Дороти Кумсон - Спокойной ночи, крошка
Я наношу немного антибактериального геля на левую ладонь, размазываю его по рукам. Пройдя дверь, я оказываюсь в коридоре с лифтами и нажимаю на кнопку вызова. Стоя там, я прокручиваю в голове разнообразнейшие сценарии: кто-то врезался в мою машину на парковке; кто-то ворвался в кафе, а Эми забыла спрятать в сейф выручку; Кейта ранили на дежурстве, и он не хочет рассказывать мне о том, что произошло, в палате Лео. «О господи, что же случилось? Что с нами будет?»
Приехав на второй этаж, я бегу к двери. Мчусь по коридору, сворачиваю за угол, несусь по лестнице — я не могу ждать еще один лифт! — пробегаю мимо стола охранника… И вот я у главного входа. Теплый воздух ударяет мне в лицо, на улице душная майская ночь. Обычно такая погода царит в начале сентября.
Так тепло… и идет снег.
Слышится мерное гудение мотора, и майская ночь наполняется снегом. Майским снегом. Маленькие снежинки падают с неба, укрывая мир вокруг меня белым одеялом. Я замираю на месте, глядя, как на ветру танцуют снежинки. Это чудо. Настоящее чудо.
Я люблю снег. То, как он делает все мягче. Когда выпадает снег, не видно острых углов, все гладкое и мягкое. Дорога не кажется длинной и гнетущей, она струится белым бархатом, зовет за собой, и ты можешь ехать по ней, сколько захочешь. Я ненавижу холод, но обожаю снег. А сейчас я наслаждаюсь снегом без холода. Вытягиваю вперед руки, ловя снежинки, кружусь от восторга, запрокидываю голову, глядя на небо. Его заливает оранжевый свет фонарей, в вышине сияют звезды. И падает снег.
Он мягко ложится на мою кожу и не тает, липнет к растянувшемуся кремовому свитеру, голубым джинсам и черным волосам. Снег теплый.
— С годовщиной тебя, — говорит Кейт, выходя из тени за дверью больницы.
Он все это время был здесь. Как этот огромный — его рост под метр девяносто — мускулистый человек мог спрятаться там?
Кейт подходит ко мне, а я все еще смотрю на снежинки, на белое одеяло, нежно укрывшее дорожку ко входу. Снег прячет от меня этот тягостный путь, который приходится проходить каждый день, чтобы повидаться с сыном.
— Это ты сделал? — спрашиваю я, когда Кейт подходит поближе.
Он заключает меня в объятия, и я чувствую себя в безопасности. Кейт защитит меня.
— Ради меня?
Он кивает.
— С годовщиной тебя, — шепчет Кейт мне на ухо.
«С годовщиной?» У нас с мужем много годовщин. Мы познакомились, когда мне было девятнадцать. Я устроилась работать в баре, где он был менеджером. В баре в центре Оксфорда. Кейт был на десять лет старше и не обращал на меня никакого внимания. Прошло два года, и через пару дней после моего двадцать первого дня рождения Кейт позвонил мне и пригласил на свидание. Тогда я уже не работала в том баре.
— Я хотел подождать, пока ты вырастешь, и только потом начинать ухаживать за тобой, — объяснил он.
У нас было два свидания. На первом я так нервничала, что выпила слишком много, а потом уснула на переднем сиденье машины Кейта, так что ему пришлось отнести меня домой на руках и передать мое бесчувственное тело моей соседке по комнате.
Я была удивлена, когда он пригласил меня второй раз. Это случилось через неделю. На втором свидании я не выпила ни капли.
Были и другие памятные даты — день, когда мы в первый раз расстались (я решила, что у нас с Кейтом слишком большая разница в возрасте), когда сошлись вновь, когда снова расстались после пяти месяцев совместной жизни (мне казалось, что он требует слишком многого от наших отношений). Мы сходились и расходились много раз, пока Кейт не ушел от меня восемь лет назад. И тогда это было уже всерьез. Три года назад мы сошлись в последний раз, и так появилось еще два повода для празднования годовщины: день, когда Кейт переехал ко мне и Лео, и день нашей свадьбы. У меня хорошая память на даты, и я знаю, что ни одна из наших годовщин не выпадает на май.
— Сегодня не наша годовщина, — говорю я.
— Да, это не годовщина свадьбы, — соглашается Кейт.
— Сегодня не наша годовщина, — заверяю его я. — Я бы вспомнила.
Его ладонь ложится на мою левую ягодицу, он притягивает меня к себе и шепчет на ухо:
— Это годовщина того дня, когда мы впервые трахнулись. — Его теплое дыхание щекочет мою щеку и шею.
Он специально растягивает слово «трахнулись», так что оно кажется и непристойным, и романтичным.
— Из всех наших годовщин ты выбрал эту для того, чтобы устроить такое пышное празднование? — смеюсь я.
— Я хотел напомнить тебе, что чудеса случаются.
— Надеюсь, ты хочешь сказать, чудом было то, что я согласилась переспать с тобой, а не наоборот. Иначе у тебя могут возникнуть серьезные проблемы, дружок.
— Ну конечно. — Кейт сжимает мою ягодицу сильнее.
— Не могу поверить, что ты сделал все это для меня, — улыбаюсь я.
— А для кого же еще? — Он целует меня в лоб. — Конечно, я должен поблагодарить своих помощников. Питеру пришлось проснуться, вылезти из кровати и открыть свой магазинчик, чтобы я смог арендовать машину искусственного снега. Охранник поднялся на новый уровень профессионализма, овладев навыками обращения с этим устройством. И, конечно, тебя — за то, что ты отреагировала именно так, как я и хотел.
— Спасибо. Никто еще не дарил мне чудо.
Сейчас мне остается надеяться только на чудо. Чудо, которое вернет мне Лео. Вернет мою жизнь в привычное русло. И необязательно, чтобы это чудо было Божественным вмешательством. Сойдет и рукотворное чудо. Мой сон повторяется, и всякий раз Лео оказывается в нем чуть дальше от меня. Да, мне остается надеяться только на чудо.
— Звездочка, — нежно шепчет Кейт, прижимая меня к себе.
Он начал называть меня так, когда мы впервые познакомились в баре. Нова — это слово на латыни означает «новая звезда». Взрывающаяся звезда. Счастливая звезда.
Я едва слышу его.
— Звездочка, — повторяет Кейт, — перестань, пожалуйста. Не думай об этом две минуты. После этого мы вернемся к нашей реальности. Мы вернемся к тому, что случилось. Но сейчас, в этот самый момент, будь здесь, со мной. Наслаждайся снегом. Ладно?
Две минуты.
Две минуты — это целая жизнь. Каждая секунда, пока Лео спит, — это целая жизнь. Словно я должна прожить сто двадцать жизней, не чувствуя, как натужно бьется сердце в груди, как быстро кровь бежит по венам.
Две минуты — это мгновение ока. Это время, когда все может измениться. Лео может проснуться за эти две минуты. Он может проснуться за тридцать секунд, а потом полторы минуты думать о том, почему меня нет рядом. Почему я не жду его, как обещала перед тем, как он заснул.
Кейт просит у меня не две минуты. Он просит у меня целую жизнь. И мгновение ока. Он просит все пространство и время. Он создал для меня снегопад, и теперь я должна отдать ему все пространство и время.
— Ладно? — повторяет Кейт. — Две минуты. Ради меня. Ради нас. Давай насладимся снегом, насладимся этими двумя минутами нашей годовщины, а потом, когда две минуты пройдут, мы вновь станем сильными. И нам будет легче вернуться к нашей реальности. Ладно?
Я смотрю на его лицо и впервые с тех пор, как началась эта жизнь, вижу моего мужа. Он чужой мне человек. Его черные глаза, широкий нос, полные губы, кожа цвета красного дерева — все это кажется чужим. И, наверное, сейчас я тоже кажусь ему чужой. Основа наших отношений начинает рушиться. Я знаю, что супружеские пары часто разводятся, потеряв ребенка, но я не осознавала, что к разводу может привести и болезнь. Медленно, коварно, незаметно, но все же неотвратимо. «В горе и радости…» Мы поклялись в этом. Но мы не думали, что клянемся быть вместе, когда мы бессильны.
Мы с Кейтом по-разному справляемся с проблемами.
Ему нужно разделять свое время в критических ситуациях. Чтобы превозмочь горе от комы Лео, Кейту нужно отстраниться, пополнить запас душевных сил, а потом вернуться к реальности. Вернуться, словно в бой, где он может сражаться с тем, что уготовила ему судьба.
А я словно врастаю в горе. Я думаю о случившемся все время, я хочу, чтобы это закончилось, я надеюсь, жду, что все образумится. И я знаю, что как только перестану делать это, случится что-то страшное.
Вот почему мы отдаляемся друг от друга. Наши методы борьбы с горем несовместимы, и хотя мы знаем о боли другого, мы ничем не можем помочь. Вот почему нить за нитью ткань наших отношений расплетается. Вот почему Кейт устроил для меня снегопад. Он хочет, чтобы я испробовала его метод. Хочет посмотреть, не сработает ли это в моем случае. Хочет узнать, есть ли у нас шанс.
— Ладно, — я улыбаюсь. — Хорошо.
Две минуты. Я могу подарить ему две минуты. Может быть, это сработает. Может быть, это спасет нас. В конце концов, это всего лишь две минуты. Я стою и наслаждаюсь снегом в мае.
Лео повернулся к маме. Она склонилась над книжкой. А ведь сейчас она должна была смотреть на экран! Мама — непослушная девочка. Это она включила «Боба-строителя», значит, она тоже должна его смотреть. Лео нравилось сидеть у себя в комнате и разрисовывать фломастером стену, но мама привела его в гостиную и включила «Боба-строителя». Лео не очень любил этот мультик, зато он нравится маме. Она его включила — значит, должна смотреть.
