Дэвид Лоуренс - Белый павлин. Терзание плоти
В конце июня погода снова установилась. Трава пошла в рост, так что сено обещало быть хорошим. В этом году нужно было выкосить только два поля, чтобы обеспечить себе достаточный запас до весны. Как только начались мои каникулы, я решил помочь своим друзьям, чтобы мы втроем — отец, Джордж и я — могли заготовить сено, не прибегая к найму работников.
В первое утро я встал очень рано, еще задолго до того, как солнце поднялось достаточно высоко. Назойливый крик петухов слышался по всей долине. Внизу, над водой, над мокрой травой, все еще стоял белый плотный туман. Когда я проходил краем луга, коровий пастернак был ростом с меня. Маленькие ранние птички — жаворонков я не слышал — летали туда-сюда над лугом, забираясь в цветы и быстро вылетая оттуда, стремительно проносясь мимо малинового щавелевого факела. Повсюду выглядывали пурпурные глыбки вики, желтые цветочки молочного горошка, радовали глаз и разбросанная розовость лесной буквицы и плавающие звезды маргариток. На изгороди повисла всей тяжестью жимолость с розовыми розами.
Утро посеребрило полосы скошенной травы на дальнем лугу, навело блеск на те места, где ручей огибал камни, они бриллиантово мерцали. Утро бежало по моим жилам. Утро преследовало серебряных рыбок в глубине, а я, увидев их, быстро сунул в воду палец, чтобы они уплыли обратно.
Я услышал лай Трипа и побежал к пруду. На острове виднелась плоскодонная лодка, а из-за кустов слышался свист Джорджа. Я окликнул его, и он вышел на бережок полуодетый.
— Принеси полотенце, — велел он, — и подай мне.
Через некоторое время я вернулся. Мой Харон дрожал от холода. Один хороший толчок — и мы на острове. Я поспешил раздеться, поскольку мой друг был уже готов к купанию. Трип прыгал вокруг нас, лая от возбуждения.
— Он не понимает, что произошло со мной, — сказал он улыбаясь, оттолкнув собаку ногой. Трип отскочил, потом прыгнул обратно и лизнул его. Он начал играть с собакой. Они прыгали и вертелись на торфяной почве, смеющийся голый мужчина и ликующая собака, которая старалась достать своей большой головой до лица человека, лизнуть, а потом, отбежав, прыгнуть снова, чтобы прикоснуться к голым рукам или к груди. Наконец Джордж лег на спину, смеясь и прижимая собаку брюхом к земле. В это время собака, тоже веселясь, пыталась все-таки лизнуть его в грудь, но не могла, потому что хозяин крепко держал ее. Так они и лежали с Джорджем некоторое время, не шевелясь, пока я не окликнул Джорджа, и тот вскочил на ноги. Мы вместе прыгнули в пруд, Трип за нами.
Вода была холодна, как лед, и на какое-то мгновение я потерял чувствительность. Потом начал плавать, и вода стала вроде теплее, я не чувствовал ничего, кроме поэзии бытия. Я увидел Джорджа, плывущего на спине и смеющегося надо мной. Тогда я поплыл к нему. Смеющееся лицо исчезло, потому что он перевернулся и поплыл от меня, а я преследовал темноволосую голову и красную шею. Трип, негодяй, плыл передо мной и мешал мне. Потом, радостный, он поплыл обратно. Я рассмеялся про себя, когда увидел, что он теперь уже преследовал Джорджа. Я догонял его. Он старался отогнать прочь собаку, а я догонял его. Как только я подплыл к нему и схватил его рукой за плечо, с берега раздался смех. Это была Эмили.
Я изо всех сил брызнул водой в ее сторону. Потом Трип выскочил из воды и погнался за ней, потому что она убегала от его брызг. Джордж, смеясь, плыл рядом со мной.
Мы стояли и вытирались досуха, поглядывая друг на друга. Он был очень хорошо сложен, красивая мужская осанка, тяжелая мускулатура. Он подсмеивался надо мной, утверждая, что я похож на одного из длинных уродливых парней из Обри Бердсли. Я напомнил ему о классических образцах красоты, заявив, что мое телосложение лучше, чем его массивность, чем очень удивил его.
Но в конце концов я сдался и склонил перед ним голову, а он принял это в вежливой форме. Я рассмеялся. Он знал, что я отнюдь не восхищаюсь аристократизмом, наличием голубой крови. Для меня это все тщета. Я смотрел на него, он стоял, белый на фоне зеленой растительности, и растирал руку, держа ее напряженной, с налитыми мускулами. Он вытирал свою кудрявую голову, а я смотрел на выпирающие мускулы его плеч и шеи, когда он их напрягал. И сразу вспомнил рассказ Эннабелла.
Он увидел, что я прекратил вытираться и, смеясь, сказал, что сам разотрет меня очень быстро, словно я ребенок или женщина, которую он любил и не боялся. Я ощутил себя довольно слабым и беспомощным в его руках. Он схватил меня еще крепче. Его рука обвилась вокруг моего тела. Он прижал меня к себе. Прикосновение друг к другу наших голых тел было в высшей степени приятно. Я пережил восторг души, он тоже. Когда он растер меня до красноты и мне сделалось тепло, он отпустил меня, и мы посмотрели друг на друга смеющимися глазами. В это мгновение мы очень любили друг друга. Я никогда с тех пор не знал подобной любви ни к мужчине, ни к женщине.
Потом вместе отправились в поля. Он собирался косить траву на острове, которую не докосил вечером. Я же решил наточить нож у машины, а затем срезать косой ту траву, которую машина не возьмет. Холодное, туманное утро, неподвижность окружавшей нас природы; голубоватых деревьев; мокрых раскрывшихся цветов; доверчивых мотыльков, складывавших и расправлявших свои крылышки, — все было так мило, славно. Лошади ступали со спокойным достоинством, повинуясь командам. Когда все было наготове, лошади остановились, а машина была смазана, Джордж еще стоял, наслаждаясь, прекрасным утром и глядя в долину.
— Больше не буду косить на этих лугах, — сказал он с сожалением. Мы начали косить. Ровно сколько было выкошено, столько же оставалось. Наконец все труды завершены. В этом году поздние цветы рано распустились на кустах, окружавших поле, и розовые розы цвели высоко над изгородью. В траве было полным-полно цветов, знакомых с детства. Больше мы никогда не встретимся с ними.
— Уже только ради того, чтобы косить, стоило, пожалуй, жить, — сказал он, глядя на меня.
Мы почувствовали тепло солнца, проглянувшего сквозь утренний холодный туман.
— Видишь сикомору, — сказал он, — ту кустистую, за большой ивой? Я помню, как папа сломал большую ветку, потому что ему понадобилась прямая палка-посох. Помню, что испытывал жалость. Она росла такая прямая, с такими удивительными листьями… ты знаешь, как выглядят молодые сикиморы высотой в девять фунтов? Мне это показалось жестокостью. А теперь и ты уезжаешь, и мы убираемся отсюда восвояси. Я буду себя чувствовать так, будто мой ствол сломан. До сих пор помню красноватые пятнышки на листьях, которые он срывал с ветки.
Он растроганно улыбнулся мне, слегка смутившись из-за столь долгих речей. Потом полез на сиденье, взял в руки вожжи и поднял нож у машины.
— До свидания, — сказал он, улыбаясь мне через плечо.
Машина тронулась. Нож обрушился, трава задрожала и упала замертво. Машина засновала по полю, оставляя позади себя срезанную нежную бархатистую траву на всем пути следования. Цветы на еще не срезанной траве неподвижно застыли в ожидании, точь-в-точь наши дни впереди, еще не прожитые нами.
Солнце лизнуло землю лучами, проснулись бабочки, и я мог слышать его раскатистое «Но-о!» с дальнего конца луга. Потом он повернул, и я мог видеть уши лошадей и его белые плечи, когда они двигались сквозь высокую нескошенную траву, стоявшую стеной на склоне холма. Я присел под вязом, чтобы наточить ножи. Проезжая, Джордж всякий раз оглядывал скощенный ряд, лишь изредка понукая лошадей, чтобы они шли ровно. Его голос пробудил к жизни все вокруг. Когда мы работали, мы почти не обращали внимания друг на друга. Его мать частенько говорила:
— Джордж так рад, когда оказывается в поле, что даже времени не замечает.
Позже, когда стало жарко, запахло жимолостью, другие запахи появились в воздухе; когда все поле было выкошено, и я увидел последнее предсмертное дрожание круглолистых колокольчиков, перед тем как им упасть; когда в зеленом ворохе утонули толстые стебли пурпурной вики; мы стали ворошить вилами посеребренные солнцем изумрудные полосы скошенной вчера травы, стали подставлять еще почти свежие цветы солнцу, чтобы те умирали побыстрее.
Мы разговаривали о прошлом, размышляли о будущем. Став на день старше, мы забыли обо всем, работали, пели, иногда я читал ему стихи, рассказывал о какой-нибудь книге. Какая диковинная жизнь открылась для нас обоих.
Глава VIII
ПАСТОРАЛИ И ПИОНЫ
За обедом отец объявил нам потрясающую новость, что Лесли попросил разрешения устроить сегодня вечерний пикник с гостями на сенокосах Огрели. Ведь там очень красивые места. Ручей течет в тени деревьев, и его берега зелены. А еще есть два удивительных зеленых островка. Более того, жена сквайра написала книгу, в которой изображены эти луга и мельница и где разыгрываются трогательные любовные сцены. Гости, приглашенные на бракосочетание в Хайклоуз, непременно хотели побывать на пикнике в таком замечательном месте.
