Милена Иванова - Женщина на грани...
Отец улучшил свой результат и снова крепко держал мяч в руках, но теперь он выступил в роли арбитра-посредника:
— Видишь ли, дочка, ты еще очень молода и неопытна, ты еще не готова к таким вещам. Подожди несколько годков, поднаберись опыта, поднакопи денег. Не беспокойся, самостоятельность и независимость никуда от тебя не убегут, вот увидишь. А здесь у тебя все есть, с нами ты пока, слава богу, ни в чем не нуждаешься. Ради бога, поставь себе задачу накопить на отдельную квартиру. Это гораздо лучше, чем сорить деньгами на оплату съемных комнат и жить где попало, бок о бок с какими-нибудь свиньями. Вот так. А потом купишь себе нормальную квартирку и живи там в свое удовольствие, как бог на душу положит. А мы с матерью тебе поможем, чем сможем, правда, Пилар?
Мать, само здравомыслие и благоразумие, всем своим видом одобрила его победу, довольная, что у отца хватило хитрости, чтоб не сказать ума, отсрочить проблему, отложив ее на потом. Ободренный ее моральной поддержкой, отец вынес окончательный приговор:
— Ты жила беззаботно и привыкла не думать ни о чем, а такие серьезные решения не принимаются на скорую руку. Нате вам! Ухожу, и точка! Что ж ты ведешь себя как дуреха! Женщина, ведь ты уже не маленькая, о таких вещах надо советоваться с родителями, прежде чем принимать какое-то решение. Значит, давай мы сделаем так: с этого дня ты начинаешь копить на отдельную квартиру. Мы не будем у тебя ничего просить. А когда ты накопишь на первый взнос, мы подыщем тебе что-нибудь симпатичненькое и поможем с ипотекой. А поскольку это случится, сама понимаешь, ни сегодня и ни завтра, времени у тебя будет достаточно, чтобы хорошенько подумать…
— Конечно, отец прав! Прислушайся, дочка, к тому, что он говорит, и послушайся для разнообразия. А завтра, кто знает, появится у тебя какой-нибудь жених, а вместе копить уже гораздо легче, чем в одиночку. Вот увидишь, придет день, когда ты нас сама поблагодаришь за это. — Моя мать не могла без того, чтобы последнее слово осталось не за ней.
Я уже готова была расплакаться и признаться, насколько я с ними согласна, как вдруг вступила бабушка: в бой пошла тяжелая артиллерия. Она кардинально поменяла курс, сама о том не подозревая. Тоном потомственной аристократки она произнесла:
— Порядочная девушка, католичка, не уходит из дому просто так, хлопнув дверью, как служанка.
Да что она возомнила себе, эта старая карга! Да я вообще не собиралась быть ни порядочной девушкой, ни тем более католичкой! Дайте ей денег на дорогу, и пусть убирается отсюда, грязная старуха! Я ухожу из дому и баста! В одну секунду я позабыла все угрызения совести, которые всплыли у меня в голове минуту назад. Куда только слезы подевались. Это я-то должна провести сто лет одиночества со своими предками, собирая грошики на мифическую собственную квартиру?
— Все уже решено. К тому же я уже внесла залог. Не беспокойтесь обо мне, и я вас не побеспокою ничем. В конце концов, на дворе девяностые, а не пятидесятые. И Франко давно в могиле, и многое из того, что он сделал, тоже.
Последнюю фразу я сказала специально для бабушки, чтобы тронуть ее сердце. В довершение своей речи я сделала большой глоток кока-колы и от всей души пожалела, что это было не виски.
Моя тетя, изменница, сидела и не знала, чью сторону ей лучше принять. Мы с родителями не ладили, это нормально, но тетя понимала, что она — это совсем другое дело, ей необходимо было выбирать выражения, — и она расчетливо заняла универсальную позицию швейцарского посла:
— Успокойтесь, не переживайте вы так. Все наладится.
— Что значит успокоиться! Как мы можем успокоиться, Мария-Кармен? — взорвалась моя мама. — Да нам теперь соседям будет стыдно в глаза смотреть! Не знаю, как мы с ними будем здороваться-то. Мать родная! Ты только посмотри на невестку Марибэль из третьей квартиры, она только и делает, что шпионит за всеми: кто пошел, куда пошел, с кем пошел? Что я ей скажу? Как я объясню? А что я скажу Чони со второго этажа? Да завтра последняя кошка в квартале и та будет смешивать нас с грязью. Боже правый! Дочка, до чего ты довела свою бедную мать! Как я буду людям в глаза смотреть! — разорялась она, театрально возводя глаза к потолку. — Копия своего отца!
Эта ведьма, моя бабушка, по всему было видно, полностью соглашалась с мнением своей дочери и кивала головой. Единственный человек, которого не трогал весь этот бесплатный цирк, был мой дядя, который продолжал под шумок накачиваться пивом, радуясь в глубине души, что это не его проблема и что его она не касается. Единственными, кто меня поддерживал, но они, естественно, не смели и слова вставить, были мои толстяки кузены. В их глазах читались зависть и неподдельное восхищение. Я чувствовала себя Королевой Пяти Морей, Владычицей Морскою.
Несмотря на это, царствование мое продлилось недолго, потому что отец, не успела дверь как следует захлопнуться за последним членом нашей возлюбленной семейки, вернулся в гостиную и влепил мне пощечину. Прямо так, без предупреждения, без предварительного объявления войны.
— Бесстыдница! Ты не посмеешь уйти из дому, как какая-нибудь… последняя! И немедленно убирайся в свою комнату, чтобы я тебя больше не видел! Потому что, если увижу, убью вот этими самыми руками!
Мать не отставала и, как всегда, не могла не добавить:
— Соплячка неблагодарная! Сделала нас посмешищем всего квартала! Да как ты посмела!
Я молча ушла в свою комнату и затаилась, оставив их одних в гостиной чесать языками сколько их душе было угодно. Между слезами и всхлипываниями, то сморкаясь, то втягивая сопли, я строила планы победоносного отмщения.
Переезд выпал на воскресенье. Я собрала в два чемодана только все самое необходимое и вызвала такси. Мать начала плакать так, что у меня самой комок подкатил к горлу, но я быстро взяла себя в руки. Я не могла позволить себе такую роскошь, как заливаться слезами, иначе мы упали бы духом вместе со всеми вещами. Хороша команда! Отец, который не разговаривал со мной с того памятного дня, сейчас дулся на меня за то, что я не позволила ему отвезти себя на нашей машине. Если бы я позволила, он бы тут же привез меня обратно, потому что, правду сказать, комната была еще та, настоящая трущоба.
Я убрала свои вещи в шкаф к Антонио, потому что в моей комнате помещались только кровать и стул возле кровати. Потом постелила свое белье и достала из чемодана свою подушку. Потом прибрала свое карикатурное жилище, пародию на квартиру. Утешало только то, что теперь у меня не было ничего, что бы сочеталось с прилагательным «большой», поэтому прибираться будет нетрудно и привыкать недолго.
Затем я отправилась в кухню и выгребла оттуда столько дерьма, что у меня чуть галлюцинации не начались. Глазам не поверить, как все было загажено. Ни Эстрельи, ни Антонио не оказалось дома. Поскольку это было воскресенье, они находились там, где их ветер носил. Каждый на своем месте. У меня в голове не умещалось, как молодые ребята могли жить в такой мерзости. По ходу дела мне пришлось убить двадцать восемь тараканов, зато, перед уходом окинув кухню последним взглядом, я осталась довольна собой — она выглядела вполне прилично. Теперь дошла очередь и до ванной. На полу валялись волосы, а на полочках этажерки — пустые тюбики от зубной пасты, ржавые лезвия для бритья, старые зубные щетки, флаконы с подозрительными жидкостями и обрывки ваты. Тяжело вздохнув, я взяла мешок для мусора и сгребла туда все, что на вид выглядело трехлетней давности. Затем я высыпала в ванну щелочь в таком количестве, в каком ее обычно только на заводе выпускают, и после полутора часов неустанной оттирки и двух поломанных ногтей она снова засверкала как новенькая, а унитазом наконец-то можно стало пользоваться, и я впервые за все это время смогла на него сесть.
Я по-настоящему устала. Достав пиво из холодильника, с банкой в одной руке и сигаретой в другой я снова прошлась по квартире. На это больно было смотреть: мебель как будто только что подобрали на улице, куда ее выбросили предыдущие хозяева, окна не видели тряпки и воды с тех пор, как их вставили при строительстве, занавески были черны от копоти сигаретного дыма. Я решила оставить гостиную в первозданном виде, чтобы было с чем сравнить, и присела на диван полистать журнал «Ола!», который нашла под тем же диваном. Как раз когда я познакомилась с последними сплетнями, местными и международными, наконец вернулись Эстрелья и Антонио. Лица у обоих были красными от загара, они были похожи на дырки, прожженные утюгом, или на жареных креветок. Ребята ходили в бассейн. Я предложила им холодного пива, и мы разболтались.
Эстрелья оказалась беззаботным и улыбчивым созданием, невинным и невозмутимым. Думаю, с ней мы легко уживемся, потому что она из тех, кто ни от кого не требует ничего лишнего или вообще ничего и не портит тебе кровь каждый день по поводу и без повода. Она рассказала, что преподает танцы в академии, и, если неправильно истолковать ее слова, можно было бы прийти к выводу, что она ненавидит свою работу.
