Джудит Гулд - Творящие любовь
Княгиня рухнула на груду камней, когда-то бывших частью западного крыла «Хрустального дворца», и громко зарыдала, закрыв лицо руками. От гордого палаццо остались лишь обломки стен, устремленные к небесам, и горы битого хрусталя, отражавшие заходящее солнце, казались грудами бриллиантов, равными по цене королевскому выкупу.
— Все, — сдавленно прошептала Марчелла сквозь слезы, — все пропало.
— Успокойся, cara mia, — мягко проговорил князь. — Нам пора двигаться дальше.
Жена повернулась к нему.
— Почему? Почему так случилось?
— Потому что мир сошел с ума, — ответил князь Антонио со странным спокойным достоинством. — Потому что многие, включая нашего сына, стали смотреть на дуче, как на божество. Ведь он пообещал вернуть Италии славу Римской империи. Слишком немногие понимали, что дуче всего лишь сумасшедший, жаждущий власти шут. — У него тоже потекли слезы, но в отличие от жены плакал он беззвучно. — Нам следовало извлечь урок из того пути, который привел Цезарей к бесславному закату. Невозможно воскресить призраки. Это был план сумасшедшего. — Антонио ди Фонтанези помолчал и вытер глаза. — Пойдем, а то, пока я тут болтаю вздор, становится уже темно. Нам надо найти пищу для ребенка и крышу для ночлега.
— Мне не нужна девчонка, — мрачно заявила Марчелла. — Эта американская шлюха навлекла несчастье на нашу семью. Ее отпрыск — исчадие дьявола.
— Замолчи! Не говори ерунды.
Ее глаза сверкнули.
— По-твоему, я говорю ерунду? А не кажется тебе странным, что она заранее приказала вырыть эту нору в винограднике, словно предвидела весь этот кошмар?
Князь не ответил.
— Это все она, Антонио. Говорю тебе, она приложила к этому руку. — Марчелла запричитала громче. — Наша невестка оказалась шпионкой. А как иначе ей бы удалось подготовиться к ужасным событиям?
Князь взял жену за руку, рывком поставил ее на ноги, и они начали спускаться с холма, спотыкаясь, осторожно обходя вероломные зияющие воронки от снарядов, которыми была изрыта земля. Они изуродовали весь окружающий ландшафт.
Закат сменился сумерками, быстро опустилась ночь. Было очень темно, небо затянули облака, и лишь изредка сквозь них пробивался призрачный свет луны. Казалось, прошла вечность, прежде чем они спустились с холма.
— Послушай, — резко сказал Антонио, — мне кажется, я что-то слышу.
— Что ты можешь услышать, кроме грохота снарядов?
— Нет, я слышу, кто-то приближается. — Он снова прислушался, в его голосе послышалось возбуждение. — Я думаю, это лошадь.
— И дальше что? — прошипела жена. — Что нам проку от лошади?
— Может быть, никакого, — князь пожал плечами, — а может быть, и очень большой. Но что бы там ни было, Марчелла, сейчас не время изображать из себя великосветскую даму. Не говори никому, кто ты такая. Мы обычные люди, потерявшие все и не знающие, куда идти.
— Почему это я должна так себя вести? — выпалила она. — Я княгиня Марчелла ди Фонтанези!
— Потому, — терпеливо объяснил ей муж, — что Луиджи слишком хорошо известен в стране, и его слишком ненавидят за его работу для дуче. Поверь мне, так для нас будет безопаснее. Кроме того, одному Богу известно, какая судьба ожидает нас. Найдутся и такие, кто с радостью разорвет нас на куски.
Князь заметил, что последние слова заставили жену призадуматься.
Вдруг сверток в его руках чуть шевельнулся, и он снова возблагодарил Бога за то, что дитя еще не умерло.
Как только повозка приблизилась к ним, Антонио ди Фонтанези поспешил к ней навстречу. В сумрачном свете пробивающейся сквозь облака луны он увидел, что грубая, скрипящая повозка битком набита людьми. От лошади исходил сильный жар, и князь сразу понял, что она вот-вот упадет.
— Пожалуйста, помогите нам, — взмолился он, как только колымага остановилась. — Моя жена больна, и с нами новорожденный ребенок. Сжальтесь над нами, прошу вас. Мы должны раздобыть хоть какую-то еду, иначе малышка наверняка умрет.
Мужчина, сидевший на месте кучера, посмотрел вниз.
— Мы не можем вас взять. Придется вам идти пешком. Лошадь и так уже полудохлая.
— Погоди-ка, — раздался властный голос из глубины повозки. Люди зашевелились, и какой-то человек, спрыгнув на дорогу, быстро пошел к ним. — Пусть женщина сядет на мое место. Я могу идти. — Когда мужчина подошел ближе, князь Антонио разглядел сутану и белый воротничок священника.
— Благодарю вас, отец мой, благодарю, — пробормотал он.
Антонио подвел Марчеллу к задней части повозки и свободной рукой помог ей забраться в нее. Люди потеснились, давая ей место. Множество оценивающих глаз сверкали в темноте. Антонио поднял ребенка, протягивая его жене, но та с отвращением отпрянула и отказалась взять девочку.
— Тебе она нужна, ты с ней и возись, — бросила она.
Муж кивнул с несчастным видом. Он слишком устал и слишком хотел есть, чтобы спорить с ней.
Колымага снова двинулась в путь, Антонио и священник пошли рядом с повозкой.
— Куда вы направляетесь? — окликнул князь кучера.
— В монастырь, — раздалось в ответ. — Мы слышали, что сестры превратили его в госпиталь. Многие из нас голодны, больны или ранены. Говорят, что там есть еда и лекарства. И отец Одони говорит, что у них, наверное, не хватает рабочих рук. Он хочет предложить свою помощь.
Антонио ничего не сказал и опустил голову. Несмотря на всеобщую трагедию и разруху, с которой все столкнулись, неожиданно появились первые признаки человечности и любви — люди старались справиться с собственной болью и помочь другим. Иногда казалось, что несчастье выявило в них самое хорошее и самое плохое.
Лишь по прихоти судьбы пересеклись дороги ди Фонтанези и семьи Вигано. В мирное время, когда общество строго поделено на социальные слои, они могли встретиться только на дороге — одни шли бы пешком, а другие промчались мимо в роскошном и дорогом автомобиле с шофером. У них не было ничего общего, если не считать того, что в прошлые долгие годы Паоло Вигано среди сотен других трудился на плодородных виноградниках ди Фонтанези.
До того как началась стрельба, Паоло Вигано всегда считал себя счастливым человеком. Едва ли его, простого сборщика винограда, можно было назвать богатым, но он всегда чувствовал себя состоятельным. Честно говоря, иногда приходилось растягивать скудные запасы еды, но он не болел ни разу в жизни и никогда по-настоящему не голодал. Его простые размышления связывали голод с ленью, и Паоло старался побольше работать. Все говорили, что никто не разбирается так в винограде, как Паоло Вигано. И когда он слышал похвалу, то надувался от гордости. Ему даже удалось остаться в стороне от бойни и не расставаться с семьей из-за своей изуродованной ноги. Она не мешала ему работать, но для службы в армии мужчина оказался непригоден.
Его жена Адриана, крупная, обожженная солнцем женщина с добрыми глазами и спокойной приятной улыбкой, блондинка с голубыми глазами, в молодости радовала глаз редким для Италии типом красоты. Но ей никто, кроме Паоло, никогда не был нужен. Они любили друг друга взаимной, лишь растущей с каждым прожитым вместе годом любовью. Адриана помогала мужу во время сбора урожая, чтобы увеличить их доход. В остальное время она следила за домом, ухаживала за огородом, заботилась о козах и курах.
Их шестилетний сын Дарио рос приятным умненьким мальчиком. Он хорошо соображал и отлично себя вел, поэтому Паоло им гордился. Как-то Дарио удивил своих родителей, заявив, что станет священником, когда вырастет. И Паоло и Адриану обрадовало такое решение, хотя они и сожалели о том, что у них не будет внуков. Позже, через шесть лет после рождения первенца, Адриана снова забеременела. Паоло, узнав радостную весть, ощутил наконец всю полноту жизни. Он почувствовал себя еще богаче.
Теперь, стоя у дороги, крестьянин больше не считал себя ни богатым, ни счастливым. Его жена — он почти нес ее многие мили — отдыхала у него за спиной, прислонившись к дереву. Дарио присматривал за ней. Паоло чувствовал такое же опустошение, какое царило вокруг него на расстрелянной, истерзанной войной земле. Двумя ночами раньше, в самый разгар обстрела, его жене подошло время рожать. Казалось, еще секунду назад она стояла у печи, выпекая хлеб, и вдруг ноги перестали держать ее. Невозможно было найти ни доктора, ни повитуху, и Адриана чувствовала себя плохо, горя в огне лихорадки. Рожденный ею ребенок умер через час. А женщина так бредила, что до ее сознания даже не дошла происшедшая трагедия. Паоло, уверенный в том, что жена тоже вот-вот умрет, ощутил себя испуганным и беспомощным. Он не мог себе представить жизни без своей любимой Адрианы.
Когда Паоло услышал цокот лошадиных копыт и шум приближающейся повозки, он затаил дыхание. Неужели удача все-таки не совсем отвернулась от него? С нарастающим беспокойством крестьянин ждал, пока колымага появится из-за поворота, потом сразу же кинулся к ней.
