Лиза Альтер - Непутевая
— Ничего. Ты — замечательный любовник. В первый раз всегда трудно. — Разве я могла объяснить ему, что никогда не занималась любовью с мужчиной без страха? Страха, что нас обнаружат. А теперь наступила расплата: я оказалась неспособной ему отвечать.
Прием по случаю нашего бракосочетания проходил в огромном зале общественной церкви с сосновыми панелями и полом, застеленным линолеумом. Обставленный складными стульями и столами, он ничем не отличался от залов провинциальных церквей.
Горожане толпились на другом конце зала — подальше от меня. Ко мне подошел только священник — низенький толстенький человечек с редкими волосами и пенсне с толстыми стеклами.
— Называйте меня дядей Луи, — сказал он, оттянув белый воротничок и почесав натертую шею. — Вы извините, но весь город жужжит о том, что невеста Айры предпочла бы католическую церковь.
Я промолчала.
— Какую церковь, вы сказали, посещаете?
— Я не хожу в церковь.
Его кругленькое личико покраснело, и мне стало так стыдно, что я готова была признаться, что я — из баптистов, методистов, немецких реформаторов — всех, кто ему понравится.
— Но воспитывали меня в духе епископальной церкви.
— О, это отличная вера.
— Да.
— Иногда подобные браки между людьми разной веры бывают очень удачными. Очень.
Айра подводил ко мне друзей и знакомых. Ему очень хотелось, чтобы они понравились мне, а я — им. Он представлял нас друг другу и бежал искать новую жертву, оставив меня с новым знакомым молча глазеть друг на друга.
— Как поживаете? — спросила я приветливую на вид женщину с копной пышных каштановых волос — Айрину школьную учительницу.
— Хорошо.
— Приятный вечер сегодня.
— Да, неплохой.
— Мне определенно нравится Старкс-Бог.
— Надеюсь, вы не похожи на ту… покойницу?
Подскочил Айра со своей тетушкой — полной пожилой дамой в кружевном костюме.
— Это — Джинни, тетя Беренис. Она жила на бывшей ферме Стоквелла, — объяснил он и умчался.
— Значит, вот вы какая! — сказала она.
— Здравствуйте. По-моему, мы уже встречались.
— Неужели?
— Я, кажется, видела вас в каком-то магазине.
— Может быть. Может быть. — Она смерила меня ледяным взглядом.
— По-моему, — с отчаянием предложила я, — пора попробовать этот свадебный пирог.
Я проделывала этот трюк уже четыре раза, и уже слышать не могла о свадебном пироге. Я жевала его в полном одиночестве. Не то чтобы общественная церковь была настроена против меня, просто самым общительным в зале был Айра. В отличие от южан, которые могли часами непринужденно болтать с совершенно чужими людьми, вермонтцы были воспитаны иначе. Не подводи ко мне Айра одного гостя за другим, я за весь вечер ни с кем не обменялась бы ни словом. «Лучше думать об этой черте их характера снисходительно, — решила я, — а то еще испорчу себе настроение».
— Ну что, миссис Блисс, торжествуешь? — дьявольски улыбаясь, спросил меня Рони. В костюме и галстуке он выглядел почти прилично.
— Конечно. Почему бы и нет?
— Ну-ну, радуйся, пока можешь. — Я недоуменно смотрела на него. — Давай поговорим откровенно. Айра — мой лучший друг, и он уже совершил одну ошибку. Или обходись с ним как следует, или будешь иметь дело со мной. Он уже натерпелся от женщин.
— Почему бы тебе не заняться своими делами? — крикнула я ему вслед.
Подскочил Айра.
— Тебе весело?
— Конечно! Здесь замечательно! — ответила я и улыбнулась.
— Я понимаю, тебе трудно — одной среди чужих…
— Да, но они очень милы, — слишком поспешно заверила я. (Можно ли будет спасти этот брак?)
— Нужно время. Я уверен, они полюбят тебя, когда узнают поближе. Как я. — Он наклонился, чмокнул меня в щеку и отправился искать не представленного мне гостя.
— Какую, вы сказали, церковь вы посещаете? — снова подошел дядя Луи.
— Я не посещаю церкви, — вздохнула я.
— Тогда, — деловито начал он, — смотрите мне прямо в глаза, пусть все думают, что мы просто разговариваем.
— А разве это не так? — изумилась я.
— Милостивый Боже, помоги твоему слуге, заблудившемуся в своей гордыне, обрести истинную церковь. Благослови ее брак с Айрой Блисс и, если будет на то воля Твоя, подари им детей. Образумь ее, Отец, чтобы она стала хорошей христианкой, содержащей дом в мире, чистоте и здоровье. Научи ее уважать общество и любить мужа и детей. Аминь.
— Аминь! — искренне повторила я. Он говорил о том, чего я очень хотела: расположить к себе горожан, завоевать уважение общества, доставлять как можно больше радости Айре, который будет меня содержать. — Но разве все это невозможно без посещения церкви?
— Возможно, — он печально покачал головой. — Но сомнительно. Очень сомнительно.
Но более важной проблемой, чем посещение церкви, оказалось то, что следующие попытки наших сношений были, с точки зрения Айры, неудачны. Мы занимались любовью по вечерам в понедельник, среду и пятницу. Айра вычитал в «Справочнике читателя», что средняя американская пара занимается сексом два раза в неделю. Мы стали заниматься им три раза. Вечерами по вторникам он был занят в своем Добровольном пожарном обществе, где пил пиво и играл до утра в покер. По четвергам мы танцевали в дансинге, по субботам ездили на его снегоходе на бобровый пруд, по воскресеньям он посещал заседания похоронной комиссии. Так что для секса оставались понедельник, среда и пятница. Каждую неделю он обводил эти дни красными кружочками в висящем на кухне календаре, чтобы не забыть. Я хотела упорядочить свою жизнь. Упорядочила.
Каждое утро мы вставали в семь часов. Пока Айра делал свои приседания, отжимания и бег на месте, а потом принимал душ и брился, я готовила ему завтрак: два яйца всмятку, два кусочка ветчины, два ломтика хлеба с маслом, джем, апельсиновый сок и кофе. Он горделиво заметил как-то, что этот завтрак не меняется уже пятнадцать лет. В семь пятьдесят он выходил за дверь, садился в свой красный пожарный автомобиль и ехал на Мейн-стрит. Там, в своем офисе, он продавал «Сноу Кэт» или велосипеды «Хонда» — в зависимости от сезона. Еще изучал страховые претензии и возможность оплаты полисов. Подобно хирургу, владеющему табачной плантацией, Айра сначала продавал клиентам свои снегоходы, а потом страховал их жизнь.
Когда колокол на шпиле общественной церкви пробивал двенадцать раз, он входил в дверь. На обед я готовила рисовый томатный суп, болонскую колбасу, сэндвичи с сыром, хлеб и кофе. В двенадцать пятьдесят он возвращался в свой офис.
У меня были свои дела. Я гладила Айре рубашки: он любил, чтобы впереди были складочки; чистила унитаз; натирала паркет. Дом был большой, неуклюжий, со старомодными каменными колоннами. Его построил далекий предок Папа Блисс, чей портрет висел над камином в гостиной. Фамильное сходство было очевидным: у Папы Блисса были такие же широко поставленные глаза, румяные щеки и высокий лоб, как у Айры. Вот только волосы были другими. У Айры — темные, курчавые, нависающие на лоб.
У Папы Блисса — светлые и прямые, завязанные, как у хиппи, в хвост. Он был шотландским каменщиком, приехавшим в Вермонт после открытия мраморных каменоломен и строившим дома по всему штату, включая тот, в котором жили теперь Айра и я. Еще он вырезал памятники. За домом, на маленьком семейном кладбище, до сих пор стояли ангелы с круглыми лицами и пустыми глазницами, способные напугать любого, вернувшегося с берегов Стикса. В этом доме вырос Айра. Его отец был фермером. Уйдя от дел, они с Айриной матерью продали половину своей земли и купили красивую виллу во Флориде.
Родовое гнездо Айры было так огромно, что домашней работе, казалось, не будет конца. Стоило мне вытереть и отполировать старинную сосновую мебель, как пора было возвращаться и снова полировать ее под пристальным взглядом Папы Блисса. В общем, моим уделом стала однообразная утомительная работа. Но я любила ее. Мне нравилось знать, чем я буду заниматься завтра, послезавтра, через месяц. Нравилось знать, где Айра, с кем, чем занят. Я была сыта свободой. Она убила Эдди и чуть не убила всех нас. Лучше провести жизнь в этой древней каменной клетке.
Колокол пробил пять, и вошел Айра. Ужин я подавала точно в шесть: отбивные или жаркое, картофель, хлеб, пирог и кофе. После ужина Айра доставал из серебряного ящичка на буфете сигару, потом наливал в стакан чуть-чуть бренди; перочинным ножичком тщательно обрезал кончик сигары, вставлял ее другим концом в рот и с наслаждением посасывал. Потом окунал этот конец в бренди, другой вставлял в серебряный мундштук, зажигал, глубоко затягивался и удобно устраивался в большом плетеном кресле.
— Ты счастлива со мной, Джинни? — с беспокойством спрашивал он каждый вечер. — Пожалуйста, скажи, если нет. А то как я узнаю об этом?
— Айра, — отвечала я, — как я могу не быть счастлива? Я люблю нашу жизнь. — И так оно и было.
