Николай Новиков - Предвыборная страсть
— Пушку-то брось, раз пришел, — мрачно сказал Барон. — Как это тебе удалось пройти незамеченным? У меня там ловушки всякие стоят…
— Для дураков твои ловушки, — заважничав, сказал Лебеда. — Я тут пацаном все излазил, ходы-выходы не хуже тебя знаю. О, а тут и главный городской бандит скрывается! — Он пристально посмотрел на Андрея, потом на Барона. — Ты чего, Барон, убийцу прячешь? Он же Стригунова замочил, все менты на ушах стоят, разыскивают придурка.
Андрей выдержал взгляд Лебеды — тот перестал ухмыляться, поднял дуло пистолета, целясь в Андрея.
— Пушку-то брось, — еще раз сказал Барон, теперь уже властным голосом хозяина.
— Не нравится ему, — Лебеда кивнул на Андрея. — Жить хочет, сучий потрох. — И заорал вдруг: — Кранты тебе, козел! Все, хана, понял?! Сгниешь в тюряге — это в лучшем случае! Да ладно, я сегодня добрый, не с пустыми руками пришел к тебе, Барон.
Не выпуская пистолета, он достал из кармана куртки пузатую бутылку, поставил на газету рядом с водкой.
— Зачем пришел?
— Неприятности. Какие-то суки автоматчиков наняли, чуть не пришили в моем же кабаке. А бабу, похоже, кончили. Ну и что дальше? Менты вместо того, чтобы автоматчиков искать, учинили облаву на меня. Куда ни сунусь, везде ребятки говорят: были и еще будут. Побегал маленько, а потом про тебя вспомнил. До ночи перекантуюсь, а там в Ростов махну.
— Ну так рассказал бы ментам, что не ты, а в тебя стреляли, — посоветовал Барон. — Чего бегаешь?
— Да они ж, суки, бешеные! Может, ребятки Гены Бугаева и стреляли. Возьмут меня и кончат при попытке… сам знаешь, как у них делается.
— Значит, есть за что.
— В нашем деле всегда есть за что, Барон… — Он умолк, задумчиво поковырял в носу, а потом вдруг истерично захохотал. — Суки паршивые, думают, никуда не денусь, раз у меня тут дело! А я кабак и казино пару дней назад с потрохами толкнул одному краснодарскому чувачку! И все бабки далеко от этой вонючей деревни пристроил!
— Выходит, давно собирался когти рвать отсюда?
— Если есть возможность, кто же не захочет сдернуть из Прикубанска в Москву? У меня — есть. Ну давай, вмажем, что ли. Скажи Нинке, пусть мою бутылку откроет, классное пойло, виски, сто двадцать тысяч отвалил за пузырь. Это тебе не «Звезда помойки». — Лебеда махнул ногой в сторону водки.
— Я с этим дерьмом пить не буду, — Андрей поднялся.
— Чего-о?! — с угрозой протянул Лебеда.
— Спрячь пистолет, и я тебе скажу, чего. И покажу.
— Ты слыхал, Барон? Здесь его пристрелить или вытащить на помойку?
— Спрячь пушку, — в третий раз сказал Барон, тоже поднимаясь с матраса.
47
Голова была тяжелой, даже простые решения принимались с трудом. И во всем теле чувствовалась невероятная усталость. Больше всего хотелось положить голову на стол и уснуть прямо в кабинете.
Но Лера знала, что это ложное желание. Сон все равно не придет, в лучшем случае охватит уставший мозг тяжелая дрема, после которой не станет легче. А скорее всего, навалятся тоскливые мысли, с ума можно сойти от них!
Поэтому нужно было работать, работать — это хоть немного отвлекало ее, ненадолго помогало забыть страшную реальность, в которую она попала: муж погиб, послезавтра похороны. Любимый, единственный, родной и близкий человек, подозревается в убийстве и вынужден скрываться. Вашурин угрожает какими-то страшными разоблачениями, вынуждает уйти из предвыборной гонки. И, похоже, он действительно что-то знает, иначе не был бы так нагл и уверен в своих действиях.
Семейная жизнь — катастрофа, любовь — трагедия, карьера — провал. На что еще надеяться?
Полный крах.
Но и работать было трудно. Все, конечно же, выражали глубочайшие соболезнования, предлагали помощь, а потом, забыв о том, что говорили вначале, старались решить свои вопросы. И чем старательнее были уверения в сочувствии, поддержке, тем сложнее проблемы, которые она должна была решить, и сильнее злость, если она отказывала или просила подождать.
Так уж они устроены, эти люди, которые хотели улучшить свои дела, воспользовавшись временным замешательством мэра.
Правда, у парадной лестницы мэрии собрались человек двести, и если бы Лера принимала их, наверное, не услышала бы просьб о помощи, а только сочувствия горожан, которые сочли своим долгом поддержать ее в трудную минуту. Но тогда бы ей пришлось весь день слушать одно и то же…
— Маша Лобанкина, — официальным голосом сказала Марина. Она все еще злилась на свою начальницу, Лера чувствовала это, но конфликтовать с секретаршей просто не было сил. — Вы сможете принять ее?
— Да, пусть войдет, — машинально сказала Лера.
Предположить, что нужно дочери Лобанкина, она не смогла. Что-то нужно… Может быть, Юрий Иванович послал или Осетров… Могли бы и позвонить.
Маша подошла к столу, уселась в кресло, с вызовом посмотрела на хозяйку кабинета.
— Я слушаю тебя, — усталым голосом сказала Лера.
— Понимаю, что сейчас не время для таких слов, — дерзко сказала Маша, — но я должна сказать, что ненавижу вас!
— Могла бы и потом это сделать, — спокойно сказала Лера. — Хочешь, я назначу тебе встречу дня через три, тогда, наверное, хотя бы смогу обидеться. А сейчас, извини. — Она печально улыбнулась, развела руками. — Ни понять, ни принять к сведению… просто нет сил.
— Да я бы сроду не пришла к вам! — закричала Маша и вдруг заплакала, по-детски вытирая глаза кулачками. — Если б… если б он не попросил…
— Андрей? — подалась вперед Лера. — Ты видела его?
— Ви-и-идела…
— Рассказывай!
Жесткий, властный голос мэра подействовал на девушку. Шмыгнув носом, она уставилась на Леру, все еще всхлипывая, но прежней дерзости в ее глазах уже не было.
— Почему, почему вы позволили себе такое? Зачем он вам? Вот и муж ваш, наверное, застрелился поэтому, — забормотала Маша. — Мы так любили друг друга, а тут вмешались вы и столько бед натворили! Мало вам того, что вы — мэр, да?
— Я кое-что знаю о ваших отношениях и понимаю тебя, — мягко сказала Лера. — Не надо грубить, не надо пытаться оскорбить меня. Во-первых, этим ты себе не поможешь, а во-вторых, не зная существа вопроса, можешь попасть впросак и потом долго будешь жалеть о своей несдержанности. Где Андрей?
— Сперва объясните, почему вы захотели отнять его у меня? — упрямо сказала Маша.
— А сам он разве не объяснил, если просил тебя зайти ко мне?
— Нет. Он сказал, чтобы я зашла к вам, а я сказала, что вы сейчас очень заняты, у вас муж погиб, и вообще вам не до него. Тогда он испугался и как закричит: «У Леры муж погиб?!» И я сразу поняла, в чем дело. Потому что Костя Богаченко, с которым я разговаривала, думал, что Андрей со мной вчера был в его квартире. Но я вчера весь вечер дома просидела. И когда Андрей назвал вас «Лерой», мне все стало ясно.
— Ты, конечно, пыталась узнать у него, как это случилось, верно? А он что сказал?
— Сказал… Она всегда была, есть и всегда будет. То есть вы. Я ничего не поняла. Но все равно… ненавижу, ненавижу вас! — Она снова заплакала.
— Я понимаю тебя, — устало усмехнулась Лера. — Он здоров? Не болен, не ранен?
— Здоров…
— Сейчас же перестань реветь! — крикнула Лера. — Мне только тебя тут с твоей ненавистью не хватает для полного счастья! Что, может, волосы друг дружке станем вырывать? Не любит он тебя и никогда не любил, вот и все, что я могу тебе сказать.
— Неправда!
— Правда. — Лера помолчала, спокойно глядя в злые, непримиримые глаза Маши, махнула рукой и добавила: — Хорошо. Слушай.
— Не желаю я слушать вас, отвратительная женщина!
— Слушай! Может быть, поймешь. Я Андрея провожала в армию. Шестнадцать лет назад. Но мой покойный отец был категорически против нашей любви. Мои письма перехватывались, его — тоже. Потом ему сказали, что я выхожу замуж, отец позвонил в часть, где Андрей служил, а мне сообщил, что у него есть в армии девушка. Меня вынудили сделать аборт…
— Аборт… — прошептала Маша, изумленная неслыханными откровениями «железной леди», как называли Агееву друзья, или «железной бабы», как именовали завистники.
— Да, — жестко сказала Лера. — Из-за этого у меня нет детей. Я не могла простить ему измены. Он — мне. Но, как бы там ни было, только один мужчина волновал меня. Андрей. И только одна женщина нравилась ему. Я. Шестнадцать лет нужно было ненавидеть друг друга, чтобы наконец оказаться вместе. Вот и ответ на все, подчеркиваю, абсолютно на все твои вопросы.
— Я и подумать не могла… — пробормотала Маша. — Он всегда… так отзывался о вас…
— Если бы меня спрашивали, я бы отзывалась о нем еще хуже. Обо мне все говорят, ему было проще. Я свою боль носила в себе.
— Но ваш муж, Борис Васильевич…
— Его тайны я не стану тебе рассказывать, о них и так уже много людей знает. Скажу лишь, что его заставили наложить на себя руки. Кто, я пока не знаю. Ты удовлетворена?
