Норман Богнер - Комплекс Мадонны
— Не беспокойся.
— И все-таки я беспокоюсь, — твердо произнес он.
— Мы сдерем немного кожи с одной курочки. Положись на меня, Джордж.
— Я устал, вот и все.
— Что ж, мы направляемся на станцию техобслуживания. Все тело должно жить в режиме внутреннего сгорания. Гибкая, как тюлень, эскимоска…
Голова Тедди ударилась о спинку сиденья, пропитанную жиром, запахом миллиона сигарет, выкуренных в замкнутом пространстве, и пылкой страстью великолепных охотничьих собак, ружей и изголодавшегося лося, в поисках пищи забывшего осторожность. На скользкой неубранной дороге машину бросало из стороны в сторону. Тедди ощущал толчки на рытвинах, но слишком устал, чтобы открывать глаза. Сидящий за рулем Мак-Джи шумно дышал ртом, словно живой тахометр, а Тедди слышал внутренним ухом волчий вой, крик загнанного оленя, крики неугомонных птиц, взлетевших в воздух, и отдаленный нежный звон колокольчика где-то в дикой глуши за спиной. Переднее колесо попало в выбоину, автомобиль занесло по дуге, и он замер на месте. Голова Тедди безвольно мотнулась к окну. Моргая, он открыл глаза и обнаружил, что машина оказалась на стоянке, где уже лепились к застывшему склону холма несколько легковых автомобилей и грузовичков с открытыми деревянными платформами.
— Выше нос, Джордж. Мы прибыли.
— Куда? — спросил Тедди, всматриваясь в пустынную темноту, лишенную растительности, простиравшуюся впереди подобно кладбищу, и смутно гадая, не последняя ли это его поездка, и Мак-Джи сейчас сначала ограбит, а потом убьет его, совершая последний акт, намеченный невидимой рукой судьбы. Было ли это концом или началом? Сознавая, что он не соперник здоровенному накачанному мужику, Тедди тем не менее был готов драться за свою жизнь и схватил тяжелый металлический фонарь, выкатившийся к его ногам из-под сиденья. Следивший за этим Мак-Джи сказал:
— Возьми его. Он нам пригодится.
— Но, черт возьми, куда мы идем? — взмолился Тедди.
— Приятель, ты что, никому не доверяешь? Конечно, у нас нет ночных прелестей большого города, но здесь лучшее, что мы можем предложить. Нам нужно перебраться на другую сторону холма, там не желают иметь дело с полицией, хотя ей и платят, поэтому нам придется идти пешком.
Ледяной холод окончательно разбудил Тедди, снежные лезвия резали глаза, ослепляя его.
— Фонарь понесу я, — потребовал Мак-Джи, — просто держи голову опущенной, тогда сможешь открыть глаза.
Тедди заколебался, затем с неохотой протянул фонарь, и Мак-Джи повел его налево вокруг холма с уверенностью знания местности. Они шли минут пять, и неуверенно идущий Тедди постоянно спотыкался. Впереди показалось небольшое замерзшее озеро; они обошли его, прошли через ворота в бревенчатом частоколе и увидели мужчину в полушубке с опущенным на руку ружьем, шагнувшего в свет. Мак-Джи перевел луч фонаря на свое лицо.
— А, это ты, Мак, — сказал мужчина. — Кто это с тобой?
— Все в порядке. Это мой друг Джордж. Когда его команда прибудет в наши края, у тебя появится много работы. Так что я обхаживаю его.
Вспыхнувший в руке охранника фонарь осветил лицо Тедди.
— Хорошо, проходите.
Они оказались за забором, и Тедди вспомнил военный лагерь. Большое деревянное одноэтажное здание, освещенное тусклым северным сиянием, было окружено множеством убогих домиков. Простая лампочка заливала светом обломанную, потускневшую от непогоды вывеску, на которой Тедди с трудом разобрал слово «Дворец».
— Все это незаконно, — сказал Мак-Джи. — Время от времени на нас обрушиваются религиозные фанатики, и Дворец закрывают на пару недель, доказывая, что здесь чтут закон; но когда мужчины появляются в городе, затевают драки и начинают тискать парочку старых дам, полицейские пожимают плечами и говорят: «Что ж, особой беды не будет, если Дворец снова заработает». И так продолжается много лет. Бои с переменным успехом.
Ходьба возвратила Тедди к жизни, ноющие от истощения кости успокоились, и признательный за то, что его не прирезали в салоне автомобиля, он почувствовал ликование оттого, что его пощадили.
Они вошли в большое продолговатое помещение, где пили, играли в карты и танцевали около сотни мужчин и с десяток женщин. Музыка доносилась из допотопного «Вурлитцера», расположенного в дальнем углу комнаты. Тедди и Мак-Джи остановились у первого стола, за которым шла карточная игра «очко»; стол был усыпан мелкими монетами, спичками, патронами, охотничьими ножами, осколками нищеты и насилия — ставками, сделанными пятью мужчинами, вцепившимися в потрепанные карты, старающимися выманить удачу из ее логова.
— Хочешь здесь немного посидеть? — спросил Мак-Джи.
— Не сейчас.
Банкомет выкрикнул цифру девятнадцать, и четверо игроков в отчаянии швырнули карты. У стойки бара, тянувшейся вдоль всей стены комнаты, стоящие в три ряда мужчины мусолили стаканы и жаловались на низкую зарплату, лагерных начальников-мошенников, урезавших им премии, и безнадежные затруднения, выпадающие на долю рабочего человека. Куда бы ни смотрел Тедди, он видел пистолеты, ружья, длинные охотничьи ножи с костяными ручками — судьи всех неразрешимых споров. Он оставался у стола, чтобы не привлекать к себе внимания. Но кое-кто все-таки посмотрел в его сторону, и через некоторое время Тедди захлестнуло предчувствие надвигающейся катастрофы. Мак-Джи, заняв пустое место за карточным столом, положил перед собой пять долларов, вызвав этим улыбку у банкомета.
— Именно это нам нужно, Мак, — свежая кровь.
— Попал в полосу, Джим?
— Жаркая, как эскимосская лапочка.
Мак-Джи взял сданные карты, положил сверху на них доллар и сказал, что с него достаточно, заставив банкомета потратить некоторое время на то, чтобы решить, блефует ли он. Трое игроков быстро перебрали и вышли из игры; банкомет остановился на семнадцати, Мак-Джи показал восемнадцать. Из пяти следующих кругов он выиграл четыре, и банкомет начал ворчать. Ставки были небольшими, но Мак-Джи каждый раз удваивал их и выиграл пятнадцать долларов.
— Ты приносишь мне удачу, Джордж. Еще два раза, и я получу пару бесплатных девочек.
Тедди отошел от стола и нашел место у стойки. Он видел перед собой жизнь, которая добавляла новое измерение к его тепличному существованию, и Тедди почувствовал, какую же безопасную и спокойную жизнь он вел раньше, и поздравил себя, молча благодаря свою интуицию, которая увела его из большого города в самое нутро иного, непривычного, чарующего общества, такого, о существовании которого он лишь смутно догадывался. Чтобы заново создать свою жизнь, Тедди должен будет расстаться с искусственной и переусложненной изысканностью Нью-Йорка и возродиться — он надеялся на это — в единении с этим новым миром, переступившим через все приобретаемые за деньги ценности, которые до сих пор поддерживали его. У него опять будет власть, но другая — рациональная, полная самоанализа, держащаяся за действительность. Он вновь обретет мужское достоинство и найдет утешение в совершенном, нерушимом образе любви, навечно сохраненной к Барбаре, которая, несмотря на свое отсутствие, оставалась центром его жизни. Тедди даже казалось, что он никогда раньше не был так уверен в своей подлинности.
Через боковой вход в зал вошли четыре женщины, все темнокожие. За ними следовала группа мужчин, смеющихся и хохочущих, они подошли к стойке рядом с Тедди. Женщины несомненно были проститутками, но одна из них казалась нежнее и опрятнее других. Тедди решил, что ей только-только исполнилось двадцать, но скоро она будет выглядеть на сорок. У нее были черные с синим отливом волосы, запавшие похотливые глаза, короткий нос-обрубок и изогнутые, словно усы монгола, брови. На девушке было надето черное пальто, а острый подбородок посыпан тальком, выражение ее лица говорило о трагедии. Она остановилась рядом с Тедди и выпила чистого виски из бутылки без этикетки, остальная группа покинула ее. Девушка не предпринимала попыток заговорить с Тедди или кем-либо еще, и ему понравилось ее спокойное самообладание.
— Могу я угостить вас еще одним виски? — предложил он.
— Как вам угодно, — смиренно ответила она.
Тедди взял у бармена два стакана, оставив четвертак на чай, и увидел, как тот добродушно удивился. Очевидно, здесь это было не принято. Тедди протянул девушке стакан, и его ноздри скривились от терпкого сильного запаха напитка. Девушка слегка подняла стакан вверх, выражая свою благодарность.
— Вы из этого города? — спросил он.
— Нет, из Черчилля. Это на берегу Гудзонова залива.
— Сейчас живете здесь?
— Думаю, поживу немного. — Девушка выпила виски, не поморщившись, и Тедди восхитился ее силой. — А вы куда направляетесь?
— К Большому Невольничьему озеру.
— У вас там дело?
— Да, в Йеллоунайфе.
