Тереза Ревэй - Твоя К.
Максу понадобилось несколько секунд, чтобы ее понять. Она его любила и нашла в себе силы и храбрость признаться в этом сначала себе, потом ему. Она вернула ему оружие, которое ему понадобится в будущем, не думая о том, простит он ее или оттолкнет, в первый раз в жизни почувствовав себя по-настоящему свободной и независимой.
Дрожащие руки Макса обняли ее. Значит, он все-таки давал ей второй шанс. Значит, в его сердце отыскалась сила, чтобы вернуться к ней несмотря на все, что она сделала. Ксения оценила великодушие этого исключительного человека, его широту души. Когда он обнял ее, она прижалась к нему, откинула голову назад и растворилась в его глазах, которые унаследовала и их дочь, глазах, полных гнева, страдания, любопытства и желания.
Париж, май 1942Габриель Водвуайе с любопытством оглядывал заполненный гостями Оранжерейный зал дворца Тюильри. Это был апофеоз. Никто не отказался от приглашения на ретроспективу, посвященную скульптору Арно Брекеру, протеже фюрера, неутомимому апологету франко-германского сотрудничества. Там были политики, художники Ван Донжен и Дюнуайе де Сегонзак, писатели Дрю ля Рошель и Жан Кокто. Немецкая военная форма перемешивалась с темными костюмами штатских лиц. Зал поражали экстравагантные, украшенные вуалями и перьями прически модниц. Женщины старались забыть слишком простые платья, которые вынуждены были носить в последнее время.
Среди произведений искусства беседа лилась особенно непринужденно. Весь Париж, который сотрудничал с новой администрацией, явился отдать честь этому самому знаменитому таланту, пусть даже с национал-социалистическим привкусом, в чем все гости прекрасно отдавали себе отчет. Но разве не все равны перед настоящим талантом? Сам Брекер начал свою приветственную речь напоминанием, что он «старый парижанин» и что нужно сохранить эту выставку, чтобы она напоминала о «мирном времени».
«Абсурд, — думал Габриель с насмешливой миной. — Разве можно вот так отгородиться от вражеской оккупации? Как забыть продуктовые пайки, экономический грабеж, невозможность нормально питаться и обогреться зимой, выходить свободно из дому? Разве можно забыть эти дикие аресты, расстрелы заложников, тысячи пленных?» И тем не менее, было что-то лестное для Габриеля в германской форме правления.
Дерзость фюрера, приказавшего напасть на Советский Союз 22 июня 1941 года, около года назад, сбила Габриеля с толку. Первые ошеломляющие успехи вермахта, казалось, подтверждали почти сверхъестественное превосходство Адольфа Гитлера. Во время приема в здании германского посольства Габриель не преминул поздравить Отто Абеца[49]. Но Россия была огромной. До головокружения огромной. И нацистская машина забуксовала. Перед Москвой. Перед Ленинградом.
Габриель вспомнил, как оцепенело лицо Ксении, когда она узнала из газет о блокаде ее родного города. Боясь русских снайперов, мин, рукопашных боев на улицах Ленинграда — так теперь назывался Петроград, — что неминуемо привело бы к огромным потерям, Гитлер приказал окружить со всех сторон второй по значению город СССР. «Они устоят, я знаю это, — заявила Ксения, сжав кулаки. — Они будут стоять до тех пор, пока в городе не останутся только их трупы». В ее словах была такая уверенность, что страх пробежал по спине Габриеля. Когда он глядел на воодушевленное лицо супруги, его охватило странное предчувствие. Несмотря на сотни тысяч советских военнопленных, на продвижение в глубь их страны немецких танков и пехоты, вермахт споткнулся в России, в этой бескрайней земле, где жизнь и смерть принимали почти нечеловеческие размеры. После разоблачения немцами первой группы парижского Сопротивления Габриель с удивлением узнал, что все его лидеры были русскими по происхождению.
Уроженец Петрограда, сбежавший от большевистской революции и принявший французское подданство, Борис Вильде работал лингвистом в Музее человека[50]. Он и его коллега Анатолий Ливитский сначала печатали листовки, а потом выпустили подпольную газету «Сопротивление», которая, собственно, и дала название всем другим антигерманским группам, организованным поднявшимися французами. Именно благодаря посланнику от Вильде Ксения узнала, что Кирилл добрался живой и здоровый до Лондона, чтобы присоединиться к генералу де Голлю.
Подпольщики организовали нелегальный переход через демаркационную линию для сбежавших французских и британских военнопленных. В этот период к ним в организацию и внедрился шпион. По окончании судебного процесса, который получил название «дело Музея человека», Ливитский и Вильде были приговорены к смертной казни и расстреляны на холме Валерьен. В тот день Ксения ходила молиться в церковь. Вернувшись, она расплакалась в объятиях Габриеля. Он прижимал ее к себе, взволнованный запахом ее духов и мыслями о том, что, если бы не ее горе, она никогда бы так не поступила.
Внезапно Габриель спросил себя, где ходит его супруга. Со временем она перестала выражать по отношению к нему какие-либо эмоции. Теперь, когда Наташа продолжала оставаться с тетей Машей в свободной зоне и они жили одни в квартире, Габриель получил возможность уделять больше внимания супруге, которая по-прежнему сводила его с ума. В начале их совместной жизни сдержанность Ксении воспринималась как само собой разумеющееся, а скромность Габриеля не позволяла ему высказываться на эту тему. Но потом он начал страдать от такого «невнимания». Если расстояние вызывает желание, то для Габриеля оно больше напоминало сердечную рану. Он подумал, что его, мастера меры, которому все всегда удавалось отмерять в жизни, приручила Ксения Осолина.
Вынув платок, Габриель вытер лоб. Откуда возникло это чувство неустроенности?
Он протиснулся между гостями, отошел в сторону, ища глазами жену. Ксения была одета в жакет табачного цвета с вышитыми золотой ниткой воротником и манжетами, на голове — украшенный брошью тюрбан. Увидев, как завороженно она смотрит на какого-то незнакомца, Габриель все понял. «Так, значит, это он», — подумал он с болью в сердце.
Мужчина был стройным, черноволосым, с волевым подбородком и правильными чертами лица. Он был безупречно элегантен. В этот момент в сердце Габриеля, наполненном любовью к Ксении, возникла злость к этому неизвестному, своей супруге, но особенно к себе самому за то, что он был таким наивным, веря, что сможет покорить сердце этой женщины, которое принадлежало этому чужаку.
В глазах всех остальных они выглядели парой симпатичных, беседующих друг с другом знакомых. Но Габриель был слишком проницательным, чтобы не заметить, с какой нежностью этот человек наклоняется к Ксении. Нет, они не были просто любовниками или влюбленными — они были единым целым.
Габриель был потрясен. Он не представлял себе, что может быть таким уязвимым, способным на подобные переживания. Теперь он понял, что его женитьба на Ксении, которую он считал наиболее выдающимся своим достижением, на самом деле оказалась пирровой победой, которая в конечном счете ведет к сокрушительному поражению. Прекратив ждать, он повернулся и вышел из зала.
Когда Ксения узнала, что Макс входит в состав группы германских художников, сопровождающих Арно Брекера в Париж, она засветилась от счастья. Макс послал ей сообщение о своем приезде во французскую столицу, запретив, однако, приходить в отель. Она была француженкой, он — немцем, поэтому нужно было избегать двусмысленных ситуаций. Ксения должна была найти его в толпе. Было до боли обидно, что она не может броситься в его объятия.
По просьбе одной французской галереи Макс согласился выставить некоторые свои работы и, пользуясь случаем, вывез из Германии все пронумерованные негативы, чтобы спрятать их в безопасном месте. Когда они встретились, его глаза выражали такую грусть, что Ксении стало страшно.
— Что не так? — спросила она.
— Сара. Она не смогла добраться до Швейцарии.
Макс говорил так тихо, что молодой женщине пришлось наклониться, чтобы хорошо разбирать слова.
— Боже, почему? Что с ней произошло?
— Мы все приготовили, как обычно. Бумаги, визы для нее и Виктора. Проводник заслуживал доверия, но на него донесли. Арестовали всю группу. Проводника расстреляли в гестапо. Что случилось с остальными, мы до сих пор не выяснили. Это сводит меня с ума.
Чувствуя, как ему плохо, Ксения не смогла удержаться, чтобы тихонечко не пожать ему руку.
— Но они ведь не убиты? Их тела не нашли?
— Нет. Скорее всего, их отправили в концентрационный лагерь. Фердинанд безуспешно пытается получить хоть какую-то информацию, но это так опасно. И почти невозможно.
— Мне очень жаль, Макс. Я думала, что все закончится хорошо. Ужасно, когда не можешь ничем помочь.
Он взял себя в руки, оглянулся и улыбнулся ей, словно они разговаривали о всяких пустяках.
