Тереза Ревэй - Лейла. По ту сторону Босфора
— Что сделало тебя такой злой? Ты еще красива, но надолго ли? Такие женщины, как ты, быстро стареют. Но не из-за того, что продают свое тело, а потому что у них уродливая душа.
Он выплеснул ей правду прямо в лицо. Он хотел, чтобы она наконец осознала ту боль, которой подвергала его с первой их встречи.
— Почему ты всегда отказывалась от того, что я тебе давал? От моей любви, моей дружбы? Единственный раз ты уступила, и только для того, чтобы спасти мужа. Нина, почему? — мягче добавил он.
Дрожа от едва сдерживаемой ярости, она закрыла глаза, избегая его пристального взгляда. Но Луи не намерен был сдаваться, он будет ждать сколько нужно, чтобы услышать ответы на свои вопросы.
Пелена скорби исказила ее черты. Когда Нина попыталась освободиться от его руки у себя на затылке, он удержал ее и притянул к себе ближе, да так, что ей пришлось опуститься перед ним на колени. Он нежно погладил ее по щеке, провел большим пальцем по губам, расстегнул пуговицы пальто, коснулся ее груди и почувствовал, как под его пальцами напряглись соски.
— Что ты такое сделала, что так себя казнишь? — безутешно прошептал Луи.
Кровь отхлынула от лица Нины, оставив лишь два красных пятна на скулах, где она нанесла румяна. Огорченный, Луи подумал, что сейчас она похожа на восковую куклу.
— Моя дочь… Аннушка… — запнулась она.
Луи почувствовал облегчение. Наконец, наконец-то он узнает! Внимая ее словам, он пожирал ее глазами.
— Мы бежали из Санкт-Петербурга, — безропотно продолжила Нина. — Малышка была голодна. У меня не было ничего, чтобы ее накормить, и поэтому она все время плакала. Была ночь. Поезд остановился в чистом поле. Красные поднялась в вагоны. Они искали драгоценности и деньги… Они смотрели на руки мужчин и женщин, переодетых в простолюдинов, искали аристократов. Вы же знаете, что руки все выдают. Когда они разоблачали кого-то, то выводили и расстреливали.
Вздрогнув, Луи чуть ослабил хватку, словно боясь, что Нина рассыплется на тысячу осколков. Она медленно села на корточки, глядя в невидимую точку.
— Малютке еще и года не было… Она просто хотела есть, вот и все. Я попыталась дать ей грудь, но у меня давно пропало молоко.
Нина принялась качаться взад-вперед, поднеся руки к ушам. У нее вырвался стон.
Луи сел рядом с ней на колени и силой поднял голову.
— И что потом, Нина?
— Я услышала, как вопила одна женщина. Они насиловали ее. Я побежала в другой вагон. Багажный вагон. Мне удалось взломать замок на одном огромном чемодане и спрятаться внутри с Аннушкой. Я твердила себе, что они не станут искать ценности в старом грязном чемодане. Но малышка все плакала и плакала… И тогда я прикрыла ей рот рукой, чтобы она замолчала.
Нина плакала с открытыми глазами, без всхлипываний, с какой-то странной отрешенностью и достоинством. Луи вытирал ей пальцами слезы.
— Я слышала, как они проходят мимо. Они были пьяные. Аннушка должна была молчать. Я тихонько качала ее, чтобы она не боялась, но в чемодане места было так мало… Нужно было, чтобы она молчала, пока они не уйдут, вы понимаете? Всего несколько минут, не больше. Совсем чуть-чуть. Только несколько минут…
Луи оцепенел. Все стало ясно. То бессознательное влечение, которое производила на него эта женщина-мученица. Колдовская сила тайны, которую он не мог разгадать. Ее необычайный пыл, когда они занимались любовью, ее молчаливость и злоба. Она ненавидела себя за то, что жива, а ее ребенок, ее маленькая дочь, умерла из-за нее.
С улицы доносился скрип колес, обрывки фраз, но в этой темной комнате, в этом галатском здании время остановилось. У каждого из двоих людей, сидящих друг напротив друга, была своя тяжелая ноша отчаяния и угрызений совести. Неизмеримое одиночество Луи, смерть ребенка Нины. У Луи был шанс вернуться к жизни, у Нины — никакой надежды.
— А твой муж? — выдохнул он.
От ее горькой улыбки он вздрогнул.
— Как только он меня увидел, сразу спросил, как поживает его дорогая доченька. Он думал о ней, преодолевая каждый миг своих страданий. Именно это поддерживало в нем жизнь, когда его товарищи гибли от холода и лишений. Это был его маленький огонек, искорка, его любимый ангелочек… Мне следовало бы сказать, что она умерла от какой-нибудь болезни. Не важно какой. Ведь она была еще такой слабенькой, не так ли? Он поверил бы мне. Конечно, он мне поверил бы. Ложь спасла бы нас.
Она опустила голову, развела руки в знак бессилия.
— Я сказала ему, что убила нашего ребенка.
Они долго в полумраке стояли на коленях на старом ковре. Она не сопротивлялась, когда он заставил ее подняться. Она пошатнулась, и он подхватил ее, прижимая к себе и положив щеку ей на макушку, наслаждаясь тем, что она доверилась ему. Он чувствовал некую гордость за то, что наконец открыл для себя настоящую Нину, несчастную, разбитую женщину, которую теперь мог позволить себе любить, не чувствуя вины.
Вдруг она лихорадочно начала расстегивать пиджак его униформы, борясь с пуговицами. Она обхватила пальцами лицо Луи, чтобы поцеловать, он перехватил ее запястья.
— Нина, прекрати, — тихо произнес он.
— Не говори мне, что я должна делать! Я — свободна, слышишь меня? Свободна!
Она стукнула его кулаками в грудь. Ее поцелуи были скорее укусами. Ее рвение было трогательным. Однако Луи не сопротивлялся ее порыву. Они любили друг друга без нежности, в поисках запретного облегчения. Их кожа горела. Их движения были резкими и жадными. Луи проник в тело, которое покоряло его, он упивался ароматом, губами, лоном. Он сжал ее запястья до синяков. Именно этого она хотела. Только Луи мог это понять. Его толчки стали жестче. Нина расцарапала его до крови. Он овладел ею прямо на полу, затем потянул на кровать и перевернул на живот.
Все же в этот вечер что-то навсегда изменилось в их отношениях. Отдавшись страсти, Луи ничего не заметил. Это была лишь игра двух раненых хищников, лишь поиски забытья, которое дарит схватка двух любовников. Она больше не была таинственной аристократкой, ставшей шлюхой, которую ему нравилось подчинять, доводя до оргазма. Луи заставил ее раскрыться, чтобы удовлетворить свое любопытство, воображая, что действует для ее же блага. Сам того не понимая, он вырвал у нее из рук единственный щит. Теперь душа Нины Малининой была обнажена. Но как его за это упрекать? Разве его не учили, что лишь правда справедлива и честна? Луи забыл, что тень может быть спасительной, что существует боль, о которой не стоит говорить вслух, что молчание охраняет и что уважение к другому человеку всегда требует деликатности.
Несколько дней спустя ранним вечером в приемной Пера Палас появилась Нина. Она была в сером меховом пальто и шелковой шляпке-клош с черным пером. Портье нисколько не удивился приходу одинокой молодой женщины с небольшим чемоданом. Русские могли появиться в отеле в любое время дня и ночи, по воле судьбы или своего капризного темперамента. Графиня Малинина заплатила наличными за номер с видом на Золотой Рог.
Она заказала в номер шампанское, тосты с черной икрой, а также огромный букет белых роз. Горничная приготовила ей ванну с ароматными маслами. Нина скользнула в воду с флердоранжем и почувствовала, как расслабились измученные мышцы. Аккуратно поставив бокал шампанского на край ванны, Нина подкурила сигарету. Она рассматривала свое тело, округлые упругие груди, тонкую талию, красивые бедра. Тело, которое переставало быть телом графини Малининой, а становилось телом обычной проститутки, когда она отдавалась случайным мужчинам. Сейчас же она с удовольствием наслаждалась покоем и тишиной.
Закутавшись в пеньюар, Нина растянулась на кровати, скрестив руки на груди. От икры во рту был привкус йода. С затуманенным взглядом она, улыбаясь, потянулась. Затем тщательно накрасилась, поправила пояс, надела шелковые чулки. Прямое платье из темно-синего жоржета было свободно на талии. Тонкие жемчужные бретели гармонировали со вставками, подчеркивающими бедра. Ей лишь не хватало украшений, чтобы завершить иллюзию. Сегодня утром она продала последнюю пару серег, которые ей подарили родители на пятнадцатилетие. Ювелир скривился. Золото, рубин и алмазная крошка. «Мило, но почти ничего не стоит», — заявил он, глядя одним глазом в маленькую лупу.
Нина не спорила. Теперь было на что купить вечернее платье, шубу и позволить себе ночь в Пера Палас. Она распахнула окно. Накинув на плечи шубу, она вдыхала холодный ветер, спустившийся с равнин. Сердце сжалось от тоски по санкт-петербургским зимам. Зубчатый силуэт города — минареты, купола, крыши мусульманских кварталов — все было погружено во мрак, на каиках замерцали фонари. В Пера начинался праздник для тех, кто пришел выпить под звуки цыганских оркестров. Лишь установленный комиссариатом комендантский час положит этому конец.
