Марк Криницкий - Случайная женщина
— Может быть, вы разрешили бы мне самому лучше заехать к вам?
Этот визит, к несчастью, придется скрыть от Варюши. И зачем она ведет себя таким образом, что ему иногда поневоле приходится прятаться? И было и немного дико, и вместе мучительно стыдно: он, солидный человек и известный врач, вдруг зачем-то поедет потихоньку к этой красивой женщине на ее квартиру и, оставшись с ней там с глазу на глаз, будет выслушивать ее полуинтимные, а, может быть, и вовсе интимные признания. Как это могло выйти таким глупым образом? Он сам удивлялся себе на вырвавшееся у него предложение. Очевидно, тронутая его внимательностью, она совершенно неожиданно расплакалась, и теперь уже плакала, не стесняясь, уткнув покрасневшее лицо в платок и вздрагивая плечами. На мгновение прервав рыдания, она сказала, но голосом уже совсем другим, искренним, обиженным, детским:
— Он ушел к своей прежней семье. Вы знаете? Он сказал, что становится стар, что страдает в разлуке со своими взрослыми детьми, что просит у меня прощения. Ах, да разве возможно все это пересказать!
Глотая рыдания, она говорила:
— Он уверяет, что устал от любви, что я слишком для него молода, что это ошибка… Вот эти все самые слова говорил человек, который когда-то клялся мне в вечной любви… Мы, женщины, как-то удивительно легко идем в таких случаях с закрытыми глазами. Ах, мы так любим слова, так верим словам! Мы никогда не думаем, что мужчины переоценивают свои силы. Ведь так боишься оскорбить мужскую любовь малейшей подозрительностью, какими-нибудь просьбами, свидетельствующими о простой житейской практичности. И когда нас, спустя несколько лет, вышвыривают за дверь, как ненужную ветошь, и говорят… и говорят: это была… (она рыдала, не в силах сдерживать слез)… ошибка… — только тогда начинаешь сожалеть о недостатке практичности…
Перестав плакать, она гневно сдвинула брови и, гордо подняв голову, посмотрела на Петровского.
— Вы знаете, что уже мне избегают кланяться. Может быть, вас также, доктор, будет шокировать ваш визит ко мне?
— Если вы хотите, действительно и притом сознательно обидеть меня… — сказал Петровский, одновременно возмутившись ее вопросом и вместе страдая за нее и восхищаясь ее гордым, вызывающим видом.
— Хорошо, я верю, — сказала бывшая Дюмулен, дав ему глазами понять, что это, конечно, было с ее стороны шуткой.
И ему было приятно думать, что она такого хорошего мнения о нем.
В это время произошло то, чего он беспрестанно в течение всего разговора опасался: неприятно скрипнув, опять приотворилась дверь, ведущая во внутренние комнаты. Она образовала на этот раз довольно большую щель.
Бывшая Дюмулен снисходительно улыбнулась и встала.
— В таком случае, до свиданья.
Петровский обрадованно пошел ее провожать. При выходе из кабинета она сказала вполголоса, слегка повернув к нему лицо:
— Кстати, мой новый адрес… Ведь я живу теперь в меблированных комнатах.
Она назвала улицу и меблированные комнаты. Все это его печалило и расстраивало.
— Прощайте… или, вернее, до свидания… И я прошу вас меня не провожать.
Она продолжала говорить глазами, что понимает многое, о чем не находит возможным говорить. Он также молчаливо подчинился и нажал кнопку звонка.
Бывшая Дюмулен исчезла, оставив после себя ощущение особенно приятных духов и неопределенную тревожную радость. Это, конечно, дурно, но… как ее зовут? Лариса… Раиса… да, Раиса, Рая! Как глупо!
V
В дверях кабинета он столкнулся с женой.
— Замечтался? — спросила она грубо.
Он чувствовал себя немного виноватым перед нею. Самое скверное, что он не умел этого никогда скрыть.
— К тебе решительно нельзя подпускать женщин… Какая гадость! — продолжала она, с отвращением и злобой глядя на него. — Да, так что же с ней?
Порядочный мужчина должен быть верен своей жене не только в поступках, но даже в чувствах. Ведь не даром же сказано, что кто только лишь посмотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.
— Ну, полно, — сказал он, — не сердись.
— Странное, неуместное слово! Я не сержусь, но мне гадко. Ты, положительно, теряешь самообладание всякий раз, как видишь юбку.
Ему захотелось оправдаться.
— Послушай, она, действительно, несчастна.
— Я тебе не позволяю заступаться за нее. Слышишь? Я знаю, что ты в нее влюблен.
— Котик!
— Я слышала, каким ты голосом говорил с ней.
— Каким же особенно?
— Таким, каким ты не будешь говорить, например, с нашей бонной или хотя бы с Софьей Павловной… наконец, даже со мною.
— Но ведь это же естественно, что для каждого человека у нас имеются свои особые оттенки голоса.
— А, значит, для этой авантюристки у тебя уже имеются особенные оттенки голоса? Скоро!
— Варюша! Ради Бога!
Она хохотала. Он знал, что это предшествует слезам. Отчего он до сих пор не умеет себя вести с нею тверже? Она явно и совершенно дико злоупотребляет его откровенностью. Он так хочет жить с нею душа в душу. Ему, например, тяжело что-нибудь скрыть от нее. Он свыкся, сжился, почти сросся с нею, а она ему все еще не верит. Она даже сама любит выражаться, что не верит никому и ничему, намекая этим, что не верит также и ему. Он взят у нее под вечное, оскорбительное подозрение. И что бы он ни делал, как бы ни старался пробудить в ней доверие к себе, она не изменит своего отношения. Это ужасно, ужасно!
Расстроенный, он бегал по кабинету. Всякая подобная неприятность на долгие часы совершенно выбивала его из колеи. Ну, что такого особенного случилось? Приходила молодая, интересная женщина. Конечно, она нравится ему. Но ведь от «нравится» до чего-нибудь… такого… дистанция огромного размера! Ведь он же все-таки не чурбан какой-нибудь, а как-никак мужчина. Ну, даже если «помечтал» немножко, то уже разве это такая большая беда? Мечтание, пожалуй, право, еще не есть вожделение. Это сказано слишком строго.
Варвара Михайловна, сидя на диване, плакала.
— Варюша! — закричал он. — Да ведь это же Бог знает что! Я человек занятой. Мне предстоит сейчас трудная, ответственная работа. Я только что приехал из больницы. Не успел даже еще позавтракать, а ты ко мне привязываешься со своим вздором. Ведь это, понимаешь ли, прямо нечестно.
Она вытерла слезы.
— Хорошо, ты сейчас позавтракаешь.
У нее был самоотверженный вид мученицы долга. В полуотворенную дверь кабинета было слышно, как Агния пробежала в переднюю. Пациенты. Он притворил дверь в приемную.
— Что тебе нужно от меня? Скажи, пожалуйста, раз навсегда! Ты хочешь, чтобы я в одно прекрасное время сошел с ума от твоего невозможного характера?
Ему хотелось, точно истеричной женщине, что-нибудь схватить, бросить, разбить.
— Я хочу знать, о чем тебе говорила эта авантюристка, — сказала Варвара Михайловна спокойно.
— Ты не могла мне сказать об этом просто? Без сцен? Изволь! И он, с презрением усмехаясь, передал ей подробно все содержание своего разговора с бывшей Дюмулен. Даже не утаил намерения побывать у нее. Это он сделал нарочно для того, чтобы окончательно убедить Варюшу в полнейшей чистоте своих намерений. Ведь он бы мог от нее это скрыть. Не правда ли? Но он не сделал этого.
Варвара Михайловна усмехнулась, неприятно опустив уголки губ.
— Кто же из вас предложил это первый?
Замявшись, он солгал:
— Не помню, как это вышло… Кажется, она. Что означает этот вопрос?
Она продолжала неприятно улыбаться. Потом сказала тем же спокойным тоном:
— Ты к ней не пойдешь.
— Я дал ей слово, и мне будет неудобно не сдержать его.
Он старался говорить равнодушно-серьезным тоном.
— Ты к ней не пойдешь.
— Послушай, Варюша, ты делаешь, по обыкновению, из мухи слона. Даже не из мухи, а из… из… какого-то гораздо меньшего насекомого. Ты раздуваешь ничтожное посещение полузнакомой дамочки в огромное событие. Я прошу тебя обратить на это самое серьезное внимание. Это… насилие над личностью, над душою, над здравым смыслом, наконец…
— Ты к ней не пойдешь.
Варвара Михайловна спокойно встала с места и вышла из комнаты.
VI
— Кажется, она уже ушла? — дипломатично осведомилась Софья Павловна о бывшей Дюмулен.
Но Варвара Михайловна не чувствовала потребности быть откровенной. Она ответила коротко:
— Да.
— Однако же, он скоро ее выпроводил.
Выпуская клубы табачного дыма, Софья Павловна проницательно смотрела узенькими, выжидающе сверкающими глазками.
— С какой стати он будет с нею возиться?
Варвара Михайловна нетерпеливо пожала плечами. Так как она, по-видимому, не имела в виду прибавить еще чего-нибудь к этому короткому сообщению, то Софья Павловна почувствовала себя обиженной. С какой же стати она тогда оставалась здесь чего-то дожидаться? И зачем было, в таком случае, спрашивать ее советов? Очевидно, здесь люди собираются жить своим умом. Тем лучше!
