Дэвид Лоуренс - Белый павлин. Терзание плоти
— И да, и нет, — ответила она улыбаясь. — Когда я оглядываюсь в прошлое и думаю о тех давних своих впечатлениях, мне кажется, что все это было только вчера. Но когда я вспоминаю все, что произошло потом, то кажется, что прошел век.
— А я, если посмотрю на себя, — сказал он, — то начинает казаться, что я стал совсем другим человеком.
— Ты изменился, — согласилась она, глядя на него с грустью. — Случились большие перемены, но ты не стал другим человеком. Я часто думаю: он только притворяется, а в душе все тот же!
Оба пустились вплавь по соленому от слез каналу своей юности.
— Самое плохое, — сказал он, — что я был так глуп и беззаботен. И всегда во что-нибудь верил.
— Это правда, — она улыбнулась. — Ты всегда искал в обычных вещах какой-то скрытый религиозный смысл. Ты хоть изменился теперь?
— Ты знаешь меня очень хорошо. — Он засмеялся. — А во что мне теперь верить, как не в самого себя?
— Ты должен жить ради жены и детей, — сказала она твердо.
— Мег достаточно богата, чтобы обеспечить себя и детей, — ответил он, улыбаясь. — Так что я не знаю, нужен ли я ей вообще.
— Конечно, нужен, — ответила она. — Нужен как отец и муж, если не как кормилец.
— А я вот думаю, — сказал он, — брак — это скорее дуэль, чем дуэт. Один завоевывает другого, берет в плен, делает его рабом, слугой. И так почти всегда!
— Ну и?.. — спросила Летти.
— Ну и!.. — ответил он. — Мег не любит меня. А я ей нужен по привычке, хотя бы частица меня должна обязательно ей принадлежать. Поэтому она скорее убьет меня, чем позволит уйти.
— О нет! — воскликнула Летти.
— Ты ничего не знаешь, — сказал он тихо. — В нашей дуэли победила Мег. Женщина всегда побеждает, на ее стороне дети. В действительности я не могу дать ей то, что ей нужно. Это то же самое, что ты не можешь поцеловать чужака. Я чувствую, что теряю, но мне все равно.
— Нет, — сказала она, — это уже похоже на болезнь.
Он сунул сигарету в рот, сделал глубокую затяжку и медленно пустил дым через ноздри.
— Нет, — сказал он.
— Слушай! — сказала она. — Давай я спою тебе, и ты снова будешь веселым?
Она запела что-то из Вагнера. Это была музыка отчаяния. Она не подумала об этом. Все время, пока он слушал, он думал и смотрел на нее.
Она закончила арию из «Тангейзера» и подошла к нему.
— Ну почему ты такой грустный сегодня, в мой день рождения? — спросила она жалобно.
— Грустный? — ответил он.
— В чем дело? — спросила она, опускаясь на маленький диван перед ним.
— Да ничего! — ответил он… — Ты выглядишь очень красиво.
— Ты должен быть тихим парнем, понимаешь? Потому что я сегодня должна быть самой умной.
— Не-а, — сказал он. — Я знаю, что я должен. Но завтрашний день цепко держит меня. Я не могу вырваться из его костлявых рук.
— Но почему? — спросила она. — Руки у твоего завтрашнего дня вовсе не костлявые, они белые, как мои.
Она воздела свои руки и посмотрела на них с улыбкой.
— Откуда ты можешь знать? — спросил он.
— О, конечно, они такие, — уверенно ответила она.
Он засмеялся коротко и скептически.
— Нет! Я понял это, когда дети целовали нас.
— Что? — спросила она. — Что ты понял?
— То, что костлявые руки завтрашнего дня обнимают меня, а белые — тебя, — ответил он, грустно улыбаясь.
Она потянулась к нему и схватила его за руку.
— Глупый мальчик, — сказала она.
Он болезненно засмеялся, будучи не в состоянии смотреть на нее.
— Знаешь, — сказал он тихо и с напряжением, — ты мне нужна, как свет. Скоро ты снова будешь для меня единственный свет в окне.
— А кто другой в твоей жизни важный человек? — спросила она.
— Моя маленькая девочка! — ответил он. — И ты знаешь, я не могу вытерпеть эту полную тьму, это одиночество.
— Ты не должен говорить так, — сказала она. — Ты знаешь, что не должен.
Она положила руку ему на голову, ее пальцы запутались в его волосах.
— Они густые, как всегда, твои волосы, — сказала она.
Он не ответил, но опустил голову и вздохнул. Она поднялась с дивана, встала позади его низкого кресла. Вынув гребень из своих волос, склонилась и стала расчесывать ему волосы.
— Тебе было тепло со мной, — говорил он, продолжая свою мысль. — Но ты вполне могла обходиться без меня. А для меня ты была как свет, без тебя все темно и бесцельно. Бесцельность бытия ужасна.
Она закончила расчесывать его волосы и убрала руки.
— Вот, — сказала она. — Это выглядит великолепно, как бы сказала Алиса. Крылья ворона проигрывают в сравнении с твоими волосами.
Он не обратил внимания на ее слова.
— Ты не хочешь посмотреть на себя? — спросила она, игриво приближаясь к нему.
И дотронулась до его подбородка. Он поднял голову, они посмотрели друг на друга. Она — улыбаясь, стараясь развеселить его. Он — улыбаясь только губами, а глаза смотрели мрачно и болезненно.
— Так не может продолжаться, Летти, — сказал он тихо.
— Да, — ответила Летти, — но почему?
— Не может! — воскликнул он. — Не может, я не могу этого вынести, Летти.
— А ты об этом не думай, — сказала она. — Не думай об этом.
— Летти, — сказал он, — я должен стиснуть зубы и забыться в одиночестве.
— Ах нет! Есть еще и дети. Не говори ничего. Не надо быть серьезным, ладно?
— Нет, — ответил он, слабо улыбнувшись.
— Да! Довольно! Встань и посмотри, как красиво я тебе расчесала волосы. Встань и посмотри, подходит ли тебе этот стиль.
— Это нехорошо, Летти, — сказал он. — Мы не можем продолжать.
— Ох, ну давай, давай, давай! — воскликнула она. — Мы не говорим о том, чтобы продолжать, мы обсуждаем, какой прекрасный пробор я сделала тебе посередине, как два крыла птицы.
Она посмотрела вниз, игриво улыбнувшись ему и слегка прикрыв глаза. Он встал и сделал глубокий вдох, распрямил плечи.
— Нет, — сказал он.
При звуке его голоса Летти побледнела и тоже напряглась.
— Нет! — повторил он. — Это невозможно! Как только Фред вошел в комнату, я сразу почувствовал, что может быть только один путь.
— Ну что ж, хорошо, — сказала Летти холодно.
— Да, — сказал он покорно. — Дети.
Он посмотрел на нее, искривив губы в грустной улыбке.
— А ты уверен, что это правильно? — спросила она вызывающе, даже обиженно. Она вертела лазуритовые камешки на груди, вдавливая их в тело. Он смотрел на то, что она делала, и слушал ее голос. Он сердился.
— Абсолютно уверен, — сказал он наконец просто и иронически.
Она поклонилась в знак согласия. Его лицо исказилось. Он больше не хотел ничего говорить. Потом он повернулся и тихо покинул комнату. Она не смотрела ему вслед, а стояла все в той же позе. Спустя некоторое время она услышала шум его коляски, скрип гравия, потом ломкий треск на замерзшей дороге. Она упала на диван и лежала грудью на подушках, уставясь неподвижным взором в стену.
Глава VII
КРУТОЙ ОТКОС
Через год или около того после моего последнего визита в Хайклоуз Лесли одержал победу вместе с консерваторами на всеобщих выборах.
В доме Темпестов все время были гости. Время от времени я слышал от Летти, как он занят, как он удивлен и как ему все наскучило. Она сообщила мне также, что Джордж тоже включился в борьбу на стороне лейбористской партии и что она не видела его долгое время, если не считать случайных встреч на улице.
Когда я приехал в Эбервич в марте после выборов, то обнаружил, что у моей сестры гостят несколько человек. Она взялась опекать литературно одаренного парня, который усвоил стиль «Доуди» Доры Копперфильд. У него были пышные волнистые волосы и романтический черный галстук. Он изображал из себя импульсивную личность, но на деле был расчетлив, как биржевой игрок. Ему доставляло удовольствие ощущать материнское отношение Летти. Он был хитер, проницателен и вовсе не раним. Кроме него, в доме гостили женщина-музыкант и пожилой мужчина, тоже вроде имевший отношение к миру искусства, в чем-то даже интересный, незаурядный. Целыми вечерами продолжалась болтовня, сыпались всякого рода остроты.
Я встал утром, чувствуя, что больше не вынесу этой болтовни.
Я обошел вокруг Неттермера, который теперь совсем забыл меня. Нарциссы у домика для лодок продолжали рассыпать свой золотой смех, наклонялись друг к другу, сплетничая. А я смотрел на них, и они даже не делали паузы, чтобы заметить меня. Желтое отражение нарциссов в воде было накрыто тенью серой ивы и дрожало слегка, как если бы они рассказывали сказки во мраке. Я чувствовал себя, словно ребенок, отринутый товарищами по играм. По Неттермеру гулял ветер, и в воде голубые и серые поблескивающие тени быстро менялись местами. На берегу взлетали дикие птицы, когда я проходил мимо. Чибисы-пигалицы сердито сновали над моей головой. Два белых лебедя подняли свои блестящие перья так, что они стали походить на огромные водяные лилии. Они откинули назад свои оранжевые клювы, укрыли их среди лепестков и спокойно плыли в мою сторону.
