Александр Дюма-сын - Роман женщины
— Что такое? Скажи мне, что тебя мучит, дитя мое? — спрашивала старуха. — Разве я не заменяю тебе покойницу мать? Разве я не могу посоветовать тебе? Разве ты перестала любить меня?
— Да, ты любишь меня, все меня любят! А я? Я обманывала всех!.. Марианна, моя добрая Марианна!..
И несчастная Мари бросилась на грудь своей кормилицы. Она оставалась несколько минут в таком положении, не решаясь начать рассказа этого тяжелого дня.
Вдруг сильный удар звонка раздался в передней. Мари вскрикнула.
— Это он! — вскричала она в ужасе.
— Кто он? — спросила Марианна, невольно разделявшая страх своей госпожи.
— Эмануил! Он убьет меня! — отвечала Мари, отыскивая место, куда бы скрыться. Звонок раздался в другой раз.
— Не может быть, чтоб это был твой муж, — утешала ее Марианна, — он еще не приехал.
— Отвори скорей, — сказала Мари, — я готова на все!
Марианна вышла исполнить ее приказание. То был Леон.
— Дома г-жа де Брион? — спросил он.
— Дома, сударь, — отвечала Марианна.
— Я должен ее видеть, — сказал маркиз, и, не ожидая ответа, он вошел в комнату.
— Опять он! — сказала Мари, увидев вошедшего Леона.
— Мари! — произнес де Гриж, подходя к ней. — Мне нужно было вас видеть.
— Я знаю, что вы хотите сказать мне. Вам обязана я своею гибелью, вам — который, отдавшись одной женщине, хладнокровно и подло разбил и честь, и счастье другой, которая не сделала вам никакого зла, которая никогда не любила и не любит вас!.. Оставьте же меня теперь!
— Не будьте жестоки, Мари! Мы оба — жертвы случая, и я клянусь честью, что вам не за что упрекать меня.
— Что же вам нужно еще от меня? Да, я ваша, ваша! Но зачем же вы пришли отрывать меня от колыбели моего ребенка?
— Мари, я только что видел вашего отца.
— Моего отца! Вероятно, он уже знает все?..
— Он ничего не знает.
— О, как бы я хотела, чтоб он узнал истину как можно позже!
— Послушайте, Мари. Я понимаю, что вы должны ненавидеть меня в эту минуту как человека, который поверг вас в эту бездну несчастья. Но в то же время я не могу упрекать себя ни в чем, кроме как в той бесконечной любви, которую вы зажгли в моем сердце. Верьте мне, я готов отдать и жизнь, и честь, чтоб избавить вас от этих слез.
— Где вы виделись с моим отцом? — спросила Мари.
— У вашего дома, когда он выходил от вас. Я шел к вам, потому что мне нужно было вас видеть, потому что… потому что я умирал от беспокойства за вас.
— Что он там делал?
— Он следил за вами; он знает, где вы были.
— О, я несчастная!
— Он хотел переговорить с вами; ему тоже желательно было знать, зачем были вы, дочь графа д’Ерми, у этой проклятой Юлии; но я обманул его, чтобы успокоить…
— Что же вы сказали ему? Говорите.
— Я сказал, что де Брион был некогда любовником этой женщины, что вы узнали об этом, и, естественно, ревнуя его, вы решились на эту поездку.
— Вы солгали. Не лучше ли было прямо обвинить меня, виновную, нежели его, которого не за что обвинять.
— Но ведь он был же ее любовником!
— Вы и теперь еще носите этот титул! А его прошлое не подлежит моему суду.
— Нужно же было как-нибудь не допустить к вам сегодня графа; надо было уничтожить его подозрения. Вот мое оправдание, Мари, простите меня!
— Отчего вы не хотели допустить его ко мне?
— Я хотел прежде видеть вас.
— Что же вы можете сказать, чего б я не знала уже сама? Что я принадлежу вам? Увы, к несчастью, это мне известно. Что я ваша любовница, что я должна проклинать себя, что мне ничего не остается, как смерть и смерть насильственная? Разве я сомневаюсь в этом? Боже мой! Что я сделала вам, чтоб вы вечно тревожили меня и в моей любви, и в моих муках? Разве я любила вас или люблю? Что угодно еще знать вам? Что я люблю Эмануила? Да, люблю! Люблю его одного — это вы давно знаете! Что я презираю вас как обманщика; что проклинаю вас как убийцу и моего счастья, и доброго имени, словом, всего, что было у меня драгоценного в жизни. О, да простит вас Бог, но я — я не прощу вам!
И обессиленная внутренней борьбой, Мари упала на диван, закрывая лицо руками.
— Что вы сделали, сударь! — вскричала Марианна. — Дитя мое! Мари, опомнись! Бог милостив, он видит твои страдания, он простит тебя!
— Мари! — произнес Леон, становясь перед ней на колени и хватая ее руки. — Мари, не обвиняйте меня, ведь я любил вас до безумия. Да, я воспользовался вашей слабостью, вашей скорбью, я хотел, чтоб вы были моею. Разве я виноват, что вы прекрасны? Моя ли вина, что я люблю вас? Виноват ли я, что вы носите не мое имя?.. Послушайте, Мари! То, что я хотел два года назад, я хочу еще и теперь; я уважаю и боготворю вас, как святыню. Сделайтесь вы завтра моей женою, и я не вижу предела моему счастью. Я понимаю ваше положение, я знаю, что погубил вас — но моя любовь остается вам, и она так полна в душе моей, что в состоянии заменить для вас все, что вы теряете. Не будем же думать о прошедшем — оно умерло, бросим же на него саван забвения и подумаем о будущем, которое еще может нам улыбнуться.
— Невозможно, — проговорила Мари.
— Вы не верите в милость Всемогущего?
— Я ни во что не верю, менее всего — в себя, а еще менее — в вас!
— Мари, укажите мне возможность возвратить вам ваше счастье, хотя бы оно могло быть куплено ценой крови, моей жизни, моей души! Чтобы спасти вас, я готов оскорбить даже тень моей матери.
— Матушка, бедная матушка! — говорила Мари. — Не умри она, ничего бы подобного не могло случиться. О, небо оставило меня!
— Мари, минуты дороги! — прервал Леон. — Завтра муж ваш узнает все. А знаете ли вы, что будет тогда?
— Он убьет меня.
— А что будет со мною?
— С вами? Вы забудете меня, вы полюбите другую — вот и все.
— Вы знаете, что это невозможно.
— Но будет.
— Послушайте, Мари, не следует, чтоб Эмануил застал вас здесь.
— В таком случае мне нужно умереть сию же минуту.
— Вовсе нет, надо бежать.
— Не с вами ли? Никогда.
— Так вы любите его?
— Люблю, повторяю вам, люблю.
— Какое же оправдание вы будете иметь в глазах людей?
— Не вам меня спрашивать об этом.
— Нечего делать! Если уж суждено мне погубить вас, Мари, — сказал Леон вставая, — то я знаю, что мне должно делать.
— Что?
— Я дождусь здесь де Бриона… и убью его.
— Его! — вскричала Мари. — Эмануила! Вы убьете его! О!.. Делайте лучше со мною, что хотите.
— Вы соглашаетесь ехать со мною?
— Боже мой! Боже мой! — произнесла бедная женщина, заливаясь слезами и пряча свою голову в подушки дивана. — Неужели все, что я вижу, что слышу, что делаю — действительность! Неужели я в самом деле пала так низко и дошла до всего этого в два года… Бедный отец мой! Что он скажет? О, милостивый государь! Где конец вами сделанного зла?..
— Одумайтесь, Мари, прошу вас! То, на что вы смотрите с таким ужасом, не повторяется ли ежедневно? Разве сердце не может следовать своей дорогой? Обрученное с одним, оно часто любит другого и для него оставляет своего мужа.
— Да, но для тех, по крайней мере, любовь может служить оправданием.
— О, как вы жестоки, Мари! — сказал Леон.
— Виновата, — сказала г-жа де Брион, и она протянула руку де Грижу, — виновата, я с ума схожу. Да, я люблю вас, и я должна вас любить, — прибавила она с усилием, — потому что иначе чему могут приписать мой поступок и какое имя дадут мне самой?.. Что вы говорили?..
— Де Брион не должен застать вас здесь.
— Вы правы, — отвечала бессознательно Мари, утирая слезы и стараясь успокоиться.
— Надо уезжать из Парижа, даже из Франции.
— Все равно, куда бы то ни было, хоть на край света, — я и туда донесу свои муки и свое раскаяние. Итак, я должна покинуть все: отца, комнату, в которой умерла мать и которую я хотела навсегда оставить в том же виде, как святилище воспоминаний, мужа, который проклянет меня, дочь, которая напрасно будет звать меня к себе.
— Мы увезем ее с собою.
— Что тогда ему останется?
— Несчастье не может быть вечно, и когда-нибудь вы опять соединитесь со всем тем, что до сих пор любили.
Мари склонила голову в знак сомнения. Она была задавлена страданием и не могла найти в себе ни капли воли, чтобы противостоять этому человеку, который вел ее к гибели.
— Я готова на все! — сказала она. — Приказывайте!
— Во-первых, муж ваш не должен более вас видеть.
— Потом?
— Отец ваш тоже, вы, пожалуй, откроетесь ему — и тогда мы погибли.
— Бедный папа!
— Завтра с рассветом надо бежать.
— С вами?
— Нет, с Марианной.
— Ты пойдешь ли со мною? — сказала Мари, обращаясь к старушке, к существу слишком слабому, чтобы защитить ее, которая только плакала, жалея свою госпожу.
— Мне ли оставить тебя, дитя мое, — отвечала Марианна.
