Кажется и сейчас, Лиза. Правда и то, что у меня нет ничего на этом свете дороже тебя. Запомни и никогда не думай обо мне плохо...
- Остин, я не узнаю тебя, - с напускной веселостью проговорила Алиса. - Ну нельзя же, право, изъясняться так возвышенно с потаскушкой! Она улыбнулась свозь подкатившие слезы. - Всю роль мне сбиваешь... Дай руку, нет, правую... - Алиса достала из сумочки косметический карандаш и написала на тыльной стороне предплечья вдоль вздувшейся пульсирующей жилки: "Я люблю тебя". Быстро поцеловав опешившего "жиголо" в уже колючую щеку, Алиса выскочила из машины и решительно пошла к светящемуся зданию аэропорта...
7
...Итак, Люсита Ромуальдес, испанка. Боже, я по-испански могу лишь поздороваться и попросить денег - маловато для общения... К тому же полное отсутствие багажа, а еще огромный перелет с посадкой в Дакаре, да с этим декольте и голыми ногами - среди вполне респектабельных людей - пытка! думала Алиса. И тут же усиленно внушала контрдоводы: интереснейшее приключение, идиотка! Встряхнись - у тебя достойный партнер. И уж ты-ты его не подведешь!
Впрочем, она сильно преувеличивала респектабельность пассажиров туристического класса. В освещенном салоне шумно располагалась целая ватага подростков в спортивных костюмах, по-видимому, какая-то команда, а толстая смуглая матрона, одетая еще более экстравагантно, чем Алиса, рассаживала по местам двух чернявых малышей, причем третий, совсем маленький, вцепившись матери в блузку, уже почти стянул ее с пухлого плеча. Протискивающийся в узком проходе мимо Алисы, мужчина выразительно заглянул в ее декольте и подмигнул. Она и сама не поняла, как поднялась ко лбу рука, поправить лохматую челку - кокетливо, очень кокетливо. Алиса входила в роль. Ей даже показалось забавным, что ее спутником оказался пожилой еврей, демонстрирующий всем своим видом брезгливую отстраненность. Мельком взглянув на Алису, он выразительно вздохнул и отвернулся к иллюминатору с видом человека, преисполненного терпимости.
Алиса уселась, с удовлетворением заметив, что юбка вздернулась и демонстративно, достав из сумочки духи, щедро опрыскала шею и даже грудь. Затем нарочно пододвинула колени поближе к еврею и тот моментально отпрянул, как от прикосновения змеи.
"Подумаешь, какой серьезный", - фыркнула про себя Алиса. Она пролистала принесенные стюардессой журналы, сосредоточившись на ребусах и светской хронике и - неожиданно уснула.
В аэропорту Дакара, где "Боинг" заправлялся горючим для перелета через океан, Алиса скромно просидела в углу, стараясь не привлекать внимания. Вот уж эти "знаки" доступности - все кому не лень заигрывали с хорошенькой дамочкой, явно игнорирующей строгие правила. Уже направляясь на посадку, она с удивлением обнаружила, что строгий еврей тоже, по-видимому, провел время не двинувшись с места. Вид у него был угрюмый и помятый.
...Прошла, казалось, целая вечность, а в Рио все еще был день, сухой и жаркий, с серой дымкой, затянувшей вылинявший небосвод и с совершенно очевидным обещанием невыносимой ночной духоты. Алиса порадовалась, что обманула время, улетая от восходящего солнца и сэкономила целых пять часов жизни.
Алиса потопталась у центрального входа, тщетно ожидая незнакомца с нужный паролем, подошла к остановке такси и уже направилась было к подрулившему "мерседесу" с синей надписью "Taxi", но вспомнила наставления Остапа, развернулась и быстро направилась к шоферу, выгружавшему из багажника вещи только что доставленных в аэропорт клиентов.
Взглянув на адрес, показанный Алисой, водитель как-то странно глянул на нее и показал растопыренную пятерню.
- Пять тысяч. У сеньоры есть деньги?
- Si, si" - успокоила она его.
- Perfecto, - кивнул таксист и лихо рванул с места. Пошарив в эфире, он отловил музыкальную волну и погрузился в свои мысли - поездка предстояла долгая, а пассажирка - иностранка, разговора с ней не получится.
Это был район трущоб, о существовании которого путешественники, посещавшие бразильскую столицу и не подозревали. О возможности такого массового нищенского существования не задумывалась и Алиса. Она разглядывала узкие улочки разномастных хибар, изобретательно сооруженных из ассортимента свалок - ящиков, бочек, автомобильных покрышек, кусков бетонных панелей, остатков каких-то заборов, еще сохранивших обрывки рекламных плакатов. В крошечных палисадниках, самым популярным элементом ограды которых были спинки и металлические матрацы старых кроватей, цвели во всю мощь высокие мальвы. Пышные кусты роз украшали трущобы с такой же щедрой и избыточной здесь роскошью, как и беседки версальского парка.
Таксист останавливался, спрашивая прохожих, разворачивался и снова останавливался, начиная нервничать. Наконец, он притормозил у облупленной развалюхи, покрытой кусками ветхого толя, не имевшей даже цветника и, по всей видимости, вообще пустовавшей - окно и фанерная дверь были наглухо закрыты.
- Все, синьорита, приехали, - добавил он для убедительности и сделал пальцами жест, обозначавший шелест денежных купюр. Вытащив из сумочки стопку банкнотов, полученных от Остина, Алиса развернула их веером перед носом шофера. Тот, сразу повеселев, галантно выдернул большую зеленую и, чуть замявшись, почти смущенно - еще одну, поменьше. - "Чао, бамбина! Грациа". Подняв клубы цементной пыли, машина скрылась.
Алиса осталась одна, обнаружив, что домик стоит на отшибе, отделенный от жилого квартала кладбищем полуразвалившихся сараев. Было абсолютно безлюдно и уже так жарко, что она первым делом собралась сдернуть измучивший ее за восемь часов перелета парик, но остереглась и решила вначале прояснить ситуацию. Обойдя лачугу, Алиса прокричала приветствие на всех известных ей языках и, не получив ответа, в сердцах дернула дверь. Та легко открылась, а на пороге, сгорбившись в низком проеме, как-то боком стоял тот самый еврей, брезгливо отдергивавший в самолете от ее колен полы своего сюртука. С минуту они недоуменно смотрели друг на друга.
- Вы не могли бы мне подсказать какой-нибудь уютный отель? вымолвил незнакомец по-итальянски.
- Я могу вам преложить кое-что поинтересней, - Алиса отстранила мужчину и решительно вошла в комнату. Здесь было ненамного прохладней, чем на улице, сквозь щели в окнах и стенах пробивались тонкие лучи света. Она огляделась и, не обнаружив ничего более подходящего, опустилась на дощатый ящик:
- Мы что здесь, одни? Стоило пересекать океан.
- Хозяин обещал скоро вернуться, он предупрежден о нашем визите и просил никуда не выходить. Вы разрешите? - не дождавшись ответа мужчина присел на какой-то табурет возле картонной коробки, видимо, из-под холодильника, заменявшей стол.
- Ну, тогда уж и меня простите - невыносимая жара, - Алиса стащила парик, бросила в сумочку клипсы, очки и, скинув туфли, вытянула ноги. Еврей окаменел, тараща на нее глаза и медленно, выразительно, как в театре марионеток, протянул через стол руки: "Алиса!" Ему уже не надо было торопиться, сдирая трясущимися руками накладные пейсы, очки и седые патлы, она узнала этот голос - перед ней, почти подпирая плечами дощатый потолок, в затхлом сумраке лачуги стоял Лукка.
Немую сцену застал темнокожий подросток, оказавшийся хозяином. Он выложил на стол содержание сумки, должное, на его взгляд, потрясти гостей: кусок сыра, пирожки, ломоть ветчины и несколько банок пива.
- Я потратил почти все деньги, сеньор, - обратился он к Луке на плохом итальянском. - А сеньора...?
- Меня зовут Люсита Ромуальдес и я, пожалуй, с удовольствием пообедаю.
