Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Нежная душа
— Ваш муж поступил правильно. Образование — важная вещь, — заметил Жослин. — И религиозное воспитание — тоже.
Он смягчился. Тала начала резать мясо, потом выкатила из золы потрескавшиеся коричневые картофелины. От запаха пищи у мужчины потекли слюнки. Из леса донеслось тявканье лисицы. Ей ответила уханьем сова.
— Почему бы вам не перебраться в город? — спросил он.
— Мне там было бы скучно, — ответила Тала. — Одиночество меня не пугает, и лесных зверей я тоже не боюсь. Ко мне часто приходят в гости мои сестры, двоюродные и родные, и у меня есть Тошан.
Тала опустила голову и стала накладывать еду в тарелки. Маленького роста, грациозная и хрупкая, она казалась Жослину очень молодой. Он скользнул взглядом по ее черным косам, по тонкому профилю.
— А чем занималась Мари-Эрмин целыми днями, когда жила с вами? — спросил он.
— Почему вы так ее называете?
— Это имя мы дали ей при крещении, — отозвался Жослин. — Я заметил, что все остальные зовут ее просто Эрмин. Хотя какая разница!
— Завтра я покажу вам письма, которые она мне написала, — пообещала Тала. — Эрмин шила приданое для своего первенца. Гуляла на берегу реки. Мои родственники услышали, как она поет, в один из вечеров, похожих на этот. Это было прекрасно! Ваша дочь — девушка добрая и ласковая. Она заслуживает счастья. И заслуживает того, чтобы узнать своего отца. А теперь ешьте, мясо быстро остывает.
У Жослина от голода подвело живот, и он не стал возражать. Никогда еда не казалась ему такой вкусной. Под небесным сводом вместо крыши, в окружении ночных звуков — шепота ветра в листве, потрескивания огня — он ощутил умиротворение.
— Честно говоря, если вы не против, я мог бы остаться здесь на пару дней. Вы ведь найдете для меня работу?
Индианка кивнула и улыбнулась.
Прошла неделя, а Жослин все еще жил в хижине на берегу реки.
На берегу реки Перибонки, воскресенье, 14 мая 1933 годаЖослин вышел из хижины и потянулся. Ярко светило солнце. За десять дней деревья успели полностью одеться в летнюю листву ярко-зеленого цвета. Вся опушка покрылась нежно-розовыми цветами. Сидя на табурете, Тала плела корзинку из ивовых прутьев. Она вставала раньше, чем ее гость, и успевала переделать сотню мелких дел по хозяйству. Собака ходила за ней по пятам или лежала у ее ног, как в это утро.
— Я провожу с вами вот уже второе воскресенье и не вижу, чтобы вы ходили на мессу, — притворно упрекнул мужчина хозяйку дома.
— Я не стану идти много миль, чтобы спасти свою душу, — ответила она. — Кофе готов, я сейчас испеку лепешки.
Еще мгновение — и Жослин бы улыбнулся, так ему было хорошо. Физический труд, чистый весенний воздух, простая, но вкусная пища Талы вернули ему силы. Он редко кашлял и перестал испытывать приливы жара, которые так мучили его в санатории.
— Хотите, я схожу на охоту? — доброжелательно спросил Шарден. — Или на рыбалку?
— Пара рыбин спасет жизнь паре куропаток, — пошутила Тала. — Я никогда не ела столько птичьего мяса!
Мужчина неожиданно для себя засмеялся. Как ни пытался он подстрелить молодую косулю или зайца, всегда возвращался с охоты только с куропатками.
— Значит, сегодня у нас будет рыба, — решил он, наливая себе кофе.
Замешательство и стеснение первых часов их встречи было позабыто. Жослин сел напротив индианки и стал смотреть, как она переплетает желто-зеленые прутья.
— Что ж, мне пора уезжать, — сказал он. — Я так и не сходил на исповедь.
— И куда вы поедете? — рассеянно спросила Тала.
— Думаю вернуться в Труа-Ривьер, к родителям. Они очень старые. Возможно, кто-то из них умер в мое отсутствие. Моя сестра, старая дева, заботилась о них.
Жослин почему-то не стал говорить Тале о своей болезни. Он строго следил за гигиеной, ел из одной и той же тарелки, пил из одной и той же чашки и мыл руки десять раз в день.
— Ваши родители живы, — вздохнула она. — Как я помню, они очень обидели Эрмин. Она написала им, когда нашла свою мать. Лора рассказала, откуда вы родом. Шардены из Труа-Ривьер ответили вашей дочери, что не желают ее знать. Это очень злые люди. Хотя я уверена, что они ходят в церковь каждое воскресенье!
Озадаченный, Жослин потер подбородок. Он ни на секунду не усомнился в правдивости слов Талы. Живя рядом с ней, он приобрел уверенность в том, что она всегда искренна.
— Эрмин писала моим родителям! — удивился он. — Это случилось примерно три года назад, верно? Представьте себе, я все записываю в специальную книжечку, чтобы не забыть. Лора поселилась в Валь-Жальбере три года назад. И в это самое время я как раз жил в Труа-Ривьер!
Он умолк, не желая признаваться, что в указанное время жил в санатории родного города, поскольку уже тогда был болен туберкулезом.
— Они мне не сказали, — с горечью констатировал он. — Увидь я это письмо, многое сложилось бы по-другому. Но теперь поздно.
Жослин встал. На нем была рубашка в клетку и полотняные штаны. Не надев шляпы, он взял рыбацкое снаряжение и направился к реке. У него болело сердце.
«Ну почему Тала рассказала мне эту историю о письме именно сегодня? У меня было такое хорошее настроение! Знать бы, что мать не стала плеваться ядом в ответном послании! Эрмин не должна знать правду о Лоре».
Пока он нервными шагами мерил берег Перибонки, потерявшись в воспоминаниях и мрачных мыслях, прошло много часов. Наконец он лег на песок и подставил лицо солнцу. Приятное тепло действовало усыпляюще. Ему снились сны, оставившие чувственное эхо в каждой клеточке его тела.
Было уже темно, когда Жослин вернулся в хижину. Тала помешивала кушанье в чугунной кастрюле, стоявшей прямо на углях.
— Я не принес рыбы, — сказал он. — Не мог думать ни о чем, кроме этой истории с письмами.
— Жаль, — отозвалась она. — Я приготовила рагу из солонины.
Они поели молча, устроившись у костра. Жослин выпил пива, которое пришлось ему не по вкусу. Часто он поглядывал на Талу, на ее медного оттенка кожу, казавшуюся ему гладкой и шелковистой. Он заметил, что на ней в этот вечер была розовая хлопчатобумажная туника с глубоким вырезом на груди. Надень такую добропорядочная мать семейства или девушка на выданье, это шокировало бы его, но индианка была вольна в своем выборе и своих поступках, это он понял.
«Я должен уйти, — подумал мужчина. — Эта женщина волнует мне кровь. Черт! Какие сны мне снились сегодня днем…»
Как если бы она читала его мысли, Тала посмотрела на него. В ее черных глазах Жослин прочел мучительное желание.
— В моей постели давно не было мужчины, — призналась она, не стыдясь. — Я прекрасно знаю, что вы не останетесь здесь до конца своих дней. Но этой ночью, только этой ночью, я буду вас ждать. Мне еще нет сорока, кровь с новой силой течет в моих жилах, и у меня одно-единственное желание — приходить к вам с каждым закатом солнца.
От неожиданности он чуть не уронил свой стакан. Бесстыдство Талы его обескуражило.
— Мне странно это слышать, — сказал он. — Простите, но я не приду к вам, и вам запрещаю приходить ко мне. Мне не хочется после смерти гореть в аду. Я женат, и быть с вами означало бы предать свою жену перед Богом.
— За семнадцать лет вы не спали ни с одной женщиной? — мягко спросила она.
— Конечно, спал! — сказал Жослин с раздражением. — Я считал себя вдовцом и потому не хранил целомудрие.
— В жизни Лоры уже есть мужчина, она собирается замуж. А может, уже спит со своим женихом. И зачем вам хранить верность женщине, которую вы отдаете другому? Я вас не понимаю. Что вам мешает занять свое место рядом с ней?
Она приблизилась, и движения ее были исполнены чувственности. Он хотел было встать, но, словно околдованный, не смог шевельнуться.
— Вы очень красивы, Тала! — признал он. — Но я не могу. Мы с вами добрые друзья. Оставьте меня с миром!
— Об этом никто не узнает, — пообещала она. — Вы даже не заметили кольца из белой гальки, которое я выложила вокруг хижины. Что случится в этом круге, ничего не значит. Оно сотрется из нашей памяти. Вам нужна радость, нужна нежность, Жослин. Вы уже сейчас не похожи на того человека, который пришел ко мне — молчаливого, раздражительного, презирающего всех и вся. Я исцелю вашу душу, насытив ваше тело.
Ловкие руки Талы опустились ему на бедра. Он вздрогнул, ощутив острое желание уступить.
«Уложить ее на землю, коснуться губами ее шеи, ее розовых губ! — подумал он. — И ни о чем не думать, отдаться удовольствию!»
И все же он оттолкнул ее, хоть и очень деликатно.
— Я не могу. Это грустно, но правда. Я все еще испытываю к Лоре какие-то чувства, но я много лет не прикасался к ней, и, вы правы, она собирается замуж за другого. Но дело не в этом. Я болен туберкулезом. Эта болезнь передается от мужа жене и от любовника любовнице, это я точно знаю. Минуту назад я сказал вам, что имел связи с женщинами. Это преувеличение, но я много месяцев жил с одной вдовой. Она была больна. Я понял это слишком поздно, когда уже заразился от нее. И вот мои дни сочтены. Теперь вы понимаете, почему я отказался от Лоры, от мечты обнять свою дочь? Господь покарал меня за мои грехи, за мою трусость, за мои заблуждения. Я прожил восемь месяцев в санатории в Лак-Эдуаре, где сам себе казался стариком. А перед этим жил в таком же заведении, но в Труа-Ривьер. Я сыт по горло этими санаториями.
