Вали Гафуров - Роман, написанный иглой
— Я видел. Да, я. Однажды, обходя но своим делам поля, я вышел на берег арыка, а они лежат под трактором. Правда, заслышали шаги и тут же вскочили как ошпаренные. Мухаббатхон глаз от земли не поднимает, а Фазылу хоть бы что. Стоит себе ухмыляется. Я подмигнул ему и пошёл своей дорогой. Мне-то что…
У Максума-бобо будто всё оборвалось внутри. Он снял висевшую на гвозде чалму и проворно намотал её поверх тюбетейки.
— Куда это вы, Максум-бобо?
— Надо сходить помолиться.
— А нам как же, ждать вас или но ждать?
— Это уж вы сами решайте…
Оба друга засобирались вслед за Максумом-бобо. Даже не дождались, когда поспеет плов.
НЕ СДАВАЙТЕСЬ, ТОВАРИЩИ!
Заведующий райсобесом очень тепло встретил Рустама. В помещении было многолюдно и шумно. Все стулья вдоль стен оказались занятыми. Шакирова усадили на единственный свободный стул у самой двери. Уже сидя, он начал здороваться с друзьями и знакомыми. Собравшиеся здесь, как и он, были незрячими. С ними Рустам встречался каждый раз, когда приезжал по делам в собес. У всех на лицах застыли какие-то неестественные, полувиноватые улыбки. Люди они в большинстве своём малоразговорчивые, невесёлые.
Рустам услышал незнакомый голос женщины, доносившийся оттуда, где сидел обычно заведующий. «Девушка, должно быть, лет двадцати», — решил он. А голос продолжал звенеть чисто и мелодично, как звонок. Она говорила, не умолкая, шутила и задорно смеялась на весь зал. «Здоровая, наверное, вот и радуется, — с лёгкой неприязнью подумал Рустам. — Конечно, здоровая.
Что ей?! Всю красоту белого света каждый день видит, всеми цветами жизни наслаждается и сама живёт как цветок, беззаботно и весело. Всё вокруг принадлежит ей, она может пойти и поехать, куда только захочет. Не то что мы. Коротаем дни в одиночестве, готовые от тоски голову о стену размозжить. Она небось ни разу не наступала босой ногой на нож, не опрокидывала, потянувшись за ломтём арбуза, чайник с чаем при всём честном народе и не проклинала после этого несчастную свою судьбу. Да, она здорова и потому может весело и беззаботно хохотать. Смейся, сестрёнка, смейся, не каждому это дано!..»
Невесёлые эти мысли Рустама прервал заведующий:
— Дорогие товарищи! Мы пригласили вас вот почему. К нам приехал представитель Республиканского общества слепых — товарищ Долгова. Она расскажет о деятельности Общества и работе его лечебниц, предприятий и других учреждений. Пожалуйста, Зоя Кузьминична.
Долгова достала из портфеля бумаги, ещё что-то и выложила всё на стол.
— Товарищи, — начала она, — для начала я хотела бы записать ваши имена и фамилии.
Постукивая ручкой, будто курица зёрна клюёт, Зоя Кузьминична стала составлять список присутствующих, интересовалась их возрастом, местом работы и жительства. По подсчёту Рустама, она за короткий срок опросила таким образом тринадцать человек. Теперь у него не осталось и тени сомнения, что она абсолютно здорова и зряча.
Между тем Зоя Кузьминична спрятала готовый список в портфель и заговорила:
— Товарищи! Меня вы, конечно, не видите. Но и я такой же, как и вы, слепой, человек. Одним словом, люди мы одной судьбы. Однако я чувствую, все вы сидите в подавленном настроении, терзаетесь душевными муками от сознания своей неполноценности, беспомощности. Такое ваше состояние объяснить, конечно, нетрудно, оно до некоторой степени естественно. А всё дело в том, что вы, во-первых, изолировали себя от коллектива, от общественно-полезного труда и маетесь в одиночестве в четырёх стенах своих домов и квартир. А хуже чем такое одиночество, в мире ничего не бывает. Даже получаемое от государства пособие вам не в радость. Вам кажется, что вместе с увечьем вы навсегда утеряли интерес к жизни. А вот я, я чувствую себя по-настоящему счастливой. Потому что я всегда на людях, в коллективе. Потому что я тружусь и наслаждаюсь этим трудом. И вы можете стать такими же, и вам доступно счастье полноценной жизни. В этом отношении наше Общество слепых может многое для вас сделать: дать работу, помочь приобрести специальность. Кроме того, специально для слепых есть азбука системы Брайля. Освоить её не так уж и трудно. А это откроет перед вами двери того высшего учебного заведения, которое вы пожелаете избрать. Даже задачи по высшей математике можно решать с помощью созданного для незрячих прибора. Чтобы далеко не ходить за примерами, расскажу хотя бы о себе.
Я училась на Украине, на первом курсе сельскохозяйственного института. Когда началась война, было принято решение эвакуировать институт в глубь страны. Но на станции вражеские самолёты разбомбили наш эшелон. Свист и грохот, крики и плач, вой и скрежет… Когда я пришла в себя, вокруг было темно. После госпиталя совсем растерялась. Попыталась разыскать родных: папу, маму, братишек. Куда только не летели написанные по моей просьбе письма! Но ответы или вовсе не приходили, или приходили неутешительные: «Ничего неизвестно. Принимаем меры к розыску…» Что делать? Куда деть себя? А в госпитале, оказывается, лежал вместе со мной один парень из Ташкента. После тяжёлого ранения ему ампутировали ногу. Как он узнал обо мне, о моём состоянии, ума не приложу! Но только слышу как-то: костыль поскрипывает. И всё ближе, ближе. У скамейки в госпитальном дворе, где я просиживала дни напролёт в горестном отчаянии, скрип затих. «Вас как зовут?» — слышу участливый голос. «Зоя», — отвечаю. «А меня Самад. Самад Ташматов». Разговорились. В его голосе было столько тепла и участия, что я сразу прониклась к нему доверием, будто родной брат со мною разговаривает. Рассказала обо всём, что случилось со мной, и от слёз, конечно, не удержалась. Самад успокаивает: «Надо держаться, Зоя! Нельзя сдаваться. Жизнь не любит слабых». И неожиданно предложил: «Поедем со мной! Про Ташкент слышала? Ташкент — город хлебный, а?.. Но дело, сестрёнка, не только в хлебе. Народ там добрый, отзывчивый. А это уже хлеб подороже, потому что он для души. Оттуда и семью твою разыскивать будем…» Так я оказалась в Узбекистане. Самад предложил жить у них, я мама его — отец тоже был на фронте — так искренне, душевно уговаривала… Но я отказалась. Не хотелось в такое тяжёлое время людям лишней обузой быть. Самад сначала обиделся, даже рассердился, но потом, кажется, понял меня. «Значит, хочешь сама по жизни шагать? Ну, что ж, сестрёнка, выходит, я в тебе с самого начала не ошибся. А помочь я должен до конца…» И с тем ушёл куда-то. Вернулся к полудню и заявил: «Собирайся!..» — «Куда?» — спрашиваю. «Там узнаешь…» Самад привёл меня в правление Общества слепых. Встретили меня там с распростёртыми объятиями. Помогли окончательна прийти в себя, встать на ноги. Прежде всего я начала работать. По системе Брайля научилась читать и писать. Потом поступила в Среднеазиатский государственный университет. Окончив в этом году САГУ, я снова вернулась па своё, ставшее мне родным, предприятие. И пот теперь я специалист с высшим образованием. Между прочим, Самад тоже окончил институт. Работает инженером на Ташсельмаше. Мы часто с ним встречаемся. Я бываю у них дома. Будто вторую семью нашла. Своих-то я так и не разыскала… Вот так и шагаю по жизни. А ведь после того, как ослепла, не раз приходила в голову мысль: «Ну, теперь всему конец! Как знойный суховей иссушает цветущие деревья, нежные молодые побеги, так, думалось мне, злой судьбой выжжены в душе лучшие мои и самые светлые мечты и чаяния, моя вера в счастливую жизнь и стремление к прекрасным целям. Теперь ты будешь в жизни как бесполезный камень, Зоя». Дорогие товарищи, кто хочет так же, как и я, испытать подлинное счастье созидательного труда, кто хочет снова почувствовать себя полноценным человеком, кто хочет жить по-человечески интересно и содержательно, пусть, не раздумывая, обращается в областное правление Общества слепых. Не поддавайтесь пораженческому настроению, не сдавайтесь, товарищи!..
Когда Зоя Кузьминична кончила говорить, все вдруг почувствовали себя ожившими, будто очнувшимися от долгого и кошмарного сна. Каждый вдруг о чём-то оживлённо заговорил с соседом. Сидевший рядом с Рустамом Шакировым парень встал и заговорил, обращаясь ко всем.
— Зоя Кузьминична рассказала нам всю правду о себе. Но это и обо всех нас правда. Всё так и есть. В самом доле, каждый, в чьей душе осталась хоть искорка человеческой гордости и человеческого достоинства, не может не согласиться с её словами. Возьмём хотя бы меня. Научившись за год по системе Брайля читать и писать, я поступил в музыкальную школу. Через два года закончу её. И в любой школе, в которой пожелаю, смогу преподавать музыку. На вопрос: «Кто ты в жизни?» — я смогу с гордостью ответить: «Я работаю учителем. Я учу детей прекрасному!» Да и в материальном отношении жизнь моя, конечно, заметно улучшится. Это же всё равно, что после удушья вынужденной бездеятельности вздохнуть полной грудью, расправив, в труде и творчестве крылья! Вот рядом со мной сидит Рустам Шакиров. Раньше он был учителем. И сейчас, стоит ему только по-настоящему захотеть, и он сможет снова с радостью и, я думаю, с чувством огромного удовлетворения вернуться к прежней своей любимой профессии. Таким же образом, без всякого сомнения, и все присутствующие здесь товарищи сумеют найти своё место в большой жизни.
