Николай Семченко - Что движет солнце и светила
Лариса, никаких музыкальных школ не посещавшая, прекрасно разбиралась в операх, любила классику, знала всех более-менее известных певцов и, дурачась, предпочитала напевать не что-то волнующе-серьёзное, а вот это:
-Не смотрите вы так сквозь прищур своих глаз,
Джентльмены, бароны и денди...
Я за двадцать минут опьянеть не смогла
От бокала холодного бренди...
Изображая из себя институтку - фею из бара, Лариса кокетливо поводила бедрами, закатывала глаза и страстно, по-цыгански трясла плечами. При этом она водила кончиком языка по губам и поочередно подмигивала, изгибая брови.
Вообще, Лариса считала, что в любви важней всего язык. Он может даже карлика превратить в гиганта большого секса и, наоборот, сделать непобедимого супермена коротышкой-пигмеем. Точно так же и какая-нибудь замухрышка, ни кожи - ни рожи, умеющая говорить ласковые слова, хвалить своего избранника и не стесняющаяся в любви бурного потока восторгов, нежданно-негаданно из невзрачной лягушонки оборачивается единственной и неповторимой принцессой.
Лариса изумила Александра, когда в самый, так сказать, ответственный момент вдруг заблаговестила:
- Раз, два, три! Мамочка!
Ох! Ах! Уй! Сказочка...
Эти выкрики ещё больше распалили его, и та ночь - вторая их ночь! пролетела как одно мгновенье, и он, привыкший к долгой тяжести супружества, проспал всего полчаса, а может, даже и меньше, но поднялся свежим и бодрым.
- Что, ты ничего не знал о брусинках? - удивилась Лариса, когда он начал расспрашивать её о ночных стихотворных выкриках.
- Нет, как-то не приходилось...
- А ещё русским считаешься, - шутливо упрекнула Лариса. - Наверно, думаешь, что когда поют "Эх, дубинушка, ухнем!" - это про каких-нибудь волжских бурлаков или лесных разбойников, да?
- А про что же?
- Про то же! "Дубинушку" исполняли, так сказать, на брачном ложе. А брусинки народ вообще придумал для того, чтоб любиться по-человечески, с радостью, а не как слепоглухонемые...
- Частушки, значит, надо петь, - усмехнулся Александр, - чтоб елда по стойке "смирно" встала...
- О, - оживилась Лариса, - да ты, оказывается, знаешь старинное слово. А какие ещё синонимы назовёшь?
Александр, кроме двадцать первого пальца, девичьей игрушки и женилки, ничего больше не вспомнил. Зато Лариса так и зачастила:
- Гвоздь программы, сверло, копьё, соловей-разбойник, корень жизни, ласкун, хобот, пятая нога, верный кореш, дуло, интеграл...
- С математиками, что ли, дружила? - попытался срезать её Александр. Ещё б логарифмы вспомнила...
- Логарифмы - это больше по женской части, - засмеялась Лариса. - Они как раз напоминают маркоташки, попельки, горки или попросту - тити!
Александр поначалу стеснялся этой странной игры. Но мало-помалу путешествие по интимному лексикону его увлекло, и он сам предлагал Ларисе найти какие-нибудь "запасные" названия некоторых частей тела или вполне определённых действий.
Они никуда не спешили и не опаздывали. Куда-либо устроиться было трудно, и они довольствовались пока пособием по безработице. Но в этом вынужденном безделье была своя прелесть: Лариса и Александр, полностью предоставленные друг другу, находили это занятие самым замечательным на свете.
6.
Несколько дней Люба заходила в свой собственный дом с опаской. Поворачивая ключ в замке, она прислушивалась к тишине за дверью. Ей казалось, что там притаился кто-то злой, хищный и коварный. Стоит войти - и до смерти перепугает, обморочит и душу из тела вытянет, как нитку.
Напуганная виденьем в подполье, Люба даже сходила к бабке Полине, которая слыла искусной ворожеей, знала толк в травах и, как поговаривали, якшалась с нечистой силой.
Эта старушка с весны до поздней осени собирала и сушила травы, коренья и всевозможные плоды. Изредка она торговала на рынке сухим липовым цветом, шиповником, чагой; у неё охотно покупали пышные пучки петрушки, укропа, пастернака, а за базиликом и кориандром даже специально приезжали офицерские жёны из соседнего военного городка. Видимо, она и в самом деле знала какие-то секреты, потому что даже в засушливые годы её небольшой огородик поражал пышной и яркой зеленью, пестроцветьем и каким-то особенным медовым благоуханьем.
- А чего ты, милая, испугалась? -прищурилась бабка Полина, выслушав Любу. - Суседка зла тебе не желает. Напротив, предупредила: что-то нехорошее может случиться...
- Да ведь страшно! Эдакую чудь в своём подполье увидела...
- Нынче некоторые людишки пострашнее всякой чуди бывают, - вздохнула бабка Полина. - Уже сама земля охладела к сынам человеческим, и с небес несть им ни гласа, ни указания: невмочь Богу смотреть на всю эту скорбь и увещевать детей своих заблудших. Природа восстала против нас, уже и пользительная травка несёт в себе яд, и съедобный гриб наполняется отравой. Мало ли народу потравилось обычными подосиновиками, помнишь?
Прошлым летом и в самом деле в больнице, в инфекционном отделении, где Люба работала, лежали люди, отведавшие сыроежек да подосиновиков.
Врачи терялись в догадках, выдвигались всякие гипотезы, но, кажется, никто ничего так и не понял. Тем более, что вскоре, после сильных дождей с грозами, пошла вторая грибная волна, и народ ими уже не травился.
- Я за своими травками хожу теперь далеко-далеко, - заметила бабка Полина. - Подальше от посёлка, от полей, от дорог. Да только всё равно замечаю: нет в травах былой силы. Мы же не знаем, что вместе с водой выливается из туч. Да и солнце стало злее, неизвестно, какой энергией питает растения...
- Я за ценой не постою, - перебила Люба, понявшая бабку по-своему. Понимаю, что травы дорого стоят.
- Э, милая, обижаешь! - нахмурилась бабка. - У меня правило такое: сколько человек даст - столько и ладно, лишних денег никогда не возьму, и цены своим травам не набиваю...
- Не обижайся, - сказала Люба. - Я ведь от чистого сердца.
- И я - от чистого, - всё ещё хмурясь, сказала бабка. - Только вот не знаю, помогу ли. Тебе ведь не от суседки надо защищаться...
- А от кого же?
- Суседка - это вроде как твоя домохранительница, - заметила бабка. Она тебе специально показалась, знак дала: остерегайся, мол, какой-то напасти. А ты испугалась, приняла её за злого духа. А может, он уже внутри тебя сидит и не даёт душе покоя...
- Ну, скажешь тоже...
- Да ведь я вижу, что душа у тебя не спокойная, - усмехнулась бабка. Тут и без ворожбы всё ясно. Тоскуешь по Саньке-то?
- Да сдался он мне! - гордо подбоченилась Люба. - Была без радости любовь - разлука будет без печали...
- Ладно тебе, - снова усмехнулась бабка. - Ни присушивать, ни привораживать его не стану - это богопротивное занятие. А совет на будущее могу дать. Не пытайся усложнять жизнь. Зачем понапрасну печалиться? Старые люди говорили: моль одежду тлит, а печаль - сердце. Дам-ка я тебе травки, вот этой - нюхни, ну что? Запашистая, да? Будешь заваривать и пить как чай. Он нервы успокаивает, человека в себя приводит ...
- Разве я похожа на психованную?
- Когда дойдёшь до психа - труднее будет лечиться, - объяснила бабка. Попей травки, вреда от неё никакого. А свою суседку не бойся. Наоборот, поблагодари её за предсказание, угости чем-нибудь вкусненьким, например, оставь медку на тарелочке в том углу, где она тебе показалась...
- Что ты, бабуля! Да как же я в подполье-то полезу? Боюсь ведь...
- Это от того, что душа у тебя не на месте, - ответила бабка. - Не читаешь ты, видно, милая, Библии. А в ней сказано: перейди же ручей огненный! Для человека нет ничего невозможного, и мешает ему только страх. Да ведь ещё старые люди учили: "Страшно дело до начину". Поставь душу на место, и она выправит тебя, укрепит, перенесёт и через ручьи огненные, и пропасти глубокие...
- Легко сказать: поставь на место... Как это сделать - научи.
- Неужто я на профессора похожа? - снова усмехнулась бабка. - Сама неучёная. Одно знаю: без любви, тепла, света и внимания душа чахнет и чахнет, и чахнет. Ну и на что она, чахоточная, годится? Ни помощница, ни защитница, и всего, как мышь, боится. А ты попробуй сделать для неё что-нибудь приятное, раскрой её...
Люба старательно запаривала бабкину траву в большом фарфоровом чайнике. Темно-желтый, почти янтарный настой она наливала в изящную серебряную чашечку и ставила на льняную салфетку - и то, и другое несколько лет пылилось на антресолях серванта. Да и перед кем было ставить красивую посуду? Гости в доме почти не бывали, а если кто и приходил, то обычно свои - соседи, родственники или сослуживцы, перед которыми Люба не очень-то старалась показать свою зажиточность. Ещё завидовать станут!
Чай из бабкиных трав Люба пила медленно, наслаждаясь его ароматом: казалось, что она сидит на небольшой полянке, окруженной молодыми березками, и вокруг неё ластятся-колышутся ромашки, синюхи, кипрей, и пахнет свежескошенным сеном, медом и чем-то волнующе волшебным, чему и названия-то не подберёшь - может, юностью?
