Тереза Ревэй - Лейла. По ту сторону Босфора
Селим слушал Бироля, который описывал, как катер протискивался между каиков и рыбацких судов. Лаз в черной униформе — шароварах и с кинжалом на поясе — когда-то сражался во имя османского монарха. Ему не удалось скрыть презрение к тому, как падишах убегает тайком, при содействии неверных. Он всем телом ощущал унижение. Селим понимал злость своего компаньона, у него сжалось сердце. Секретарь пережил покушение и научился прощать. Как не прощать слабость людей, которых побила судьба? Что осталось суверену, которому он верно служил годами? Высшая мера — смерть в изгнании.
В это серое холодное зимнее утро под звук горна и хлопанье парусов Селим осознал, что еще одна страница его жизни перевернута. Дождь лил на феску, капли стекали по щекам, заползали за воротник стамбулина. Повернувшись к Босфору лицом, секретарь ощутил ветер с моря и подумал, что пришло время дать Лейле то, о чем она больше не решалась у него просить. Он больше не боялся одиночества. Он не боялся ни тишины, ни ночи. Он чувствовал, что обязан этой женщине и должен проявить благородство, подарив той, которую будет любить до последних своих дней, единственное, чем она никогда не посмеет завладеть сама, — своей свободой.
Глава 6
Луи Гардель упал прямо на мостовой. Какой-то прохожий подал ему руку, но француз раздраженно отмахнулся. Он поднялся и отряхнул пыль с одежды. В этот вечер в Галате было достаточно людно. Ему было неловко из-за сочувствующих лиц лавочников, а насмешливые взгляды британских военных выводили из себя. Офицер еле сдержался, чтобы не крикнуть: «Оставьте меня в покое!»
Город был переполнен праздношатающимися солдатами Его Величества короля Георга, прибывшими для укрепления влияния в Египте и Палестине. Между мусульманским населением и оккупантами нарастало напряжение. Однажды Луи пришлось вмешаться, когда какой-то пьяный солдат требовал, чтобы турок снял свою феску в русском ресторане. Любая мелочь могла перерасти в восстание. Что касается переговоров, начавшихся на нейтральной территории в Лозанне, то, похоже, горячие головы они не остудили.
Луи стоял напротив облупившегося здания. Он смотрел наверх, желая убедиться, открыты ли ставни. На втором этаже в одном из окон горел свет. Она была у себя. По спине пробежала дрожь. Луи пропустил телегу, которую тянул осел, и пересек улицу.
В подъезде пахло сыростью и капустным супом. На лестничной площадке было грязно. Поднявшись на второй этаж, Гардель приложил ухо к двери. Внезапно дверь открылась, и он, побледнев, отпрянул.
— Что вы здесь делаете? — опешив, спросила Нина.
Одетая в черное поношенное пальто и току[61], она подозрительно на него глядела. Луи пытался осмотреть помещение за ее спиной.
— Ты больше не работаешь в ресторане?
Она напряглась.
— Нет. А что? Разве это вас касается?
Вот уже два дня, как он наблюдал за ее домом, надеясь с ней встретиться. Признаков присутствия мужа не было никаких. Возможно, Малинин еще не выздоровел? Как узнал француз от бывшего патрона Нины, у царского офицера были осложнения после ранений. По прибытии в госпиталь он еще несколько недель был прикован к постели, затем, по слухам, сильно запил. Узнав об этом, Луи почувствовал некое удовлетворение.
— Твой муж? Как он?
Невозмутимая, она пристально на него смотрела.
— Мне нечего вам сказать, капитан. Оставьте меня в покое.
— Ты не была такой холодной, когда пришла умолять о его спасении, — раздраженно сказал Гардель. — Кажется, я помог тебе не задумываясь, нет? Могла бы быть повежливее.
— Он здесь больше не живет.
У него екнуло сердце.
— Как это?
— Он уехал в Париж. Автомобильные заводы набирают рабочих, и он решил попробовать. Я скоро к нему поеду.
По ее взгляду Луи понял: женщина лжет. Нина попыталась его обойти, но Луи преградил путь, упершись рукой в дверной косяк. От нее пахло новыми духами. Цветочный аромат на основе розы, может, жасмина.
— Мне нужно идти, — запротестовала она.
— Мне нужно поговорить.
— В другой раз. Я тороплюсь.
— Нет. Сейчас.
Он сделал шаг вперед, заставив ее отступить в помещение. В погруженной в полумрак комнате стояли шкаф, сосновый стол, два стула, кровать, покрытая стеганым одеялом в цветочек. За ширмой Луи заметил умывальник и вешалку для полотенец, где сушилась пара чулок. Нигде ничего не валялось в беспорядке. Только грязная тарелка и стакан. Она была одна. Как и он.
Не спрашивая разрешения, Луи положил фуражку на стол и снял пальто. Штаны на коленях были испачканы.
— У тебя нечего выпить?
Она заколебалась, потом вышла на кухню, откуда вернулась с небольшим стаканом и бутылкой водки. Он выпил первый стакан залпом и протянул ей, чтобы она повторила.
— Роза мертва, — произнес он.
Он был доволен, что его голос не дрогнул. Луи первый раз произнес это вслух. Это был просто абсурд! Он пришел к своей любовнице, чтобы сообщить об утрате супруги. Бессмыслица какая-то. Что Нина могла ему дать? Утешение? Оправдание? Именно разоблачение их связи толкнуло Розу на поездку с Марией в Измир. Жена никогда бы не покинула Константинополь, если бы не этот злополучный эпизод в ресторане, когда она застала его с Ниной. Из-за этой русской и страсти, которую он не мог превозмочь, француз потерял все.
— Сожалею, — прошептала женщина, застигнутая врасплох.
— Она погибла во время пожара в Измире. Я пришел слишком поздно. Люди бросались в воду, спасаясь от огня, от грабителей… Нужно было вывезти сотни детей, семей, жестоко истребляемых победителями… Это было ужасно.
Нина сняла току, но оставалась в пальто.
— Пей! — приказал он, налив до краев стакан водки и немного расплескав на стол.
Женщина на секунду замялась, но, похоже, странное поведение Луи ее напугало, и она послушалась. Она залпом осушила стакан. Гардель улыбнулся. Он не ожидал меньшего от такой женщины. Роза никогда бы не выпила с такой обезоруживающей естественностью. Она никогда бы не продала свое тело незнакомцам. Его супруга скорее умерла бы с голоду, чем занялась проституцией. Некоторые женщины готовы на все, чтобы выжить, пусть даже это разрушит жизнь любящих их мужчин. Другие остаются достойными до конца.
Луи потер висок. Он снова слышал вопли на набережной, треск горящих зданий, невыносимый запах сожженной плоти… Хозяйка квартиры, гречанка, рассказала сестре Розы, как та погибла. Она мгновенно умерла под обвалившейся крышей. По крайней мере, ей повезло, что она не успела ничего осознать. Она не заслуживала страданий после всего, что он сделал.
— А ваша дочь? — спросила Нина.
— Она уехала к своим дедушке и бабушке во Францию. Она больше не хочет меня видеть. Она считает, что я виновен в смерти ее матери.
Он расслабил узел галстука, налил еще стакан и осторожно, чтобы ни капли не пролить, поднес к губам. Алкоголь освобождал от сжимавших грудь тисков. Алкоголь и опиум. Либо это — либо пулю в лоб.
— Жена рассказала дочери о нашей связи, — с горькой усмешкой уточнил он. — Мария считает, что я оказался недостойным супругом и предал их обеих. Она никогда мне не простит… Я потерял жену и дочь.
Надеялся ли он на нежность, на слова утешения? Луи пришел за тем, чего и сам не способен был до конца определить. Черты его лица стали резче, волосы поседели. Вот уже два месяца он бродил как неприкаянный, терзаемый угрызениями совести. Мало-помалу он начал подумывать о Нине. Невзирая на абсолютное непонимание и полную безнадежность их отношений, Луи был уверен в одном: он любил эту женщину, и эта невероятная любовь его уничтожала.
Нина резко вскинула голову, взгляд ее был беспощадно жестким. У Луи перехватило дыхание. На мгновение он вспомнил, какой пылкой была в постели эта русская.
— Вы, как всегда, хотите, чтобы вас пожалели, не так ли? — презрительно бросила она. — Ваша жена мертва, дочь осталась сиротой, и вы в этой истории — герой. Зачем вы пришли? Чего вы от меня ждете? Чтобы я вас обняла и утешила?
Она усмехнулась, а затем так резко наклонилась, что француз подпрыгнул.
— Нет, вы пришли, чтобы снова удовлетворять гнусные и низкие инстинкты, которые я у вас вызываю. Чтобы у вашей дочери были все основания презирать вас.
Луи почувствовал на своей щеке ее дыхание, ее презрение.
— Вы пришли переспать со мной, капитан, найти в распутстве удовольствие.
Он обхватил ее затылок и притянул к себе.
— Ты считаешь себя настолько выше меня… — процедил он сквозь зубы. — Ты не допускала моего присутствия рядом с собой. Я для тебя был всего лишь клиентом, который платил, но не любовником, не другом.
Он глубоко вздохнул.
— Что сделало тебя такой злой? Ты еще красива, но надолго ли? Такие женщины, как ты, быстро стареют. Но не из-за того, что продают свое тело, а потому что у них уродливая душа.
