Мэри Брэддон - Аврора Флойд
Рано на следующее утро мистер Меллиш отправился с Бёльстродом просить позволения кентерберийского архиепископа на брак без оглашений в церкви на Авроре, вдове Джэмса Коньерса, единственной дочери Арчибальда Флойда, банкира. Оттуда оба джентльмена поехали в маленькую отдаленную церковь, где Джон объявил, что намерен венчаться на следующий день по особенному позволению.
— Я возьму с собою мое второе брачное свидетельство, — сказал Джон, выходя из церкви, — и хотел бы я посмотреть, кто осмелится мне сказать, что моя Аврора не законная моя жена.
Он думал о мистрисс Поуэлль, когда говорил это; он думал о бледных, злобных глазах, глядевших на него, и о языке этой женщины, который пронзил его всею силою ненависти. Он мог остановить ее теперь; он мог остановить всякого, кто осмелился бы сказать хоть одно слово против его возлюбленной жены.
Рано на следующее утро совершился этот брак. Арчибальд Флойд, Тольбот Бёльстрод и Люси были единственными свидетелями, то есть, кроме клерка, сторожа и двух мужчин, которые во время венчания ходили по церкви, глядели на монументы и разговаривали шепотом между собою, пока пастор снял свою рясу и Джон вышел из церкви под руку со своей женой.
Мистер и мистрисс Меллиш не воротились в Гофмундскую улицу, а прямо поехали по железной дороге в Донкэстер. Джон нетерпеливо желал воротиться — вспомните, что он уехал из дома при весьма странных обстоятельствах, и что в его отсутствие могли разнестись странные слухи.
Молодой сквайр, может быть, не подумал бы об этом, если бы Тольбот Бёльстрод не намекнул ему, и особенно просил его поспешить воротиться.
— Поезжайте домой, — сказал мистер Бёльстрод, — не откладывайте ни часа долее. Если, неравно, поднимутся еще какие-нибудь хлопоты насчет этого убийства, вам и Авроре лучше быть на месте. Я сам приеду в Меллиш дня через два и привезу Люси с собою, если вы позволите мне.
— Позволить вам, любезный Тольбот!
— Я приеду. Прощайте и Господь да благословит вас! Берегите вашу жену.
Глава XXXIII
КАПИТАН ПРОДДЕР ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ДОНКЭСТЕР
Мистер Сэмюэль Проддер, воротившись в Лондон после своей незначительной роли в трагедии, разыгравшейся в Меллишском Парке, находил этот город необыкновенно скучным и мрачным. Он занял квартиру в доме, находившемся в лабиринте каменных строений между Тоуэром и Уэппингом. Его знали и уважали в этом доме. Он пил грог, играл в криббэдж с другими моряками. Он даже отправился в театр и смотрел на представление морской драмы, которой он рад был бы поверить, если бы в ней не выражались такие необыкновенные мореходные маневры, что у капитана волосы чуть не стали дыбом от удивления.
Капитан напрасно искал развлечения от одной идеи, которая постоянно преследовала его после его поездки в Меллишский Парк. Его потребуют в Йоркшире рассказать, что он знал о мрачной истории этой роковой ночи; его позовут объявить, в котором часу вошел он в лес, с кем он там встретился, что он там видел и слышал; от него захотят вырвать то, что он скорее умрет, чем скажет. Его будут допрашивать, его будут мучить, пока он не скажет всего — пока он не повторит слово в слово запальчивые слова, которые были высказаны — пока не скажет как за четверть часа до пистолетного выстрела он был свидетелем отчаянной сцены между своей племянницей и убитым — сцены, в которой сосредоточивались ненависть, жажда мщения, презрение и отвращение, выраженные ею — ею одной. Этот человек был спокоен и довольно воздержан. Сердилась она: она громко выражала свою ненависть.
По какой-то странной несообразности, свойственной слабой человеческой натуре, капитан, хотя преследуемый день и ночь слепым ужасом, что закон заставит его выдать тайну племянницы, не мог оставаться спокоен в лабиринте Уэппинга, а непременно захотел явиться на место убийства: ему захотелось узнать результат следствия. Воскресные газеты написали весьма мало, а только слегка намекнули на каких-то подозреваемых лиц. Капитану захотелось удостовериться самому, что происходило на следствии и не подало ли его отсутствие повода к подозрению. Ему хотелось опять увидеть племянницу — увидеть ее при дневном свете и не волнуемую гневом. Ему захотелось видеть эту прелестную тигрицу в спокойном расположении духа, если только она могла быть спокойна когда-нибудь. Богу известно, как ужасные обстоятельства первой и единственной встречи капитана с дочерью его сестры Элизы расстроили его.
Неужели она — он боялся, что люди подумают это о ней, когда услышат рассказ о сцене в лесу? Нет, нет, нет!
Она была дочерью его сестры — дочерью этой веселой, пылкой девочки, которая носила белые передники и играла в мячик. Он помнил, как сестра его рассердилась на Томми Берниса за то, что он сплутовал раз в игре, и упрекала его почти так же запальчиво, как Аврора упрекала убитого. Но если бы Томми Бернис был найден удавленный или застреленный через четверть часа после этого, неужели брат Элизы подумал бы, что она должна быть виновна в убийстве этого мальчика?
Капитан рассуждал таким образом в своем душевном расстройстве. Дочь его сестры может быть запальчива, но она должна быть добрым и великодушным созданием, не способным к жестокости ни в мыслях, ни в поступках. Он помнил, как сестра его, Элиза, дала ему пощечину за то, что он выколол глаза ее восковой кукле; он помнил также, что эта черноглазая девочка рыдала при виде ягненка, которого жестокосердый мясник тащил на бойню.
Но чем серьезнее капитан Проддер обдумывал этот вопрос, тем решительнее намеревался он ехать в Донкэстер, и в то самое утро, когда тихая свадьба происходила в неизвестной церкви в Сити, он отправился к портному купить себе аристократический костюм за семьдесят шиллингов и шесть пенсов. В своем желании сделать себя совершенно непохожим на того моряка, который принес известие об убийстве в Меллишский Парк, капитан подвергся пытке туго накрахмаленного воротничка, и прямо от портного отправился на железную дорогу и взял билет в Донкэстер. Он намеревался осмотреть этот город как аристократический турист; он хотел держаться поодаль от Меллишского Парка, но намеревался разузнать о результате следствия и самому удостовериться: не имела ли неприятностей дочь его сестры.
Капитан поехал не с тем экстренным поездом, с которым мистер и мистрисс Меллиш отправились в Донкэстер, но с поездом медленным, который тихо ехал по дороге и вез пассажиров низшего класса, для которых время не измерялось золотом, которые курили, спали, ели, пили довольно безропотно в те восемь или девять часов, в которые продолжалось путешествие.
Было темно, когда Сэмюэль Проддер доехал до спокойного городка, из которого он бежал в ночь убийства. Он отправился в узкий переулок, который привел его в тихую улицу на конце города. Он ужасно боялся отважиться поблизости гостиницы Реиндира, чтобы его не узнал кто-нибудь из этой гостиницы.
В этой улице капитан нашел гостиницу, называвшуюся «Кривой Рябчик» — гостиницу такую дальнюю и ничтожную, что Сэмюэль Проддер считал себя безопасным в ее грязных стенах.
Капитан мог бы расспросить хозяйку гостиницы об убийстве в Меллишском Парке; она, вероятно, знала об этом все, но он удержался от этого, может быть, для того, что не хотел привлечь на себя внимания каким бы то ни было образом, как на человека, хоть сколько-нибудь интересовавшегося убийством. Почему он мог знать, не отыскивали ли пропавшего свидетеля? Может быть, за его отыскание назначили огромную награду и одно слово, один взгляд могли изменить ему в жадных глазах тех, кто стремился получить эту награду.
Вспомните, что этот широкоплечий капитан был несведущ, как ребенок, во всем, что не касалось его собственного корабля и водяного пути, по которому он привык странствовать. Жизнь на суше была для него торжественной тайною, британские законы — непроницаемыми загадками, о которых можно было говорить только не иначе, как с удивлением и благоговением.
Если бы кто-нибудь ему сказал, что его схватят и повесят за его пассивное участие в катастрофе Меллишского Парка, он поверил бы на слово. Но во всем этом капитан Проддер думал не о собственной безопасности: для беззаботного моряка это не представляло большой важности. Он так часто подвергал жизнь свою опасности на море, что не слишком ценил ее на суше. Если бы вздумали повесить невинного, то это будет их ошибка, а не его, и он имел простодушную, весьма неопределенную уверенность, что честный и деятельный моряк, всегда смиренно повиновавшийся повелениям своего Создателя, не пострадает невинно.
Ради племянницы своей моряк боялся, чтобы его не узнали, ради нее решился он соблюдать чрезвычайную осторожность, к какой только способна была его простодушная натура.
«Я не сделаю ни одного вопроса, — думал он, — здесь наверно много пребывает посетителей и я послушаю не проговорятся ли они об этом деле».
