Норман Богнер - Комплекс Мадонны
— Я не уступал ничьим желаниям. Просто я твердо решил, что не буду информировать мистера Франклина о ходе лечения.
— Было ли вам известно, что после нескольких первых месяцев мистер Франклин начал волноваться и беспокоиться о состоянии мисс Хикман?
— Он неоднократно говорил мне об этом.
— Предпринимали ли вы что-либо, чтобы рассеять его опасения?
— Я уверял его, что Барбаре становится лучше.
— Удовлетворяло ли это мистера Франклина, или же он пытался надавить на вас, чтобы получить больше сведений?
— Он хотел знать больше.
— Что конкретно хотел он знать?
— Сможет ли мисс Хикман выйти за него замуж в июле или же придется подождать окончания лечения.
— Пытались ли вы его обнадежить? Каков был ваш ответ?
— Я сказал, что не знаю. Ему были нужны гарантии, а я не мог их ему дать.
— Гарантии в чем?
— В том, что мисс Хикман выйдет за него замуж.
— Не выражал ли он разочарования или раздражения, когда вы не давали ему этих гарантий?
— Да, выражал.
— Как?
— Ну, он был очень огорчен. Он зашел ко мне за неделю до того, как пригласил поужинать вместе, и сказал, что очень несчастлив оттого, что мисс Хикман, похоже, не становится лучше — по крайней мере, по отношению к нему.
— Он не угрожал прервать курс лечения?
— Да, что-то в таком духе. Но я заверил его, что он совершит серьезную ошибку.
— Принял ли он ваше решение?
— Да. Но он по-прежнему остался встревожен и озабочен. Он сказал что-то о том, что возьмет в свои руки все лечение Барбары. Она перенесла бы это, а он?
— Вы полагаете, он вел себя неразумно?
— Да, в определенной степени.
— Неразумно или озабоченно?
— И то и другое. Но я отвечал в первую очередь за мисс Хикман, а не за него.
— Было бы ваше решение другим, — я имею в виду, посвящать или не посвящать подзащитного в ход лечения, — если бы он был мужем Барбары?
— Я не знаю.
— Но в данном случае вы в отношении этих людей взяли на себя роль Всевышнего?
— Протест.
— Принимается. Защитнику предлагается воздержаться от заявлений.
— Доктор Фрер, ведь ваше положение позволяло вам влиять на отношения между этими людьми, не так ли?
— Не в абсолютном смысле… Я хочу сказать, если бы я был хирургом и собирался удалить мисс Хикман аппендикс, мое положение не позволило бы мне изменить течение ее жизни или удержать ее от брака с человеком, за которого она хотела выйти замуж.
— Но вы ведь лечили нечто большее, чем аппендицит, так?
— Так.
— Вы не собираетесь утверждать, что аппендицит — полная аналогия?
— Я не хотел бы доказывать это.
— Готов поспорить, что не хотели бы. Не можете ли вы сказать, могло ли ваше лечение — лечение, которое вы проводили в отношении мисс Хикман, — изменить ее суждения о мистере Франклине?
— В некоторой степени могло бы.
— Вы ей рекомендовали не выходить замуж за мистера Франклина?
— Я полагал, что в тот момент, о котором мы говорим, этот брак был бы неразумен.
— Вы твердо, уверенно советовали ей не выходить за него замуж?
— Да, советовал.
— Вы сообщили мистеру Франклину о вашей… назовем это просьбой, требованием — мисс Хикман не выходить за него замуж?
— Нет, не сообщил.
— Знаете, доктор Фрер, меня это несколько смущает. Вы не хотите брать на себя ответственность за расстройство брака, хотя, однако, советуете своей пациентке не выходить замуж, не известив об этом подзащитного.
— Именно так.
— Что ж, я так понимаю, мистер Франклин по-прежнему хотел жениться на Барбаре?
— Насколько я знаю, хотел.
— Буду ли я прав, сказав, что мисс Хикман находилась в смятении и неопределенности в вопросе о браке?
— Да, это так.
— На самом деле она могла выйти за него замуж?
— Я не уверен.
— Она что, говорила вам, что никогда и ни при каких обстоятельствах не выйдет замуж за обвиняемого?
— Нет, она этого не говорила.
— В таком случае, значит, мистер Франклин хотел жениться на ней, а она думала то так, то этак, говорила сегодня да, завтра нет, и вы убедили ее в том, что брак неразумен, — разве вы не ответственны?
— Я должен считаться с благополучием мисс Хикман.
— Пожалуйста, ответьте на мой вопрос.
— Не могу.
— Доктор, вы не хотите взять на себя ответственность ответить на вопрос. Настолько ли вы осторожны и рассудительны, когда даете своим больным советы, как им строить свою жизнь?
— Протестую.
— Принимается. Господа, мы дошли до того момента, когда суд желает сделать перерыв, если у вас нет возражений.
— Никаких, — ответил Алекс.
— У обвинения нет возражений. Я хотел бы, однако, спросить у своего ученого собрата, собирается ли он сегодня продолжать перекрестный допрос свидетеля.
— Собираюсь, — ответил Алекс.
— В таком случае обвинению хотелось бы узнать: какое это имеет отношение к делу — подобные вопросы?
— Защита собирается установить цепочку причин, которая, как мы уверены, покажет, почему и как обвиняемый был вынужден организовать ограбление.
* * *Барбара сидела в гостиной одна. Она не стала возиться с ужином, и, хотя ей хотелось выпить, она сдерживалась, чтобы остаться трезвой: думать. В воздухе витал полузабытый мускусный запах увядших цветов засохших букетов, и Барбару охватила апатия, чувство безразличия, которое ей предстояло перебороть. Таблетки лежали на каминной полке рядом с фотографией Лауры, и молодая женщина смотрела то на одно, то на другое до тех пор, пока в ее мыслях не смешалось все — фотография, снотворное, она сама, Тедди, слова… слова, кружившие в голове.
После долгих часов блуждания в потемках, в течение которых вся ее жизнь, расщепленная на отдельные переживания, на встреченных людей, торжественно прошла перед глазами, словно на параде, Барбара укрепилась в мысли, что то, что она собиралась совершить, было делом правым, и вопрос стоял только в ее духовной готовности. Будет ли лучше для Тедди, если… Сделает ли это его счастливым, или же им обоим требовались напряжение, конфликт, противоборство, которые навеки должны было оставаться в их отношениях, подобно ребенку, застрявшему в ужасающих схватках и отказывающемуся рождаться, а они не понимали этого? Возможно, ее сопротивление и являлось топливом и движущей силой его жизни.
Оторвав себя от дивана, Барбара направилась к каминной полке. Лаура улыбалась ей — жительница неизведанной планеты, движущейся где-то в звездном пространстве застывшего космоса и остановившегося времени. Это видение, этот свет… ноумен[41] высшего знания? Стоят ли на первом месте интересы людей или это сама жизнь?
Взяв флакон с таблетками, Барбара прижала его к себе, словно обнимая друга.
* * *Люди познаются лишь в моменты падения, когда с них сбрасываются их общественные маски. Разбираясь в неудачах, приходится возделывать богатый чернозем, одинаковый для всех. Успех — это сокровенное и личное, и если его разделяют, то разделяют лишь триумф. Толпа поклоняется не самому Христу, а его отсутствию.
Доктора Фрера беспокоили не столько сами вопросы, сколько то, что эти вопросы вообще задавались.
— А теперь, доктор, — говорил Алекс, дотошный инквизитор, — давайте вспомним о телефонном звонке мисс Хикман, который и привел к тому, что у обвинения появились эти вещественные доказательства. Вы можете передать нам содержание разговора?
— Ну, мисс Хикман — и я это прекрасно помню…
— Я только об этом и прошу.
— Она была очень подавлена… плакала. Говорила бессвязно, и у меня сложилось впечатление, что мистер Франклин угрожает ей.
— Она сказала: «У Тедди пистолет или нож, и он собирается убить меня»?
— Нет, нет, сэр.
— Он ударил ее? Она говорила вам, что он ударил ее?
— Нет, не говорила.
— Она упоминала какие-то угрозы, сделанные им?
— Никаких.
— Однако у вас сложилось впечатление, как вы выразились, что ей угрожают?
— Сложилось.
— Почему у вас сложилось это впечатление?
— Ну, она была в панике, ей казалось, что ее преследуют.
— Но ведь преследование — это не обязательно опасность, правда?
— Да.
— Женщина преследует мужчину, мужчина преследует женщину. Мы сами все время подвергаемся подобным опасностям. Мисс Хикман никогда не проявляла у вас в кабинете признаков мании преследования?
— Проявляла.
— Но, насколько я понял, это преследование было другим?
— По моему заключению, это преследование было другим.
— Вы не могли бы привести нам пример симптомов, которые вы наблюдали в своем кабинете?
В зале заседания зазвенел голос, властный и отчетливый, как звон колокола.
