Вали Гафуров - Роман, написанный иглой
Поднялся и Рустам.
— А нет ли возможности, — поинтересовался он, — организовать учёбу по этой системе на местах? Для меня лично трудновато посещать городские организации Общества. Живу я далеко, сам ходить по улицам, а тем более ездить куда-нибудь, не могу.
— Ничего, мы вас сами отвезём. А при Обществе есть общежитие, временно можно пожить и там. Ведь в Обществе нашем учат не только грамоте, дают профессию, но и обучают навыкам и правилам самостоятельного хождения по улицам. Постепенно вы всё это усвоите, и тогда улица не будет страшить вас, вы сможете свободно по ней передвигаться.
— Всё это, конечно, очень хорошо. Только…
— Что «только», товарищ Шакиров? — спросила Зоя Кузьминична.
— Семья у меня…
— Ах, вот оно что! А я — то думаю, красивый, стройный парень, уже и о знакомстве начала помышлять. Вот здесь-то дела мои швах!
Сидевшие дружно расхохотались.
— Так вы же и сами не видите… Откуда вы взяли, что он стройный да красивый? — с трудом сдерживая смех, проговорил заведующий собесом.
— Вы не думайте, что мы совсем ничего не видим. Если уж и не видят, то только глаза. Зато мы сердцем, душой умеем видеть. Наша способность видеть перешла в пальцы и сердца. — Зоя Кузьминична, повернувшись к Рустаму, продолжала: — В этом нет ничего страшного, что вы далеко живёте. Найдём выход и из этого положения, том более, что безвыходных положений не бывает. У меня есть ваш адрес. Для начала направим к вам учителя, будете учиться дома.
— Спасибо, Зоя Кузьминична! — растроганно сказал Рустам.
Собрание кончилось. Парень, что учился в музыкальной школе, взял было Шакирова под руку и направился с ним к выходу, но тут послышался голос Зои Кузьминичны:
— Товарищ Шакиров, подойдите ко мне поближе.
Рустам направился туда, откуда ему послышался голос, и остановился.
— Вы, оказывается, живёте в колхозе «Коммунизм»? — спросила Зоя Кузьминична.
— Да. А что? — поинтересовался Рустам.
— Там есть наше подсобное хозяйство.
— Тогда поедемте вместе со мной.
— Нет, как-нибудь потом я сама подъеду.
— Ну что ж, воля ваша…
Попрощавшись со всеми, Рустам вышел на улицу. Его там уже ждал Эрбута.
Происшедшее на полевом стане всё ещё продолжало терзать душу. Пока добирались до собеса, Эрбута из сил выбился, чтобы хоть как-то рассеять мрачное настроение Рустама, рассказал ему всё, какие знал, анекдоты и присказки. Только безрезультатно — сам рассказывал, сам и смеялся. Рустам даже не улыбнулся.
На обратном пути Эрбута снова было принялся развлекать друга. Но и на этот раз у него ничего не выходило. И тут он на что-то решился. Эрбута остановил машину у столовой, где когда-то обедали Мухаббат и Мирабид.
— А ну, дружище, слезайте, — весело пригласил он. — Надо о желудках своих побеспокоиться. Даже руль держать нет больше мочи. И утром «заправка» получилась неважнецкая…
И он повёл Рустама в столовую.
На самом деле Эрбута нисколько не был голоден. В чайхане, что возле хлоппункта, он совсем недавно съел четыре свежих, ещё горячих самсы с большими кусочками курдючного сала внутри и запил их двумя чайниками чаю. Но он шёл с Рустамом в столовую, надеясь растормошить его по-другому. На минуту оставив Рустама одного, Эрбута вернулся к столу с лагманом и стаканом водки.
— Вот, я лагману принёс. И выпить немножко. Всего несколько глотков. Давай, как говорят, по маленькой за дружбу.
— Тебе же нельзя, ты за рулём… Не натворим ли мы дел?
— Ну, если мне нельзя, то вам-то можно. Выпьете вы, это всё равно, что и я выпил. А ну, подняли!
Рустам, поколебавшись, одним духом опустошил стакан, со стуком поставил его на стол и принялся за лагман. Тут ему вспомнилось, как Зоя Кузьминична сказала: «Красивый вы, оказывается, парень…», — и невольно улыбнулся. «Ну вот, отошёл наконец, повеселел», — облегчённо вздохнул Эрбута.
— Молодец, Рустам-ака! Я уже истомился в ожидании, когда вы хотя бы улыбнётесь. Чёрт побери, даже женихом, сидя за свадебным пологом, я не испытывал таких мук.
Теперь уже Рустам засмеялся. Ему вспомнился приключившийся с Эрбутой за свадебным пологом случай.
Перед тем, как жениху удалиться за этот самый полог, его остановили друзья. «Ты должен, — предупредили они, — до тонкостей соблюдать все требования обряда. В первую очередь постарайся наступить своей будущей жене на ногу. Если же она опередит тебя в этом, несдобровать тебе, женишок. Ты видел, наверное, мужей, над которыми жёны взяли верх? Вот эти-то жёны и ухитрились за свадебным пологом первыми наступить на ногу женихам. Понял?» Однако, как Эрбута ни старался, соблюсти обряд ему никак не удавалось. Проворная невеста сама, улучив подходящий момент, больно наступила жениху на ногу. Окончательно выведенный из себя коварством невесты, Эрбута что есть силы ущипнул её за бок. «Вай! — пронзительно взвизгнула невеста. — Мой бок!» После этого, надувшись, друг на друга, они до самого утра сердито промолчали, отвернувшись один от другого, Эрбута потому, что невеста перехитрила его и первой наступила ему на ногу, а невеста оттого, что жених так больно ущипнул её за бок.
В столовой Рустам заметно повеселел: то ли от анекдотов Эрбуты, то ли от воспоминаний о его злоключениях за свадебным пологом, то ли от выпитого стакана водки. Одним словом, он почувствовал себя легко и свободно.
КЛЕВЕТА
Зашло солнце. Стало быстро темнеть.
Мухаббат возвращалась с поля вместе с девушками из своей бригады. Её Адхамджон на руках у Каромат. Каромат раньше всех сдала собранный хлопок и уже успела сбегать за ребёнком в ясли, завернула его в одеяльце и принесла сюда. И вот, не отдавая сынишку Мухаббат, несёт Адхамджона сама.
— Ну, отдай же наконец, — просительно обращается к подруге Мухаббат и протягивает руки.
— Что это в тебе так ревность взыграла? — подзадоривает её Каромат. — Думаешь, тебе одной бог такое счастье дал, а меня обойдёт?
И она со смехом убегает в сторону.
Жизнерадостная энергия эта передавалась всей бригаде. И как-то забывалась, рассеивалась чугунная тяжесть дневной усталости.
А Каромат проделывала это чуть ли не каждый день. Очень уж полюбила она Адхамджона. Подобно самой Мухаббат, просто изводится, когда нот с ней мальчонки. Стоит Мухаббат направиться в садик, чтобы покормить грудью сына, с нею обязательно идёт и Каромат. Когда Адхамджон насытится, она тут же берёт ребёнка на руки и долго играет с ним, то и дело целуя в нос, в глаза, в уши. До того зацелует, что Адхамджон зайдётся в плаче. Лишь тогда, да и то неохотно, она возвращает сынишку матери. Однажды, когда доведя таким образом ребёнка до слёз, она протянула его Мухаббат, у той нечаянно вырвалось:
— Шутки у тебя какие-то глупые!
— Как только у вас ребёнок появился, так сразу и шутки наши глупыми стали, — обиделась Каромат и, не подняв глаз на подругу, ушла.
Несколько дней после этого не разговаривали. Но в отсутствие Мухаббат Каромат продолжала тайком бегать в садик, чтобы глянуть на Адхамджона, приласкать его. Мухаббат понимала, что незаслуженно обидела подругу, и шла на всяческие хитрости и уловки, чтобы загладить свою вину. И своего добилась. Каромат снова не спускала с рук Адхамджона и, конечно, снова доводила его до слёз своими безудержными ласками.
… Дойдя до перекрёстка, Каромат поцеловала мальчонку в щёчку. Потом ущипнула его за кончик носа, снова поцеловала, снова ущипнула. И так, пока ребёнок не расплакался.
— Да что же это ты так мучаешь мальчишку?! — а на этот раз не выдержала Мухаббат.
— Ты пожелала, и райхоп расцвёл в твоём саду, но никому другому красотой его не насладиться, — неожиданно стихами заговорила Каромат. — Хоть сгори я от любви, а всё-таки он не мой. Чуть помучаешь его любя, туг же упрёки на тебя градом сыплются. Был бы мой, я бы уж всласть наслушалась, как он плачет.
Каромат передала мальчишку Мухаббат и бросилась догонять ушедших вперёд подруг.
Адхамджон плакал недолго. Оказавшись на руках у матери, он всхлипнул ещё несколько раз и успокоился.
Едва придя домой, Мухаббат почувствовала, что у Рустама плохое настроение. Сразу расспрашивать мужа о причинах она не решилась. Молча поужинали, попили чаю. Тётушка Хаджия ушла к себе в комнату. Мухаббат убрала со стола, уложила сынишку спать и только тогда присела рядом с мужем. Начала издалека:
— Ну, что там говорили в собесе?
— Да ничего… Всё нормально, — нехотя ответил Рустам…
Мухаббат встала, подошла к печке и сияла с неё човгун — металлический кувшин, в котором кипятят воду для чая. Разгребла в печке золу, подбросила туда несколько кусков угля, и снова поставила кувшин на место. Вернувшись к мужу, спросила напрямик:
— Чем вы расстроены? Что-нибудь случилось?
