Дафна Калотай - В память о тебе
— Поэзия и сюрреалисты, — сообщил венгр. — Двое студентов-энтузиастов. Ходили слухи — ты ведь в курсе? — что мой предмет могут исключить, но на прошлой неделе я предложил студентам продолжать занятия в любом случае. Они согласились. Кому нужны официальные зачеты? Меня восхищает их энтузиазм!
— Они лучше знают, что принесет им больше пользы.
Эти студенты понимали, что шанс послушать лекцию профессора, лично знавшего многих поэтов, стихи которых они изучают, выпадает лишь раз в жизни. Отрывистые замечания, которыми то и дело сыпал Золтан, содержали не только скучные умствования, но и первоклассные анекдоты из жизни людей искусства. Первая книга стихов Золтана Ромхани была переведена на английский язык популярным британским поэтом вскоре после переезда венгра в Лондон. В мгновение ока Золтан стал европейской знаменитостью, по крайней мере в среде интеллектуалов, новым «ужасным ребенком», денди, со всегдашней самоуверенной улыбкой и сонным выражением прищуренных глаз. Григорий видел его фотографии в переизданиях, ставших теперь достоянием букинистов. Золтану не суждено было превратиться в настоящую знаменитость, тем не менее его имя неизменно фигурировало в мемуарах художников, драматургов, коллекционеров произведений искусства, хореографов, музыкантов и звезд эстрады своего времени. Рядок там, параграф здесь, но без Золтана было никак не обойтись. Заинтересовавшись, Григорий осторожно прозондировал содержание пока еще не написанных воспоминаний. Кроме упоминаний имен Мэри Квант, британского дизайнера-модельера, создательницы мини-юбки, и Сальвадора Дали его поразила загадочная фраза венгра, брошенная мимоходом: «А-а, Ринго[4]… У него были такие длинные ресницы».
Причиной неприятностей Золтана стали новые веб-сайты, на которых студенты обсуждают и оценивают своих преподавателей. Распространилось мнение, что классы старого профессора трудные и странные, похожие скорее на продолжительные дискуссии, к которым приходится готовиться заблаговременно. Он требовал от своих студентов не только читать произведения, но и уметь их анализировать, обдумывать, разбирать, даже додумывать. Поэтому студенты советовали своим товарищам держаться от курсов, которые читал Золтан, подальше.
Григорий не поддался искушению заглянуть на сайт, чтобы узнать, что говорят студенты о нем. Он вообще старался держаться подальше от Интернета. Его наиболее смелая авантюра, связанная с Интернетом, имела место много лет назад, когда Григорий Солодин купил через виртуальный магазин номер журнала «Хэллоу» за 1959 год, в котором была помещена статья, посвященная драгоценностям Нины Ревской. Четыре разворота с серьгами, часиками, ожерельями и браслетами. Большинство из этих украшений были подарками от почитателей, иностранных дипломатов и известных ювелиров. Фотография янтарного браслета и сережек на третьей странице являлась косвенным доказательством того, о чем Григорий давно уже подозревал. Он хранил журнал в своем кабинете, в верхнем ящике картотечного шкафчика, где лежали его заметки о русской литературе, в папке с названием «Короткая проза XIX века».
Теперь, когда драгоценности будут выставлены на аукцион, к чему все эти доказательства?
Должно быть, он непроизвольно вздохнул.
— С тобой все в порядке, Григорий? — с беспокойством спросил Золтан.
— Да, нормально. Не волнуйся.
Роль убитого горем вдовца можно играть год, может немного дольше, но потом она наскучивает. Что же касается известия об аукционе, то Григорий решил не слишком переживать по этому поводу. С некоторых пор непрекращающаяся болтовня Карлы и Дейва вместе с постоянными попытками Эвелины, к которой он относился только как к другу, выманить его на прогулку либо пойти вместе в кино или театр навели Григория на мысль, чего от него ожидают. Многие мужья, схоронив жен, утешаются через год, максимум полтора, находят новых подружек, успокаиваются и больше не ходят мрачными и печальными. Григорий и сам вот уже больше года как перестал носить на одежде маленькую розовую ленточку на булавке, полученную в больнице. Когда исполнилось два года со дня смерти Кристины, он снял с пальца обручальное кольцо. Теперь эта золотая безделица лежала на маленьком подносе рядом с заколками для галстуков, которые он не носил. Пришло время взбодриться и перестать выглядеть занудой.
— Жаловаться не на что, — сказал он Золтану.
— Чем помогут жалобы, если случилось горе? Но в мире много странного и причудливого. Никогда не знаешь, что преподнесет жизнь в следующий раз.
Глаза Золтана смеялись, но улыбка его была кривой.
— А как дела у тебя? — спросил Григорий.
— Доедай-ка свой торт, а то клюешь его, словно ешь с чужой тарелки.
Григорий улыбнулся. Золтан говорил правду. Надо смириться и продолжать жить дальше.
«Не зацикливайся… Не зацикливайся…»
Григорий поймал себя на том, что утвердительно кивает собственным мыслям. Ему не нравилось свое душевное состояние. Он потерпел фиаско. Когда-то он уважал Нину Ревскую, а она… Почему она его боится? Это бессмыслица. Он потерпел поражение и сдался.
Нет, он знает, что делать. Почувствовав себя лучше, Григорий доел торт. Золтан снова принялся записывать что-то в блокнот, но потом оторвался, взглянул на Григория и неожиданно серьезно сказал:
— Мы должны поговорить, и как можно скорее.
Григорий помолчал и спросил:
— А чем мы сейчас занимаемся?
Золтан сердито тряхнул головой и прошептал:
— Не здесь.
— А-а…
Григорий оглянулся. Никто, кажется, не прислушивался к их разговору. Он стряхнул со стола крошки.
— Я позвоню тебе домой.
— Нет, нам надо встретиться.
Озадаченный Григорий пожал плечами.
— Хорошо, скажешь когда. А сейчас мне надо уходить.
Он поднялся и натянул перчатки. Золтан чуть заметно кивнул. Два завсегдатая кафе, раньше сидевшие за соседним столиком, шепотом обменялись какими-то словами и пересели подальше от них. Григорий понял, что это из-за Золтана. Они приняли его за бродягу: грязные полиэтиленовые пакеты, отлично сшитые, но покрытые пятнами широкие габардиновые брюки, обтрепанный по краям шелковый галстук. Это Америка, страна равных возможностей! Здесь уважаемого поэта могут по ошибке принять за бездомного.
— Хорошо, Золтан! До скорого!
— С нетерпением жду, — откликнулся венгр.
Григорий не мог припомнить, когда в последний раз он с нетерпением чего-то ждал.
Когда-то он был молод и полон надежд. Григорий до сих пор помнил жесткий на ощупь брезентовый рюкзак, с которым приехал из Принстона. Лямки были длинными и узкими. Он так и не смог привыкнуть к ним. Рюкзак покрывали пятна, оставшиеся после «встреч» с многочисленными лужайками, тротуарами и полами. Он помнил, как воняла его футболка после долгих часов, проведенных в грейхаундском автобусе. Ужасно хотелось есть, а он все шел и шел по авеню. Ему уже исполнилось девятнадцать лет: высокий, долговязый, растрепанные, давно немытые волосы. Григорий сошел не на той остановке. Идти пришлось долго — куда дольше, чем он предполагал. Ему понравился тенистый парк посреди авеню. Трава как длинная зеленая ковровая дорожка. Единственными большими городами, которые он до того посетил, были Париж и Нью-Йорк. По сравнению с ними старые здания Бэк-Бэя, престижного жилого и торгового района Бостона, казались причудливыми, но одновременно солидными. Впрочем, тогда все его помыслы занимал лишь один адрес, один дом. Крутые ступени крыльца, кованые железные перила. Массивная, покрытая резьбой дверь подъезда чуть приоткрыта. Григорий глубоко вздохнул и вытер ладони о штаны. Не помогло. Потом он достал из кармана платок и вытер пот со лба.
Зайдя в вестибюль, он вытащил из рюкзака большой светло-желтый конверт, в котором хранились различные «доказательства», нашел интерком и нажал нужную кнопку. Все свои надежды он возложил на эту маленькую кнопочку.
С конвертом в руках он стоял неподвижно, погруженный в море собственных мечтаний.
— Да?
Ее голос звучал несколько настороженно.
Григорий заговорил по-русски. Назвал себя.
— Как вас зовут? — тоже по-русски спросила Нина Ревская.
Она казалась растерянной, но не раздраженной.
— Григорий Солодин. Мои родители знали ваших соседей. В Москве.
Ему не хотелось говорить всей правды.
— У меня к вам важный разговор. Это не займет много времени, — подумав, добавил он.
— Подождите, я спущусь, — твердо сказала Нина.
Он с нетерпением ждал ее прихода. Сердце немилосердно билось в груди. Через стеклянную перегородку Григорий наблюдал за дверью лифта, но она так и не открылась. Женщина появилась неожиданно. Вместо лифта она воспользовалась лестницей. Ее движения были исполнены грации. Длинная шея. Изящные руки. Она с любопытством смотрела на Григория через стекло. Совершенный овал лица. Стянутые в тугой узел черные волосы. Рано постаревшая кожа кистей рук и набрякшие суставы совсем не гармонировали с ее обликом в целом. Женщина приоткрыла дверь.
