Лиза Альтер - Непутевая
— Нет. Не может. Я обязана сказать тебе прямо сейчас. Я не смогу больше носить это в себе, — чуть не заплакала я.
— Что случилось, Джинни?
— Ты видела бумаги, которые я подписываю?
— Конечно.
— А знаешь, откуда у меня деньги?
— Откуда? — зевнула она.
— С завода моего отца, вот откуда. — Все! Высказала! Что сделает Эдди, знает только она. По крайней мере, я больше не виновата перед ней.
— Ну и что?
«Ну и что?» Разве я неверно поняла то, чему она меня учила? «Ну и что?» Разве не безнравственно участвовать в маршах мира, живя на деньги, полученные от продажи оружия? Разве не учила меня Эдди, что логика мисс Хед ошибочна, а путь к истине противоречив и сложен? Может быть, это мой сверхрациональный мозг придумал новую проблему?
— Я даже не знала, что у твоего отца есть завод, — пробормотала Эдди. — Что он там делает?
Вот оно! Правда всегда выйдет наружу.
— Взрывчатку, — страдальчески прошептала я.
— Для шахт, тоннелей и всего такого?
— Нет. Для бомб и снарядов. Для Вьетнама.
Ни звука в ответ.
— Если ты меня бросишь, — тихо проговорила я, — я пойму. Прости, Эд. Я должна была признаться раньше. Но до сегодняшнего митинга я не понимала, как это серьезно.
Эдди молчала.
— Ты не разлюбишь меня? — всхлипнула я. — Не разлюбишь?
Тишина. Я пригляделась: она безмятежно спала. Если ночью я могла надеяться, что этим все кончится, то утром поняла, как ошиблась.
Эдди ходила по комнате, бормотала «О Господи!» и решительно отказывалась даже смотреть в мою сторону.
— Прости, Эдди, — несколько раз попросила я, но она была непреклонна.
— Ты говорила об этом еще кому-нибудь? — наконец холодно спросила она.
Я замотала головой.
— Никому не говори. Поняла? Никому! А то моей репутации хана!
— Можешь на меня рассчитывать, — обрадовалась я. Из распахнутого окна голубь выклевывал остатки замазки.
— Ладно! Насколько я понимаю, тебе придется вложить деньги в компанию по производству протезов, медикаментов и так далее.
— Я не могу!
— Почему? Это твои деньги?
— Мои. Но я не могу ими распоряжаться, пока живы мои родители. Это для того, чтобы избежать высоких налогов. Дело в том, что в их корпорации не выпускают протезов. Одну взрывчатку.
— Н-да, — глубокомысленно протянула она. — Господи! — и снова зашагала по комнате. — Коррупция всюду! Я не переживу этого, Джинни. Надо же, я жила на прибыль компании, заправляющей военную машину!
— Прости. Я понимаю, ты очень расстроилась. Я бы все отдала, чтобы избавить тебя от этого кошмара, Эдди! Я обидела женщину, которую очень люблю!.. — Я расплакалась и бросилась на хлипкую кушетку. Та треснула и рухнула на пол.
Я лежала на линялом ковре и безутешно рыдала.
— Ну, ну, успокойся, — Эдди присела на корточки и погладила меня по щеке. — Мы что-нибудь придумаем.
И мы придумали. Если нельзя использовать акции военного завода по своему усмотрению, я, по крайней мере, выражу к нему свое отношение. Мы поедем в Халлспорт и станем пикетировать завод.
— Господи! — воскликнула Эдди, увидев белый особняк с колоннами. — Ну и средневековье!
На лужайке на меня набросилась наша кухарка Мэйбл, и, как я ни пыталась демократично пожать ей руку, чуть не задушила в объятиях. Кончилось тем, что я сама закружилась с ней вместе.
— Ну и ну! — засмеялась Мэйбл, увидев на футболке Эдди призыв «Власть — народу!» — Я работаю у Бэбкоков с тех пор, как Джинни под стол пешком ходила. Это я научила ее завязывать шнурки, и вообще, чему только не учила ее старая Мэйбл! — Она трещала и трещала, акцент становился все сильней и сильней, я даже не помнила, что он так заметен. Но я слишком хорошо знала старую Мэйбл, чтобы не увидеть в глазах какого-то непонятного злорадства. На кого? На Эдди? Или меня?
— Очень приятно познакомиться, Эдна, — улыбнулась мама, показывая наши комнаты. — Джинни писала о тебе много интересного.
— Гм-м-м, — буркнула Эдди.
Мама отвела мне мою старую комнату, а Эдди — бывшую спальню Джима. Эдди еще по дороге инструктировала меня, как поступить в этом случае: выложить все честно и откровенно.
— Мама, — заявила я, покраснев. — Мы будем спать в одной комнате.
Все! Свершилось! Я высунула голову из раковины перед собственной матерью.
— Отлично, дорогая, — согласилась мама. — Как вам больше нравится, девочки.
Эдди пнула меня ногой.
— Я хотела сказать, мама, что мы будем спать в одной постели.
— Да, конечно, дорогая. Все, что устраивает вас, устраивает и меня.
Эдди пожала плечами.
На следующий день мы изготовили два транспаранта: «Рабочие, объединяйтесь!» и «Вествудская корпорация Теннесси — фашисты и прихлебатели империалистических свиней!», отправились на джипе майора к заводу и стали маршировать взад-вперед перед обнесенным колючей проволокой забором, размахивая транспарантами. Вышел охранник, прочитал наши лозунги и миролюбиво сказал: «Знаете, девочки, шли бы вы домой».
Эдди рассвирепела:
— Мы вам не девочки! Это — дочь майора Бэбкока!
— Ну конечно, — заржал охранник.
Я вытащила кредитную карточку и помахала перед его носом, как сыщик из ФБР.
— Видите?
— О! Все в порядке, мисс Бэбкок. Извините, — неуверенно пробормотал он.
Загудела сирена. От неожиданности мы уронили транспаранты и заткнули уши, но как только из ворот потекла к автостоянкам ночная смена, подобрали и выпрямились с решительным видом.
Большинство рабочих не обращали на нас внимания. Я узнавала их лица: с некоторыми училась в школе, некоторых просто видела в городе.
Двое молодых людей в зеленых комбинезонах остановились около Эдди.
— Ф-а-ш… — читал один, а второй беспокойно оглядывался: не заметит ли кто-нибудь, что они разговаривают с двумя странными девушками в футболках с надписью «Власть — народу!» и непонятными плакатами в руках.
— Фашисты, — объяснила Эдди.
— Фашисты. А кто это?
— Фашисты? — удивилась Эдди. — Это такие, как Гитлер.
— Дерьмо! — выругался рабочий и плюнул на тротуар.
— Вам нравится то, что вы выпускаете? — дипломатично спросила Эдди. — Взрывчатку и бомбы для Вьетнама?
— Неужели?
— Да, болван, — сказал второй и ткнул его в бок.
— А мне все равно. Я работаю, мне платят, все о’кей.
— А мне не все равно, — заявил второй.
— Правда? — обрадовалась Эдди.
— Да. У меня там брат, и я ему так помогаю.
— A-а… А вы знаете кому не нравится делать бомбы?
Рабочие переглянулись.
— Если такие и есть, мне об этом лучше не знать, — сказал второй.
Мы отошли и в надежде на более покладистую добычу приперли к стене смирного на вид пожилого мужчину. Он попробовал ускользнуть, но не тут-то было.
— Послушайте, — зашептал он. — Я не хочу неприятностей. У меня пятеро детей.
Я с облегчением узнала Гарри из здания администрации, которого не видела с тех пор, как работала летом на заводе. Он тоже узнал меня, и, несмотря на плакат в моих руках, обрадовался мне.
— Джинни! Тебя не узнать! — Он кивнул на мои желтые джинсы, футболку и косу на спине, как у китаянки.
— Гарри, ответь мне честно: тебе нравится делать бомбы для войны во Вьетнаме?
— Откуда я знаю? — вздохнул он. — Слава Богу, на нас они с неба не падают.
— Но, Гарри!
— Я ведь их не делаю, девочка. Я — чиновник. Но как бы то ни было, если твой папа говорит, что так нужно, значит, так оно и есть.
— Легок на помине, — хмыкнула Эдди.
К нам неправдоподобно быстро приближался майор, одетый в свой полосатый костюм. Я невольно вздрогнула.
— Чем вы здесь занимаетесь?
Я растерянно пожала плечами.
— Вирджиния! Если ты и твоя подружка немедленно не свернете свои плакаты и не уберетесь отсюда… я аннулирую твои дивидендные чеки!
— Ты не сумеешь! Они на мое имя!
— Я сумею в этом городе все, что захочу. Ты, похоже, забыла, что это мой завод.
— А может, вы станете выпускать что-нибудь другое? — пробормотала я, наступив ему на больную мозоль.
— То, что мы делаем здесь, нужно для национальной безопасности, дорогая дочь! Хочешь мира — готовься к войне. Чем сильней военная машина — тем лучше для государства. Я знаю, что некоторые, — он презрительно покосился на Эдди, — рады бы поставить нацию на колени и отдать коммунистам ключи.
Я поняла, что сейчас ему лучше не возражать.
— Но я не из таких! Я слишком долго воевал с Гитлером, чтобы спокойно смотреть, как вы призываете к предательству. Кроме того, что производить на этом заводе, зависит не от меня. Это решали в Бостоне. Почему бы вам не вскочить в самолет и не вернуться туда, откуда вы притащили свои дурацкие плакаты и не менее дурацкие политические взгляды?
— Ублюдок, — шипела Эдди по дороге домой. — Господи, ну и ублюдок!
