Дэвид Лоуренс - Белый павлин. Терзание плоти
Летти окликнула его.
— Лесли! — И полетела ему навстречу.
Он обнял ее, и целое облако пыли накрыло их. Потом поцеловал ее, и они какое-то время постояли, не двигаясь. Она смотрела снизу вверх на него… затем потянулась, чтобы снять с Лесли защитные очки. Потом она с нежностью посмотрела на него и снова поцеловала. Он ослабил объятия, и она сказала голосом, полным нежности:
— Ты весь дрожишь, дорогой.
— Это от езды. Я ведь ехал, нигде не останавливаясь.
Не говоря больше ни слова, она повела его в дом.
— Какой ты бледненький… иди ляг на диван… не обращай внимания на пыль. Отлично. Я принесу тебе пиджак Сирила. Ох, мама, он проехал столько миль без остановок… позволь ему прилечь.
Она побежала, принесла ему пиджак, заставила прилечь на диван. Потом она сняла с него сапоги и надела на ноги тапочки. Все это время он лежал, глядя на нее. И был бледен от возбуждения.
— Дорога сильно измотала меня.
— А зачем ты вообще так спешил?
— Мне казалось, что если не буду бешено мчаться, то вообще не приеду… Если не поспешу… Не знаю, как ты ко мне по-настоящему относишься, Летти, но когда я что-то обещаю, то обязательно делаю.
Она нежно улыбалась ему, а он лежал, отдыхая и глядя на нее.
— Странно, почему я до сих пор не совершил что-нибудь отчаянное. Я сумасшедший, я потерял голову с того самого момента, как сказал тебе… О, Летти, я такой дурак, несчастный негодяй… Господи, я себя так ругаю. Чувствую себя постыдно, как будто совершил страшный грех. И очень благодарен тебе, Летти, за то, что ты не отвернулась от меня после того, что я сказал.
Она подошла и села возле него, ласково убирая волосы со лба, целуя его. Она испытывала к нему несказанную нежность, пронзительную до слез. Ее движения стали импульсивными, как будто она не осознавала, что она делает. Она притаилась и молчала. Он привлек ее к себе, и они молча лежали, пока не стемнело.
Моя мама что-то делала в соседней комнате, и от этого шума они встрепенулись. Летти встала, и он тоже поднялся с дивана.
— Полагаю, — сказал он, — мне нужно отправиться домой, помыться, переодеться. Хотя… — он добавил тоном, из которого было ясно, что он не хочет уходить, — я должен вернуться утром… Не знаю, что они скажут.
— В любом случае, ты мог бы помыться здесь…
— Но мне нужно вылезти из этой одежды, и я хотел бы принять ванну.
— Можешь воспользоваться одеждой Сирила. А вода горячая. Во всяком случае, оставайся на ужин, хорошо?
— Если я ухожу, то мне следует поторопиться. Моим не понравится, если я приеду поздно. Они вообще не знают, что я приехал. Они не ожидают меня до понедельника или даже до вторника.
— Может, ты все-таки останешься здесь, им нет нужды знать о твоем приезде.
Они смотрели друг на друга смеющимися глазами, как дети, которые находят удовольствие в нарушении любых правил.
— О, но что подумает твоя мама!.. Нет, я лучше пойду.
— Она не будет возражать.
— О Господи. Я спрошу ее.
Он хотел остаться гораздо больше, чем она. Мама подняла брови и сказала очень мягко:
— Лучше, чтобы он поехал домой… И прямо сейчас.
— Но ты только посмотри, как он себя чувствует… Ведь это же в конце концов моя вина. Но не будь такой жестокой, matouchka.
— Я вовсе не жестокая, однако.
— О, Идгрун, Идгрун!.. — продекламировала Летти шутливо.
— Конечно, он может остаться, если хочет, — сказала мама сухо.
— Отлично, mutterchen… И будь поласковей, ну пожалуйста!
Летти была слегка обеспокоена сухим тоном мамы. Тем не менее Лесли остался.
Через некоторое время Летти уже поднималась наверх в свободную спальню, веселая и сияющая, а Ребекка сновала туда-обратно с бутылкой горячей воды и чистым постельным бельем. Летти быстро конфисковала мою пижаму из тончайшей фланели, нашла новую зубную щетку, произвела смотр моих рубашек, носовых платков, нижнего белья и спросила, какой пиджак я бы мог одолжить ему. Меня удивила ее решительность.
Он появился к ужину, намытый, причесанный, сияющий. Ел с аппетитом, излучал теплоту — одним словом, откровенно блаженствовал. Его щеки снова стали румяными, он владел своим телом, к нему вернулись прежняя независимость, уверенность, я не помню, чтобы когда-либо он выглядел таким красивым и привлекательным.
Какая-то особая аура окружала его, какая-то магия чувствовалась в его словах, в его смехе, в его движениях. Нам он нравился как никогда. Мама, однако, держалась натянуто. Сразу после ужина она встала, сказала, что ей нужно закончить письмо, пожелала всем спокойной ночи и ушла.
Однако облачко ее настороженности постепенно рассеялось. Он говорил и смеялся веселее, чем когда-либо, сидел, откинув голову назад, демонстрируя грацию и ладность своего мускулистого тела. Я оставил их у пианино. Он сидел, как бы собираясь играть, а она стояла рядом, положив ему руку на плечо.
* * *Утром он рано встал, в шесть часов спустился вниз по лестнице и направился к машине. Когда я спустился вниз, то увидел, что он очень озабочен и молчалив.
— Какая досада, — сказал он, — мне нужно рано уехать.
Ребекка приготовила завтрак, который мы съели вдвоем. Он все время молчал.
— Странно, что Летти не встала позавтракать с тобой… Она именно тот человек, который бы оценил красоту раннего утра, — сказал я.
Он нервно отломил кусочек хлеба, отпил кофе, как если бы был чрезмерно возбужден, и громко глотнул.
— Для нее слишком рано, я думаю, — ответил он, торопливо утирая усы. Тем не менее казалось, что он прислушивается, не идет ли она.
Спальня Летти находилась над кабинетом, где Ребекка накрыла стол к завтраку, и он прислушивался снова и снова, застыв с вилкой в руках. Потом он продолжил завтрак. Когда он отодвинул тарелку, открылась дверь. Он подскочил и обернулся. Это была мама.
— Мне пора ехать, — сказал он. — Большое вам спасибо… мама.
— Ты странный парень, не понимаю, почему Летти не спустится вниз. Я знаю, что она встала.
— Да, — ответил он. — Да, я слышал. Наверное, она одевается.
— Я позову ее.
— Нет… Не беспокойте ее… Она придет, если захочет…
Но мама вышла и окликнула ее с лестницы.
— Летти, Летти… Он уезжает!
— Хорошо, — ответила Летти, и через минуту она спустилась вниз. Она надела темное строгое платье и была бледна. — До свидания, — сказала она ему, подставляя щеку и глядя куда-то в сторону.
Он поцеловал ее, промурлыкав:
— До свидания, любимая.
Какое-то мгновение он задержался в дверях, глядя на нее. Она же стояла к нему вполоборота и не смотрела на него. Оставалась холодна и бледна при этом покусывала нижнюю губу. Он быстро устремился прочь, демонстрируя откровенное разочарование, потом завел мотор, забрался в свой автомобиль и быстро уехал.
Летти была бледна. Она села завтракать, но сидела, не притрагиваясь к еде, опустив голову, спрятав лицо. Менее чем через час он вернулся, сказав, что что-то забыл. Взбежал наверх и, немного поколебавшись, пошел в комнату, где Летти все еще сидела за столом.
— Я должен был вернуться, — сказал он.
Она повернулась к нему, но глаза ее глядели в сторону, в окно. Она покраснела.
— Ты что-то забыл? — спросила она.
— Сигаретницу, — ответил он.
Потом наступила тишина.
— Я должен ехать, — добавил он.
— Да, я полагаю, — сказала она.
После еще одной паузы он спросил:
— Ты бы не хотела пройтись со мной по тропинке?
Она встала молча. Он взял шаль, нежно накинул ей на плечи. Она позволила ему это сделать. Сохраняя молчание, они пошли по саду.
— Ты… ты… сердишься на меня? — спросил он.
На глаза ей вдруг навернулись слезы.
— Зачем ты вернулся? — спросила она, отвернувшись от него.
Он смотрел на нее.
— Я знал, что ты сердишься… и… — он заколебался.
— Почему ты не уехал? — сказала она резко.
Он молчал, повесив голову.
— Не понимаю, почему… почему… между нами должны вечно возникать какие-то проблемы, Летти, — сказал он, запинаясь. Она сделала быстрый жест, но сразу подхватила рукой юбку и отстранилась от него.
— Видишь, даже мои руки не слушаются меня, — заставила она себя сказать эту нелепую фразу.
Он посмотрел на ее кулачек, прижатый к телу.
— Послушай, — начал он, обеспокоенный.
— Говорю тебе мне противно видеть даже собственные руки, — сказала она тихо.
— Нет, правда, Летти, в этом нет никакой необходимости… раз ты любишь меня…
Казалось, она вздрогнула. Он подождал, озадаченный и несчастный.
— Ведь мы собираемся пожениться, правда? — закончил он, умоляюще глядя на нее.
Она воскликнула:
— О, почему ты не уехал? Зачем ты вернулся?
— Ты поцелуешь меня перед тем, как я уеду? — спросил он. Она стояла, отвернувшись и не отвечая. Его лоб прорезали морщины.
