Джудит Гулд - Вторая любовь
Она совсем не горела желанием это делать и с удовольствием отложила бы эти визиты. Но долг обязывал. Миссис Кентвелл чувствовала моральную обязанность навестить их.
«Должен же кто-нибудь взять все на себя, — мрачно размышляла она. — И такой человек есть. Я».
И Дороти-Энн напомнила самой себе: «Это моя компания. Я несу ответственность».
Первыми она навестила Джима и Мойру Келсо, пенсионеров лет шестидесяти с лишним. Дороти-Энн подвинула кресло к их кроватям.
— Мне очень жаль, — мягко сказала она. — Боюсь, что я испортила вам отпуск.
— Да всего несколько дней, — ответила Мойра, жизнерадостная женщина со Среднего Запада, счастливо улыбаясь. — И даже сейчас это все равно наше самое любимое место на земле.
— Я надеюсь, что так это и будет впредь, — заметила Дороти-Энн. — Вот почему я приехала. Чтобы разобраться во всем. Мне не нравится, когда дела идут не так, как надо.
— Да все в порядке, — заверил ее Джим Келсо. — Такое случается. Вы бы видели, что случилось с моей малышкой в Египте…
Мойра шлепнула его по колену и хихикнула.
— Да неужели? Это ничто по сравнению с тем, что было с тобой в Кении! — Она повернулась к Дороти-Энн. — Джим там стал зеленым, как марсианин. Видели бы вы его! А ему и требовалась всего-то парочка кроличьих ушей…
Следующая пара, Бентоны, оказались симпатичными молодоженами из Рэйли, штат Северная Каролина. Несмотря на то, что они все еще страдали от обезвоживания, молодые люди не могли перестать прикасаться друг к другу и обниматься.
— Это просто потрясающее место, — сказала Дороти-Энн краснеющая новобрачная. — Вы просто поживите здесь и увидите. Мне все равно, что мы заболели, мы все равно вернемся! — Она обняла мужа и улыбнулась. — Ведь правда, солнышко?
— Конечно, моя сладкая, — отозвался муж и нежно потерся носом о щеку жены.
Дороти-Энн откашлялась.
— Что ж, если я смогу сделать хоть что-нибудь для вас, вы ведь дадите мне знать?
Молодой муж подмигнул.
— Ну разумеется.
За ними следовали Кита мура, японская семья с двумя хорошенькими ребятишками лет десяти. Они вежливо пригласили Дороти-Энн выпить с ними чаю.
— Вы окажете нам большую честь, если присоединитесь к нам, — убеждал ее мистер Китамура. — Никаких проблем. Вы видите, моя жена как раз готовит чай.
Миссис Китамура, сидящая на корточках на полу, улыбнулась Дороти-Энн, глядя на нее снизу вверх. Она налила кипяток в глиняную чашку и воспользовалась красной палочкой, чтобы размешать зеленую гущу.
— Я очень польщена вашим приглашением, — вежливо ответила Дороти-Энн, — но к сожалению, мой долг обязывает меня навестить всех тех, кто заболел.
— Ах, долг, giri. — Мистер Китамура кивнул. — Я отлично понимаю.
Дороти-Энн попросила его в случае необходимости чувствовать себя свободно и вызывать ее лично днем или ночью.
— Консьерж немедленно соединит вас со мной. — Она помолчала и опустила глаза. — Я по-настоящему сожалею о вспышке болезни. И чувствую себя лично ответственной.
— Нет-нет, — торопливо заверил ее мистер Китамура. — Для каждого giri есть пределы. Это мы очень сожалеем, что причинили вам беспокойство.
Так оно и продолжалось. Часы, потраченные Дороти-Энн на визиты к больным, пролетели невероятно быстро. Она была удивлена тем, в каком хорошем настроении пребывали постояльцы, невзирая на болезнь. Почти все были искренне рады видеть ее. Тот факт, что она побеспокоилась и приехала сама, вместо того чтобы прислать своего представителя, все явно оценили.
Более того, прием оказался настолько теплым, что миссис Кентвелл почувствовала себя смущенной.
Но что поразило ее больше всего, и Дороти-Энн считала это выше своего понимания, так это то, что большинство гостей не обвиняли ни ее, ни отель. Некоторые, как мистер Китамура, извинялись за то, что заболели!
Как-будто в этом была их вина!
Дороти-Энн ре могла в это поверить. Настроившись получить в свой адрес выражение вполне оправданного гнева и обиды, она услышала, как гости утешали ее и пели дифирамбы обслуживающему персоналу!
Вот этого-то молодая женщина уж совсем не ожидала, и это только укрепило ее веру в человечество. Она поняла, что люди могут быть совершенно удивительными. И невероятно порядочными.
Но еще больше ее поразило то, что она вдруг ощутила, как рада — да, по-настоящему рада — этим личным встречам с постояльцами, хотя они и больны. Было что-то такое успокаивающее в этом подходе, когда за все берешься сам и общаешься с настоящими людьми, а не с множеством безликих статистических данных и пустых цифр.
Впервые в жизни Дороти-Энн действительно поняла, что заставило ее прабабушку создать гостиничную империю.
«Дело не только в развитии корпорации и в увеличении состояния и власти; — поняла она. — Этот бизнес для людей. Это создает странное ощущение дома, когда ты не дома!»
Осознание этого заставило ее задуматься, почему же она всегда избегала личных контактов с гостями. Господи, ведь это же милые люди! Чего же здесь бояться?
Почему она всегда оставляла это Фредди или кому-нибудь другому?
Получив заряд бодрости от таких переживаний, Дороти-Энн решила, что перед поздним обедом неплохо бы вздремнуть. Войдя в свои личные апартаменты и вывесив на дверь табличку «не беспокоить», она растянулась на кровати, чтобы чуть-чуть соснуть.
А проснулась уже утром. Такова была степень ее усталости. Или таким уютным, убаюкивающим и успокаивающим оказался этот мирный рай со стенами из необожженного кирпича, соломенными крышами и открытыми морю комнатами.
Проснувшись под успокаивающий шум волн, вечный как и соблазнительный бриз, под дуновением которого шуршит тропическая листва, налетающий время от времени, благоуханный, невидимый и ласковый, впархивающий через открытую стену комнаты и тенистые террасы, Дороти-Энн и придумать не могла, где бы еще ей хотелось очутиться.
Сев в постели, она лениво потянулась и зевнула, потом отодвинула москитную сетку.
У нее буквально открылся рот при виде водопада, переполняющего бассейн, огромного неба и бесконечного океана — океана, доказывающего, что «синий» это не просто обозначение цвета, а скорее понятие, объединяющее целый спектр от самой бледной бирюзы до самого темного индиго.
Выбравшись из постели, Дороти-Энн босиком прошлепала по холодным, неглазурованным плиткам на тенистую террасу, где тиковые кресла с канареечно-желтыми подушками уютно смотрели на бассейн неправильной формы.
Она растянулась в одном из них и задумалась, позвонить ли ей, чтобы принесли завтрак и кофе. А может быть, еще немного поблаженствовать тут, чтобы глаза насытились этим ничем не испорченным видом, когда первые серфингисты порхают по волнам Тихого океана, а их паруса похожи на крылья бабочек? Или, если ей захочется, она может окунуться до завтрака, а потом отправиться на фуникулере либо в ресторан на самой макушке, либо на террасу далеко внизу у самой воды?
Что ж, торопиться некуда. Попозже она еще раз навестит больных гостей. А пока она может делать то, что ей заблагорассудится, или вообще ничего. Пусть даже у нее уйдет половина дня на то, чтобы решить, чем именно заняться, даже если это будет восхитительное ничегонеделание.
«Гмм, — блаженно подумала Дороти-Энн, — понятно, почему люди едут отдыхать. Сама идея сменить обстановку, уехать прочь от всего… Оказаться где-нибудь, не быть ничем связанным, оставить позади все заботы и тревоги… Это и есть рай. О, да, чистый, неиспорченный рай…»
И прежде чем она успела сообразить, веки Дороти-Энн снова смежились, и, вероятно, она опять заснула, потому что, когда женщина открыла глаза, солнце уже стояло высоко в небе и заливало светом ее бассейн.
Взглянув на часы, Дороти-Энн убедилась, что давно перевалило за полдень.
Полдень! Ничего себе! Теперь, когда она как следует проснулась, ей не пришлось долго размышлять, чем же заняться, Пляж, решила Дороти-Энн, инстинктивно и бессознательно, в ее мыслях больше не было места нерешительности. Она направится в единственно возможное место в это время дня — к воде.
Она торопливо переоделась в черный закрытый купальник и открытое, гладкое черное платье-рубашку сверху, надела черные сандалии и солнечные очки. Она насладится небрежным, ленивым ленчем под одним из палапас, этими соломенными навесами, разбросанными по всему пляжу и дающими тень. В конце концов, что хорошего в раю, если ты не насладишься его великолепием, увещевала себя Дороти-Энн с затаенным, веселым чувством вины, словно ребенок, прогуливающий школу.
— Уголовное наказание! Черт бы побрал это уголовное наказание! — прорычал Хант Уинслоу, с гневом вскакивая на ноги и потрясая официальным уведомлением.