Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Нежная душа
— Тошан? — позвала она.
Эрмин протянула ему руку, и ее пальцы под шерстяной рукавицей нашли пальцы мужа. Однако он не обнял ее, хотя она на это надеялась всем сердцем. Только слабо пожал ее пальцы.
— Идем, — сказал он спокойно.
Она хотела что-то сказать, но Тошан прижал палец к губам, призывая к молчанию. Разговор начал он сам:
— Сегодня полнолуние. Луна медленно плывет по небу. Идем, река поет только для нас двоих.
В горле у молодой женщины встал комок. Она снова боролась со слезами, на этот раз — со слезами нежности. В голосе Тошана не было гнева, он говорил так, как в первые дни их любви. Она последовала за ним, очарованная покоем, которым был исполнен белоснежный пейзаж. Внезапно тишину разрушил хрустальный рокот водопада, как если бы до этой секунды Эрмин его не замечала, или бурные его воды, вынужденные бесконечно бороться с леденящим холодом, неожиданно пришли в движение.
— Послушай! — восторженно сказал молодой метис. — Послушай, как Уиатшуан напевает свою победную песню. Идем.
Тошан увлек ее к склону. Дюк бежал впереди, вынюхивая что-то на земле. Пес, лапы которого были снабжены мощными когтями, легко передвигался по сугробам, покрытым коркой льда. Эрмин дважды поскальзывалась, но муж поддерживал ее, не давая упасть.
— Я сильно разозлился, — начал он. — Ты была права, когда сказала, что на нынешней работе я изменился. Парни, с которыми я работаю, слишком много пьют и не слишком хорошо отзываются о женщинах. Над многими вещами они попросту насмехаются. Мне пришлось подстраиваться, поступая, как они, чтобы стать среди них своим. Если бы мать, Тала, увидела меня в иные моменты, она бы стала меня презирать. Прошу, прости меня.
— Я тоже хочу попросить у тебя прощения, — сказала Эрмин.
— Знаешь, — нежно сказал он и наконец обнял ее, — это благодаря реке я понял, что не прав; она унесла прочь мой гнев.
Глазам прижавшейся к мужу Эрмин предстало зрелище нереальной красоты, величественная феерия: лунный свет проливался серебром на огромный водопад, чьи стремительные воды неслись вопреки жестокой хватке мороза — поток отливающих всеми цветами радуги кристаллов, в которых застыл небесный свет, льющийся из не менее великолепного стеклянного ларца. Суровая зима, словно терпеливый мастер, сумела собрать мельчайшие капельки воды, чтобы украсить ими кусты, спящие ветви, камни. К созданию этого шедевра люди не были причастны, он родился благодаря капризу природы много веков назад и будет возрождаться вновь и вновь, пока Уиатшуан течет к озеру Сен-Жан, похожая на юную девушку, которая торопится на свидание с возлюбленным.
— Ничего красивее я в своей жизни не знала, — восторженно сказала молодая женщина.
Тошан посмотрел на нее. Ему показалось, будто он на время потерял способность видеть и теперь она вдруг вернулась к нему — мужчина снова с восхищением смотрел на очаровательное лицо своей юной супруги. Он нежно расцеловал ее в холодные щеки, коснулся губами кончика красивого носа, тоже замерзшего. Он утонул в голубом сиянии ее глаз, окруженных ресницами, на которых застыли крошечные кристаллики инея.
— Эрмин, я забыл, как ты мне дорога, — нежным голосом сказал он. — Я больше не достоин тебя! Я повел себя так грубо, так нехорошо…
Каждое слово чудодейственным бальзамом проливалось на незримые раны в душе молодой женщины.
— Я долго смотрел на водопад, слушал, как он рокочет и жалуется, а потом вдруг понял, что он поет, радуясь, что сумел остаться свободным, не дав заключить себя в ледяные оковы. И душа моя очистилась. Я понял, что Господь щедро одарил меня, доверив мне тебя, потому что ты самая красивая женщина в этой стране, и самая добрая. А еще ты — певчая птичка, и мне стыдно за то, что я хотел посадить тебя в клетку. Разве обрезают крылья соловью?
— Тошан, Тошан, прошу тебя, не говори так, я тоже была неправа! — взмолилась молодая женщина. — Я перестала доверять тебе, я поступила вопреки здравому смыслу, проявив неуважение к тебе. Я думала, ты больше меня не любишь, а может, никогда и не любил.
Он крепко прижал ее к себе. Какое-то время они стояли так, слившись в одно целое, любуясь необычайным спектаклем, который разыгрывала перед ними морозная ночь. Пребывая в лоне этого спящего мира, этого сильнейшего холода, они черпали силы и надежду в перламутровом буйстве водопада. Ежедневные заботы, привычки, знаменательные даты, свойственные всем ошибки — грустная участь каждого человеческого существа — все это растворялось, разлеталось в осколки от соприкосновения с божественным великолепием водопада Уиатшуан, облаченного в наряд из снега и лунного света.
«Спасибо, Господи, спасибо! — повторяла Эрмин в глубине своего женского сердца. — Теперь я знаю, где мой путь, где мое счастье… Рядом с Тошаном, вдали от городов, в магическом круге лесов и быстротекущих вод…»
Они не могли разомкнуть объятия, словно околдованные. Белая сова покинула свое убежище на сосне и бесшумно пролетела у них над головами. И тут Тошан словно очнулся от сна.
— Эрмин, дорогая, нам пора возвращаться. Но я не мог попросить у тебя прощения в другом месте, только здесь. А теперь все хорошо, и наши горести позади.
— Да, это правда, я чувствую себя так, словно родилась заново. И мне уже не страшно.
По-прежнему прижимаясь друг к другу, они пошли к поселку. Молодая женщина ощущала тепло, передающееся ей от тела супруга, и это было удивительно.
— Тошан, я ждала ребенка, — сказала она, и голос ее не дрогнул. — Я хотела сказать тебе в эту субботу, но я потеряла его. Наверняка из-за этой глупой поездки. Я могла бы соврать тебе, но не буду. Мне было очень плохо, Мирей за мной ухаживала. Мама заверила меня, что с женщинами такое случается часто. Но я хочу еще ребенка, и как можно скорее. Твоего ребенка, которого я буду любить так же сильно, как Мукки. Наши дети будут расти там, где ты захочешь. Я благодарна тебе за то, что ты привез меня в Валь-Жальбер — повидать мать и друзей, но я была счастлива и там, в хижине, где ты вырос.
Однако ее супруг заволновался не на шутку.
— Одна из моих двоюродных сестер умерла от выкидыша, — сказал он. — И при этом она была дома! Эрмин, что, если бы я вернулся домой сегодня утром и застал тебя умирающей? Страшно даже подумать об этом!
Тошан остановился возле одного из фабричных складов. Он взял лицо жены в ладони.
— Не сожалей об этом ребенке, мне следовало бы быть рядом с тобой. И не плачь. У нас еще будут дети, и их смех в глубине леса будет звучать, как наилучшая музыка!
— Любовь моя, наконец-то ты снова со мной, — пробормотала Эрмин. — Мой Тошан-поэт, мой благородный Тошан, который умеет прощать и очаровывать меня! О, как я счастлива!
Наконец их губы слились в долгом страстном поцелуе. Дюк, следовавший за ними по пятам, как тень, залаял. В ночи послышались крики. Мужские голоса по очереди повторяли их имена. Приблизились Симон и Арман.
— А вот и наши влюбленные! — воскликнул старший из братьев Маруа. — Мадам Лора волнуется. А еще в доме умирает от голода младенец, который своим криком не дает спать всему региону Лак-Сен-Жан! На дворе минус тридцать, неужели вы не почувствовали?
— Нисколько! — ответила Эрмин, сияющая, несмотря на смущение.
Четверо молодых людей пошли по бесконечно длинной улице Сен-Жорж. Опустевший поселок тонул в лунном свете, и за серыми окнами домов не горел свет. И все же они пребывали в прекрасном расположении духа и, как дети, держались за руки.
«Все-таки жизнь прекрасна! — думала Эрмин. — Моя река сотворила чудо: она вернула мне Тошана, того, кого мое сердце избрало, когда мне было всего четырнадцать. И ради этого чуда я готова на любые жертвы. Прощай, карьера, прощайте, театральные сцены и костюмы! Я больше не стану петь. Ну, разве только колыбельные своим детям…»
Она первой поднялась на крыльцо. В доме матери ворчали печи, из окон струился золотистый свет. Лора, заплаканная, истерзанная тревогой, открыла дверь. У нее за спиной стояла Шарлотта, прижимая к груди испускающий пронзительные крики сверток.
— Мукки, бедный мой сыночек! — воскликнула молодая мать, принимая у девочки ребенка.
Мирей пришла сказать, что приготовила теплое вино с корицей и испекла оладьи. Обрадованная тем, что все волнения дня позади, она увела Симона, Армана и Тошана с собой в кухню.
— Выпьем понемножку, как говорят французы — без церемоний, — предложила она. — У меня ноги словно из ваты, боюсь, не дойду до гостиной!
Эрмин устроилась поудобнее и приложила сына к груди. Из кухни до нее доносились смех и мужские голоса, и это окончательно ее успокоило. Лора, сидевшая рядом с дочерью, наконец дала выход своим эмоциям:
— Полагаю, вы с Тошаном помирились? — очень тихо спросила она.
— Да, мамочка, спасибо водопаду! Он такой красивый, просто волшебный! Свет полной луны, чего бы ни коснулся, все превращает в хрусталь! Тошан попросил у меня прощения, хотя это мне нужно было извиняться.
