Александр Дюма-сын - Роман женщины
Эмануил, окончив дела и не медля ни минуты, отправился из Поатье в Париж на свиданье с женою. Выходя из кареты, первым его словом был вопрос о жене, которую он хотел обрадовать своим неожиданным возвращением. Ему отвечали, что уже два дня как ее нет дома. Все возможное, кроме истины, представилось его воображению.
— Г-жи де Брион два дня нет дома? — спросил он. — И она не сказала, куда уехала?
— Нет, сударь, — отвечал слуга, — но она уехала с Марианной.
Этот ответ немного успокоил Эмануила.
«Вероятно, она написала мне что-нибудь», — подумал он.
— Нас беспокоит ее отсутствие, — сказал, быть может, не без намерения слуга.
— Г-жа де Брион ничего не приказывала, уезжая? — спросил Эмануил.
— Ничего, — отвечал слуга, — но ей прислан пакет, вероятно, очень нужный, ибо мне приказано отдать его в собственные ее руки.
— Где же этот пакет?
— Вот он!
Эмануил, прочтя письмо Юлии, узнал все. Если бы гром разразился над ним, то он не произвел бы на него того впечатления, какое произвело это письмо.
— Граф наверху, — сказал слуга.
— Хорошо, — сказал Эмануил, сохранив все присутствие духа, которое было его отличительным качеством. — Напрасно вы беспокоились, — продолжал он, — г-жа де Брион вне всякой опасности.
— Вам оставлено письмо, которое мы отдали графу, — прибавил слуга.
— Хорошо.
Граф, увидя Эмануила, тотчас же подал ему нераспечатанное письмо Мари. Эмануил прочел его и, не сказав ни слова тестю, позвал его камердинера.
— Вынь мои вещи из кареты, — сказал он ему, — но прежде раздень меня.
Эмануил с намерением хотел оставить при себе человека, чтобы он передал всей прислуге следующую фразу, с которой он обратился к графу.
— Да, я узнаю Мари! И как это похоже на нее! — сказал де Брион с улыбкой. — О, безумное дитя!.. Беспокоясь обо мне, она, не сказав никому ни слова, отправилась с Марианной мне навстречу… да и просит еще, в случае если мы разъедемся, чтоб я отправился за нею немедленно туда, откуда только что приехал. Вот какая шалунья ваша дочь, любезный граф.
После этих слов он подал письмо жены своему тестю; тот молча прочел его и возвратил Эмануилу, который, сложив его дрожащей рукой, бросил в камин это несчастное послание.
Можно догадаться, что выстрадали отец и муж в то время, когда в присутствии слуги оба хотели казаться равнодушными.
— Прикажи почтальону, — сказал Эмануил, — чтоб он приготовил мне завтра лошадей к 11 часам вечера; ранее я не могу выехать.
Оставшись вдвоем, они бросились в объятия друг друга: отец казался убитым, супруг — только мрачным и бледным.
— Граф, — сказал Эмануил, — вы оставите меня тотчас же, чтоб доказать людям, что я говорил правду; завтра вы отправитесь в ваш замок, я тоже уеду вечером и, во всяком случае, беру на себя все остальное.
Граф кивнул головою в знак согласия; он не имел уже сил отвечать.
Эмануил, однако, не показал ему пакета, присланного Юлией.
— Надежда еще не потеряна, быть может, — прибавил де Брион, — молитесь Богу, граф, помощь его нужна будет кому-нибудь.
Граф нравственно был убит: глаза его не двигались, голова печально поникла. Не сказав ни слова, он отворил двери и вышел тихими шагами, подобно тени. Если б Эмануил мог обратить на это внимание, он вскрикнул бы от ужаса.
Г-н д’Ерми приехал к себе без плаща и шляпы, бессознательно лег на постель, спросил стакан воды и отослал людей. Одному Богу известно, что происходило в душе несчастного отца.
Лишь только все уснуло в доме де Бриона, Эмануил встал с кровати, пошел в детскую и встал на колени у колыбели Клотильды, на том же месте, где, прощаясь с нею, стояла Мари. Здесь, без свидетелей, он вполне отдался горю: вся твердость, вся энергия его исчезли, и он заплакал как ребенок. И долго плакал этот сильный характером человек, который, казалось, мог бы выдержать борьбу с целой нацией, но которого измена женщины сделала почти малодушным. Но надо помнить, до какой степени он любил эту женщину!
Утро застало его на том же месте, среди слез и молитвы; были минуты, когда он готов был простить жену, ибо не знал еще, что она уехала с тем, для кого она пожертвовала им. Но когда мысль об измене возвращалась к нему — он снова впадал в состояние, близкое к безумию.
Однако люди стали подниматься в доме, и Эмануил, не желая открывать им настоящее положение, вошел в спальню, лег в постель, так что когда слуга пришел будить его, то мог подумать, что он всю ночь проспал спокойно. Потом де Брион оделся, позавтракал, велел приготовить лошадей и одеть ребенка, говоря, что он хочет отвезти его к сестре.
Когда одетую в дорогу Клотильду привели к отцу, когда она с улыбкой протягивала к нему свои ручонки — несчастный, растерзанный Эмануил едва удерживал слезы. Взяв на руки дочь, он сам понес ее в карету, посадил к себе на колени и велел ехать в Отэйль. По дороге ребенок расплакался, но детские слезы скоро были остановлены игрушкой.
Трогательное зрелище представляла забота отца, который в глубоком горе старался забавлять дочь; он сам, целуя ее, чувствовал, как слезы капают из его глаз на голову ребенка, смотревшего с удивлением на отца и в то же время забавлявшегося игрушками. Они приехали в Отэйль. Эмануилу пришло на память, что когда-то он видел здесь небольшой, окруженный зеленью домик, у ворот которого играл ребенок. Домик этот понравился ему, и он не мог забыть о нем, хотя вовсе не думал, что ему придется посетить его когда бы то ни было. Отыскав этот домик, он остановился и, неся на руках дочь, вошел в комнатку. Бедная Клотильда с удивлением смотрела на незнакомые ей стены, и, робкая, как все дети, которых переводят на новое жилище, она прижималась к отцу. Последний отыскал хозяйку, которая с любопытством разглядывала и блестящий экипаж, остановившийся на улице, и вошедшего посетителя.
— Сударыня, — сказал де Брион, — проезжая иногда мимо вашего дома, я видел у порога ребенка, который, казалось, был и весел и счастлив; вынужденный теперь отдать в чужие руки мою дочь, с которою не расставался доселе, я решился вверить ее вам. Согласны ли вы принять ее?
— Эту прелестную крошку? — спросила добрая женщина.
— Да.
— Я согласна, сударь! Бедная малютка, вероятно, лишилась матери?
— Нет, — возразил Эмануил, бледнея, — я и мать ее должны уехать далеко, а силы этого ребенка слишком слабы, чтобы перенести трудности долгого и быстрого путешествия.
— Я очень рада, тем более что уже давно скучаю. Я выкормила то дитя, которое вы видели, и люблю его, как свое собственное; но его взяли теперь от меня, и вот вы, отдавая мне свое, как бы вознаграждаете меня за то счастье, которое я потеряла.
— Я не буду ставить вам никаких условий, — говорил Эмануил, — потому что считаю лишним всякий денежный уговор с той, которая заменит мать моей дочери; но вот что я предлагаю вам.
В ответ на это женщина проговорила что-то, желая показать Эмануилу, что она не так требовательна, но тот продолжал:
— Этот дом принадлежит вам?
— Нет, сударь.
— Что стоит он?
— Шесть тысяч франков.
— Вы купите его.
Это поразило до того незнакомку, что она раскрыла глаза и рот.
— На какие деньги я куплю его, сударь?
— Вы возьмете нужную для этого сумму у моего банкира.
— На чье же имя я куплю его?
— На ваше собственное; я вам дарю его.
— Как вы добры, сударь!
— Выслушайте же Меня: лишь только вы купите этот дом, я пришлю тотчас же работников, которые отделают комнату наверху так, чтоб она походила на ту, в которой жил до сих пор этот ребенок, потом я желал бы, чтоб дочь моя ни в чем не нуждалась… Сколько вам нужно в месяц?
— Не имея надобности платить за квартиру, достаточно будет 50 франков в месяц, чтобы я и эта малютка жили, как принцы.
— Вы будете получать каждый месяц 500 франков.
Женщина вскрикнула от удивления: она не могла понять, кто был этот щедрый господин.
— Каждый день, — продолжал Эмануил, — к вам будет приезжать вот эта самая карета, и вы можете кататься с моей дочерью куда хотите. Кроме того, за всем, что нужно, вы можете обращаться к моему банкиру, который вам будет давать все требуемое; но за это я прошу только одно, чтоб ребенок был так счастлив, как только может быть счастливо дитя, оставленное матерью и отцом…
— Значит, ни вы, ни ее мать никогда не приедете к нему?
— Быть может. Но если бы кто-нибудь и пришел за нею, то вы не иначе отдадите ее, как по моему письменному приказанию; вот, на всякий случай, мой почерк.
Эмануил взял перо и стал писать: «Г-ну Моро (имя его нотариуса) выдать госпоже…»
— Ваше имя, сударыня?
— Жанна Булэ, — отвечала добрая женщина, все еще не веря в действительность посылаемого ей счастья.
«…Жанне Булэ, — писал Эмануил, — сумму в шесть тысяч франков и потом будете продолжать выдавать ей же по 500 фр. в месяц, пока не получите от меня приказания прекратить эту выдачу. Наконец, все, что бы ни потребовала г-жа Булэ от имени моей дочери, как ее воспитанницы, — г-н Моро возьмет на себя труд удовлетворять ее требования. Эмануил де Брион».
