Энн Эдвардс - Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару
Последовавшие события вполне могли бы составить конкуренцию любым сценам погони из комедийных фильмов с участием Кейстоуна Копса. Иоланда дала знать Кьюкору, а тот, в свою очередь, выставил пост у дверей своего купе — в лице ассистента Дарроу. И когда претендентка появилась, Дарроу спрыгнул и, схватив девушку в охапку, потащил к выходу, на ходу обещая, что непременно прослушает ее.
— Вы мне не нужны. Я уже встречалась с вами, — закричала девица, узнав Дарроу. — Бог мой, да с вами любой может увидеться. А я должна видеть мистера Кьюкора!
— Он уже уехал в Новый Орлеан. На машине.
Но от нее не так-то просто было отделаться. И поскольку видно было, что она не остановится перед тем, чтобы взять вагон приступом, Дарроу стал оттаскивать ее к «голове» поезда, подальше от вагона Кьюкора, надеясь, что у босса будет время скрыться, прежде чем эта девица его опознает. Так как поезд уже тронулся, Дарроу, ухватившись за поручень, запрыгнул на подножку вагона — но только после того, как поезд уже набрал достаточную скорость и ассистент мог быть уверен, что красотка на своих высоких каблуках и в узкой юбке не сможет последовать за ним. Однако неутомимая претендентка вскоре внезапно появилась в нью-йоркском офисе компании Сэлзника, а также в гостях у тетки Пегги — Эдит — в Гринвиче. Ей, правда, так и не удалось встретиться с Кьюкором, но Пегги оказалась права: информация о поисках исполнительницы на роль Скарлетт публиковалась на первых страницах газет и оставалась новостью номер один до тех пор, пока состав исполнителей для фильма «Унесенные ветром» не был утвержден окончательно.
В конце мая 1937 года в Атланту с трехдневным визитом прибыл Гарольд Лэтем — и вновь в поисках рукописей.
Накануне шел сильный дождь, но яркое дневное солнце уже высушило улицы. Лэтем был счастлив вновь побывать в городе, где он впервые «открыл» Пегги Митчелл и ее потрясающую книгу, которая до сих пор, по прошествии почти года со дня выхода в свет, по-прежнему продолжала возглавлять список бестселлеров в Америке, где, согласно последним подсчетам «Макмиллана», было продано уже миллион 370 тысяч экземпляров. Теперь Лэтем ожидал, что успех книги и у критики, и у простых читателей вполне может быть отмечен Пулитцеровской премией, присуждение которой должно было состояться на следующий день.
Такая вероятность, конечно, повлияла на выбор Лэтемом времени для поездки в Атланту, но он ничего не стал говорить Пегги, потому что во всех своих письмах она категорически отказывалась верить, что ее книга имеет шанс удостоиться подобной чести.
Лэтем намеревался пораньше пообедать у себя в отеле, позвонить Митчеллам, чтобы справиться о самочувствии больного мистера Митчелла, а затем пойти вместе с Маршами в церковь, послушать их кухарку Бесси, которая будет петь в церковном хоре. Лэтем был большим поклонником спиричуалов — негритянских религиозных гимнов, а потому был взволнован этим приглашением побывать на репетиции церковного хора поздним вечером.
Вечером, около половины девятого, Лэмар Болл, редактор «Атланта Конститьюшн», вместе с фотографом появился в доме Митчеллов на Персиковой улице и заявил, что искал Пегги «по всему городу, чтобы взять у нее заявление для прессы».
— О чем? — спросила она.
— Как, Пегги, неужели не знаете? «Ассошиэйтед Пресс» только что сообщило, что вам присуждена Пулитцеровская премия.
Конечно, была масса домыслов и размышлений по поводу ее шансов на победу. Брискель и Грэнберри уверяли Пегги, что это обязательно должно произойти, а Кеннет Литайер сухо заметил: «Даже Пулитцеровский комитет не смог пройти мимо!» И вот теперь это случилось, а Пегги по-прежнему продолжала думать, что это какая-то ошибка.
В полной растерянности она ответила «да» на вопрос Болла, можно ли ее сфотографировать, хотя с сентября прошлого года в таких случаях неизменно отвечала «нет».
Как говорила позднее сама Пегги, она не знала, что произвело тогда на нее большее впечатление: присуждение премии или тот факт, что редактор Болл срочно покинул из-за нее свой письменный стол в редакции.
После фотографирования Пегги вдруг вспомнила, что они опаздывают на пение в церковь, но, как писала она впоследствии Брискелю, «не решилась сказать, куда они направляются, поскольку этот старый волкодав Болл с превеликим удовольствием согласился бы нас сопровождать, чтобы сделать штук сорок снимков и написать какую-нибудь чертову статью о том, куда мисс Митчелл отправилась отмечать присуждение ей Пулитцеровской премии».
Маршам, Стефенсу, Кэрри Лу и Лэтему удалось, наконец, сбежать, но Пегги весь вечер не переставала беспокоиться, опасаясь, не спрятался ли Болл где-нибудь за церковью.
Бесси представила их, и все гости встали со скамьи и выразили свое удовлетворение тем, что они находятся здесь. Община была довольна их визитом, но, по словам Пегги, негры «не умилялись по этому поводу, а просто решили, что, разумеется, нет ничего странного в том, что хозяйка Бесси и издатель хозяйки Бесси захотели послушать их — и ах, как же они пели! Одна пожилая сестра так начала вступление, что я подумала: у Лэтема могут быть спазмы — так ему понравилось».
Пегги все еще не могла поверить в реальность происходящего, даже когда, вернувшись в час ночи домой, обнаружила там телеграмму председателя Пулитцеровского комитета Фрэнка Факенталя из Колумбийского университета, в которой говорилось, что публичное сообщение о присуждении ей премии будет сделано утром, во вторник.
И хотя Пегги была предупреждена об этом заранее, но к шуму, поднявшемуся у ее дверей с восьми утра, когда Бесси только пришла на работу, она оказалась не готова. Вспышки магния освещали всю квартиру, а репортеры, наполняющие гостиную, по словам Пегги, «казалось, вылезали даже из трещин в полу».
Пегги всегда утверждала, что публичные выступления не были ее сильной стороной, но в этот день, собрав все свое мужество, ободряемая Джоном, Медорой и Лэтемом, она отправилась-таки в радиостудию, чтобы выразить свою благодарность за присуждение ей премии. У нее почти не было времени, чтобы подготовиться, и впоследствии она утверждала, что «говорила она, должно быть, глупо» и что это последнее ее появление на радио.
В полночь Лэтем ухитрился устроить вечеринку в ее честь, продолжавшуюся всю ночь, а в течение всего дня телефон не умолкал. Со всей страны поступали цветы и телеграммы, а дом был заполнен родными и друзьями.
Пегги отправилась на вечеринку, где к столу подавались «баррели шампанского», украсив свое платье великолепными крупными орхидеями, и чувствовала себя там, по ее собственным словам, как «победитель скачек в Кентукки».
Она появилась в зале, неся с собой маленькую скамеечку для ног, которая необходима, как объяснила Пегги гостям, чтобы у нее не болтались ноги, когда она будет сидеть за столом.
Позднее она писала Джорджу Бретту, что даже на вечеринке она все еще не могла убедить себя, что все происходящее — правда и что премию ей все-таки присудили, но что всякий раз, когда сомнения одолевали ее особенно сильно, она опускала глаза на корсаж и говорила себе, что, конечно же, она никогда не надела бы напоказ эту огромную орхидею, если бы чего-нибудь не выиграла.
Но поверила она в свою победу лишь 8 мая, когда получила чек, которым сопровождалась Пулитцеровская премия, поскольку, как писала она Брискелю, «тысяча долларов была весомым доказательством того, что я действительно победила».
Глава 21
В апреле 1938 года роман «Унесенные ветром» впервые покинул список бестселлеров, который он возглавлял почти два года. Более двух миллионов экземпляров было продано в Соединенных Штатах и миллион — за границей. И тем не менее Пегги по-прежнему относила себя к удачливым любителям, но не к профессионалам, а ответы на письма читателей продолжали занимать значительную часть ее времени. Но когда компания Сэлзника объявила о возобновлении поисков исполнителей главных ролей в фильме по ее роману, Пегги получила передышку.
Решив позволить себе некоторую роскошь в отделке квартиры, она договорилась с маляром-подрядчиком, чтобы тот убрал со стен все старые обои и перекрасил комнаты в легкие жизнерадостные тона зеленых яблок и персиков. Старая кушетка была покрыта роскошным абиссинским ковром бледно-зеленого, в тон стенам, цвета — единственной покупкой, сделанной Пегги для дома.
Джон по-прежнему работал днем в компании «Джорджия Пауэр», а по вечерам, до поздней ночи, вел все дела Пегги с иностранными издателями, и эта двойная нагрузка подтачивала его силы. К осени он похудел до 132 фунтов, был слаб, вял и мучился одышкой.
Уверенная в том, что отдых ему необходим, Пегги договорилась с Грэнберри, что они с Джоном проведут Рождество в Винтер-парке, во Флориде.
Возвращаясь домой после праздника, Марши проехали через небольшие городки Флориды и Джорджии в Блоувинг-Рок, чтобы повидаться с писателем Клиффордом Давди и его женой Элен, с которыми Пегги познакомилась недавно у Грэнберри.
