Олег Руднев - Долгая дорога в дюнах-II
— Может быть, тебе хочется позвонить домой? Мадам Сатель любезно передала мою просьбу главному врачу — и разрешение получено.
— Ты в самом деле ведьма! — восхищенно сказал Эдгар. — Умеешь не только сниться, но и угадывать желания. — Он чуть замялся. — Но, видишь ли…
— Вижу, — перебила она, — у благодарной Франции найдется пара сотен франков для оплаты твоего разговора с матерью.
Тем временем медсестра принесла аппарат, включила его в розетку и вышла.
— Можешь не объяснять, где находится ваш знаменитый рыбацкий поселок, я с детства знаю это наизусть, Марта принялась нажимать на кнопки, вызывая междугороднюю связь. — Назови только домашний номер.
Он с волнением слушал, как Марта переговаривается с телефонистками сначала по-французски, потом по-латышски, Наконец она протянула ему трубку.
Лиля была дома одна. Услышав частые междугородные звонки, она со всех ног кинулась к телефону.
— Алло? Что? Повторите, девушка… Париж?! — Руки ее дрожали, на щеках вспыхнул лихорадочный румянец. — Да-да, я слушаю! Алло! Алло!
— Алло! Мама, это я! — радостно заорал Эдгар в трубку и вдруг осекся, поняв, что ему отвечает не мать. — А кто это?.. Узнать? Нет, не узнал… А почему я должен… Господи, это ты?
Узнав, наконец, Лилю, Эдгар был ошарашен. Ему казалось, что не месяц-другой назад, а в незапамятные времена происходили бурные сцены в Иркутске, любовная лихорадка в московской гостинице. Непостижимы человеческие чувства!
— Как ты там очутилась? — спросил он с неподдельным удивлением и, спохватившись, вежливо замямлил: — Нет, почему… Я рад. Нет, уверяю тебя, рад! Это очень мило с твоей стороны…
Эдгар смущенно покосился на Марту, которая деликатно отошла в дальний угол и любовалась там не то пейзажем, не то натюрмортом в абстракционистской манере.
— Вернусь? — переспросил Эдгар. — Не знаю пока. Понимаешь, тут появились новые обстоятельства… Скажи, а мамы нет поблизости?
Глава 26
Давно уже отзвучал прилетевший сюда, за тридевять земель, непривычно чужой голос Эдгара. В комнате стало темно. А оцепеневшая от горя Лиля все сидела рядом с телефоном, судорожно сцепив тонкие пальцы.
Впрочем, Артур, вернувшийся из больницы, увидел ее уже совсем другой — деловитой, энергичной, как всегда элегантной.
— Ну вот! — возбужденно сообщил он. — Кажется, уговорил медицину, и завтра нам, может быть, отдадут нашу хозяйку. Так что, если вы, Лилия, не возражаете, то завтра с утра…
Он замолчал, только сейчас заметив, что девушка уже собрала чемодан и взяла в руки плащ.
— Я очень рада за вас, Артур Янович. И за Марту Екабовну тоже. Но, к сожалению, я должна срочно уехать.
— Уехать? Как же это? — огорчился он. — Вы же собирались еще побыть у нас…
— Так получилось — изменились обстоятельства.
— Жаль, Марта будет очень расстроена.
— Мне тоже жаль, — Лиля с трудом сдерживала вновь навернувшиеся на глаза слезы. — Я очень полюбила ее… А теперь — прощайте!
— Куда же вы одна? Я провожу вас.
— Нет-нет. Очень прошу — не нужно. Я прекрасно доберусь сама.
Смущенный ее отказом Артур в нерешительности топтался у двери. У порога Лиля вдруг обернулась.
— Чуть не забыла — звонил ваш сын.
— Эдгар?! Откуда?
— Прямо из Парижа. Он здоров. У него все в порядке. Просил поцеловать вас обоих.
И, чмокнув Артура в щеку, Лиля подхватила свой чемодан и быстро вышла из дома.
Квартира Андриса Калныня в шикарном «цековском» доме была, пожалуй, слишком просторна для старого бобыля. Главной комнатой хозяин считал библиотеку с множеством книг, а вообще поддерживал в доме щепетильную корабельную чистоту.
Вот и сейчас смахивавший в просторном «адидасе» на отставного борца, он бродил с пылесосной трубой наперевес вдоль книжных шкафов и стеллажей, придирчиво выискивая пылинки.
Раздался мелодичный звонок, и Андрис неторопливо пошел к двери. Он чуть опешил, увидев на пороге своих старых, основательно подзабытых знакомцев, Марциса и Хеньку.
— Здорово, здорово, землячок! — Марцис без приглашения ввалился в прихожую, довольно нахально тесня от дверей Калныня. — Вот, принимай, так сказать, представителей народа.
Он был в легком, в самый раз для разговора подпитии. Хенька — тоже, но его жанром была угрюмая молчаливость.
Спасибо тебе, отец наш родной и благодетель! — Марцис еще немного отодвинул пузом хозяина и, обеспечив себе необходимое сценическое пространство, отвесил глубокий земной поклон. — Избранник ты наш народный! Заступник неподкупный! За все спасибо! Перво-наперво за председателя нашего, товарища Артура Бангу. За то, что из председателей вышибли, перед всем народом опозорили, жену его чуть в гроб не вогнали, да и самого тоже, — великая благодарность! За то, что шпионом не объявили, в тюрьме насмерть не сгноили, — земной поклон!
Калнынь, не выпустивший пылесосной кишки из рук, с мрачным интересом наблюдал, как старый рыбак все бил и бил посреди прихожей свои шутовские поклоны.
— За него вон спасибо, — Марцис ткнул пальцем в сторону Хеньки. — Вчера из редакторов поперли, выдали такой волчий билет, что теперь не то что в газету, в кочегары не устроится. За меня, грешного, особая благодарность тебе лично и партии нашей родной! Из бригадиров вылетел, с судна списали, завтра на общем собрании из колхоза попрут — специально из района Первый прибудет. Во какая честь!
Отвесив очередной поклон, Марцис вдруг деловито огляделся.
— Квартирка у тебя ничего, не тесная. В общем, не побрезгуй безработными рыбачками, старыми землячками. Кинь нам тут половичок у дверей, дозволь приютиться. На тебя вся надежда, заступник ты наш!
— Ты, друг, хоть закусывал? Или чистую принимал? — так и не улыбнувшись, поинтересовался Калнынь.
— Закусывал, закусывал! — зло огрызнулся Марцис. — И тебе еще поднесем закусить.
— Мы пришли тебе морду бить, — не поднимая головы, безрадостно объявил Хенька.
Тщедушный и тонкошеий, он выглядел жалко рядом с похожим на экс-чемпиона по борьбе или боксу Калнынем. Но Андрису было не до смеха.
— Вот оно что! Ну так валяйте, милости прошу! — Он вытянул шею и подставил свою медвежью физиономию. Видя, что рыбаки замешкались, смущенные его готовностью, грустно добавил: — Только незадача вышла — опоздали вы чуток. Мне уже накостыляли. На всю, так сказать, партийную катушку.
— Что-что? — подозрительно прищурился Марцис. — Это за какие же грехи?
— Слетел я, братцы, с должности, — вздохнул Калнынь. — Хорошо, если в партии оставят. Комиссия уже работает.
Друзья озадаченно переглянулись.
— За что же такая немилость? — удивленно спросил Хенька. — За Артура?
— За все сразу, по совокупности.
— Интересно девки пляшут, по четыре сразу в ряд, — прищурившись, Марцис разглядывал Калныня. — Значит, ты за них из кожи лез, а они тебя под зад?
— Из квартиры-то не попрут? — уже другим тоном спросил Хенька.
— Хрен их знает, — разозлился Калнынь. — Разве в этом дело? Ну ладно, если морду бить раздумали, пошли, хоть посидим. Не частые вы гости.
Со сладким бульканьем наполнились водкой три больших хрустальных стакана на кухонном столе, и были они немедленно опрокинуты в три луженые глотки.
— А вообще, — Марцис смачно хрустел огурцом, — так тебе и надо. Сам в собственный капкан угодил. Неужто не снятся тебе земляки, которых ты эшелонами в Сибирь отправлял? Ну хорошо, в сороковом ты только что из тюрьмы выскочил, злым был, по дури кинулся одних раскулачивать, других в колхозы тащить, третьих в агенты империализма записывать. Дров, конечно, наломал изрядно, однако власть имел небольшую. На подхвате был. Но потом-то, потом?! Когда немцев прогнали и ты уже при чинах, в органах состоял. Неужто не жалел всех этих баб, ребятишек? Да и мужиков тоже, самых что ни на есть работящих латышей с родной земли сживал. Неужто вправду верил, что они пособники Гитлера? Злостные враги трудового народа? А если не верил, как же мог позволить этим, из Москвы, разорять твою землю, издеваться над народом? Сволочь ты!
Марцис так крепко саданул кулачищем по столу, что расплескалась водка из наполненных по второму кругу стаканов.
Калнынь долил их до верха, аккуратно вытер стол.
— Ты давай закусывай, — посоветовал он, — чтобы память лучше работала. А то уж, наверное, забыл, как рыдал, когда Отец народов помер? Как на демонстрациях с портретом вышагивал? Как, выбившись в бригадиры, на собраниях пламенно агитировал? Про единую семью народов на вечные времена. А теперь, когда вышибли, диссидента из себя корчишь?
— Прав он, Марцис, — угрюмо подтвердил Хенька. — Все мы сволочи. А я в газете, думаешь, не кривил душой. Кривил — из номера в номер, изо дня в день. Какой только чуши не писал — про трудовые подвиги, почины, соревнования. Про счастливую, процветающую Латвию! Нет давным-давно никакой Латвии. Есть кусок загаженной земли. Переименуй его завтра по просьбе трудящихся в какой-нибудь Краснобалт или Брежневск, через пяток лет никто и не вспомнит, что здесь Латвия когда-то была. Нету Латвии — есть один буржуазный национализм.
