Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах
Марта, не отвечая, еще старательнее застучала топором.
— Понятно, — подмигнула Катерина. — У фрицев ей слаще жилось. Другие на нее горбатились. Ладно, девки, перекур.
Катерина воткнула топор в пень и пошла к костру. За ней из леса вышла вся бригада. Расселись у огня, разложили на широком пне у кого что было. Стали закусывать. Только Марта осталась у сосны, упрямо продолжая обрубать неподатливые сучья.
— Обиделась, — откусывая хлеб, кивнула в ее сторону Катерина. — Характер показывает.
— Позвать, что ли? — неуверенно спросила ее розовощекая подруга.
— Еще чего! Пусть помахает топориком, подстилка немецкая.
— Какая ты, Катерина, все же… — укорила подруга. — Не баба, что ли сердца в тебе нету.
— Бабой я буду, когда мужик мой с фронта вернется, — хмуро ответила Катерина, сворачивая махорочную цыгарку. Взяла из костра тлеющую головешку, морщась от жара, прикурила и добавила еле слышно: — Если вообще вернется.
Из-за деревьев выехали сани, запряженные тощей лошадью, которую вела Майга — одна из ссыльных, тоже латышка. Катерина с подругами начали накатывать в сани срубленный ствол, закреплять его тросами. Майга подошла к Марте, продолжавшей обрубать сучья:
— Ну как, освоилась? — пытаясь ободрить, улыбнулась она.
— Стараюсь… Только руки вот… — Марта стерла пот с лица.
— А ты из кожи не лезь, прилаживайся, — понизив голос, Майга кивнула на бригадиршу. — Какая она ни стерва, а подход и к ней найти можно. Знаешь, с волками жить — по-волчьи выть.
И пошла к саням, на которых женщины закрепляли бревно. А Марта снова принялась стучать топором.
С ледяной горки с криками катались на санях деревенские ребятишки. Наверху, держа веревку самодельных салазок, стоял мальчуган в буденовке с красной звездой. Из-под шлема торчал только кончик носа, и трудно было узнать в нем Эдгара. Но чувствовалось, что буденовкой он очень гордился — важно выпрямившись, даже забыв о санях, беспрерывно поправлял ее на голове.
— Чего стоишь? — насмешливо сказал ему Федька — сын бригадирши. Он поправил меховой треух и неожиданно предложил: — Давай шапками меняться, моя теплей.
— Нет, — солидно ответил Эдгар — он уже довольно сносно говорил по-русски, — мне дедушка подарил.
— Врешь, нет у тебя никакого дедушки.
— А вот и есть, — возмутился Эдгар. — Он дома, печку топит. Вон дым идет, видишь?
— Какой он тебе дедушка? — наступал чернявый. — Тебя с мамкой сюда привезли. Я все знаю — ты фашист. И тебе буденовку носить нельзя.
Он бросился на Эдгара, пытаясь сорвать с него шлем.
— Ты сам фашист, — крикнул Эдгар, отталкивая обидчика. — Мой папа на фронте воюет.
Вспыхнула жестокая мальчишечья драка. В свалке не видно было, кто наверху, кто внизу. Только все время мелькала рука Эдгара, крепко сжимавшая шлем с краской звездочкой. Наконец, Федька вырвался и, помахивая добычей, поддразнивая противника, пустился наутек с горки. Эдгар бросился за ним вдогонку, но споткнулся, упал, поднялся, размазывая по щекам слезы и грязный снег.
Марта в это время сидела в гостях у Майги — в ее маленьком закутке, отделенном ситцевой занавеской. Там стоял топчан, покрытый сшитым из лоскутков одеялом, два табурета и столик. На стене громко тикали ходики. Марте было видно, как за занавеской по горнице, гремя посудой, ходила Катерина. Доносился ее сердитый голос:
— Щей он не хочет. Видали буржуя? Тебе, может, мармаладу подать?
Федька только шмыгал носом в ответ.
— Я пойду, неуверенно сказала Марта — она хорошо понимала, что там, за занавеской говорят для нее.
— Сиди, — остановила Майга. — Погавкает и перестанет. Еще чаю вместе выпьем. Тебе все равно надо с ней как-то сблизиться. — И понизив голос, зашептала: — Ты одно пойми — нам продержаться надо. Выжить здесь. Во что бы то ни стало. Так что свою гордость попридержи.
Марта хотела возразить, но в это время хлопнула входная дверь и тут же раздался взволнованный голос бабки Анисьи:
— Катерина, наша у вас?
— Какая ваша? — насмешливо отозвалась та.
— Ну, Марта…
— И давно она стала вашей?
— Ладно тебе, Катерина, потом…
Что-то и в голосе, и в лице гостьи было такое, что Катерина смилостивилась:
— Там. Шепчутся.
Старуха бросилась к занавеске, отдернула ее и, слегка заикаясь от волнения, проговорила:
— Эдик запропал, Марточка. Нигде найти не можем.
Марта побледнела, вскочила с табуретки. Бабка Анисья виновато добавила:
— Давеча на санках катался. Вот с энтим… — бабка показала на притихшего Федьку. — И будто сквозь землю…
Катерина перестала греметь посудой, подозрительно взглянула на притихшего сына.
— Где он? — голосом, не предвещающим ничего хорошего, спросила она.
Федька на всякий случай скривил отчаянную рожу, шмыгнул носом и опасливо покосился на дверь — путь к отступлению был отрезан.
— Ну? — грозно повторила Катерина.
— Он в тайгу подался. — И, спустив голову, едва внятно пробубнил: — Я ему честно предлагал шапками меняться, а он не захотел.
Федька вытащил из-под себя буденовку, виновато положил на стол. Все невольно обернулись к заледенелому окну, за которым разыгрывалась пурга.
Эдгар, увязая в глубоком снегу, брел по тайге. Он давно потерял ориентировку и теперь, подгоняемый холодом и страхом, шел наугад, куда попало. Стоять и слушать нарастающий вой метели, наблюдать, как сгущаются зловещие сумерки, было еще страшнее. С непокрытой головой, закоченевший и всклокоченный, он еле передвигал ногами.
— Мама, — почти беззвучно звал он. — Мама…
Тайга молчала. Только завывала сатанинским голосом метель да потрескивал сучьями, набирая силу, мороз. Сумерки становились все гуще и гуще. Споткнувшись, мальчик привалился к стволу огромной сосны и обессиленно закрыл глаза, а вокруг него стал вырастать белый холмик.
Марта шла, не разбирая дороги, продираясь сквозь кусты и валежник.
— Эдгар! — хрипло кричала она. — Эдга-ар!
В темноте маячили фонари.
— Эдик! — звал дед. — Ау-у-у!
Где-то рядом продиралась сквозь метель Майга, тоже кричала, звала. Мальчика искали всей деревней. Марта теряла силы, падала, поднималась и все кричала:
— Эдгар!
И вдруг, пораженная, остановилась: навстречу из-за деревьев вышла Катерина, держа на руках мальчика. Она шла простоволосая, с развевающимися на ветру заснеженными волосами. А безжизненно обвисший на руках ребенок был замотан ее платком.
— Держи, мама…
Эдгар спал с компрессом на голове. Лампа, прикрытая темной тканью, скупо освещала комнату. Марта нагнулась, осторожно поправила повязку. Услышала скрип отворяющейся двери, оглянулась — на пороге стояла раскрасневшаяся Майга. В руках она держала бутылку, заткнутую тряпицей.
— Самогон… У Ваньки Шухина по дешевке выпросила.
Марта вопросительно посмотрела на нее.
— Когда проснется, — кивнула Майга на спящего мальчика, скидывая ватник, — натрем как следует. Сразу жар спадет. — Поискав глазами кружку, плеснула в нее самогону. А пока мы с тобой сами полечимся. — И протянула кружку Марте.
Марта безотчетно хлебнула глоток, скривилась и с отвращением вернула кружку. Майга с явным удовольствием допила остаток, взяла со стола картофелину, посыпала солью.
— Что это? — она подозрительно заглянула в кастрюлю с каким-то варевом.
— Кедровый настой. Бабушка сварила.
Гримаса брезгливости пробежала по лицу Майги.
— Ты бы поосторожнее с этими дикарями, — сказала она. — Стравят и не охнут.
— Ну, зачем ты? Они так переживали, так заботятся… Как о родном внуке пекутся. Просто неловко…
— Неловко? — переспросила захмелевшая Майга и, хлебнув еще глоток, сказала уже с вызовам: — Перед кем? Перед этими? Ты что, сама к ним напросилась? Что ты о них знаешь? А я на них насмотрелась…
— Где? — не поняла Марта.
— Неважно… — неопределенно махнула рукой Майга, и, прищурившись, проговорила, словно выплюнула: — Фанатики… Дикари… Ненавижу. — Скрипнув зубами, она судорожно сжала в руке железную кружку.
Заворочался во сне Эдгар, застонал, причмокивая губами. Майга расплылась в умильной улыбке, подсела к ребенку на постель, хотела погладить:
— У-у, ты мой сладенький…
— Разбудишь, — холодно отстранила землячку Марта. Посмотрела ей прямо в лицо, тихо сказала: — И вообще… шла бы ты отсюда.
Та удивленно вскинула брови, поднялась:
— Что так? — в глазах была холодная трезвая злоба — словно и не пила она вовсе.
— Да так, — не дрогнула Марта. — Каждый раз после тебя мне хочется в баню… Помыться.
Майга тяжело задышала, отступила на шаг, взяла ватник:
— Ладно, с угрозой произнесла она. — Я уйду. Но смотри — они тебя умоют.
И бросилась вон из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.
