Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Нежная душа
— Спасибо, Бадетта! И до завтра! — вздохнула молодая женщина, которая тоже очень устала.
— Позвольте поцеловать вас в знак благодарности за ваше чудесное пение, — ласково попросила Бадетта.
Эрмин с радостью согласилась. Эта женщина была намного старше ее, но иногда вела себя простодушно, как ребенок. Эрмин ощущала к ней искреннюю симпатию и доверие. В Бадетте она угадала милосердную душу и человеколюбие, расцветавшие при первой же возможности. Звонкие поцелуи порадовали ее, потому что на душе у Эрмин было грустно. Мысли ее полнились эмоциями и впечатлениями. Она вспомнила лица кое-как устроившихся в столовой пассажиров поезда, улыбку маленького Жореля, чей бледный лоб окружали каштановые кудряшки. Потом — сломанные сосны, лежащие поперек железнодорожных путей, и свое прибытие в санаторий.
— Эрмин, я хочу спать, — пожаловалась Шарлотта.
— Идем со мной, — сказала сестра Викторианна. — Я тебя уложу.
В кухню вошла медсестра, чтобы приготовить себе настой ромашки. Это была приятного облика полная женщина с коротко остриженными волосами.
— Вот вечерок выдался! — призвала она в свидетели Бадетту. — Столько беготни, весь вечер на ногах! Мне с трудом удалось угомонить бедного мсье Эльзеара. Я никогда не видела его таким беспокойным.
Монахиня отправилась наверх, уводя за руку Шарлотту. Эрмин решилась задать вопрос:
— Это из-за меня? Скажите правду, мадам, может, мне не нужно было петь? Поверьте, мне стало не по себе, когда этот мсье ко мне прикоснулся.
— О, надо относиться к нашим пациентам с пониманием, особенно к мужчинам! Они чувствуют себя одинокими, лишенными внимания и ласки. Они гуляют на свежем воздухе, читают книги и журналы в библиотеке, но все равно сильно скучают. Тем более что большинство знают, что проведут здесь еще очень много месяцев. Эльзеар Ноле — человек замкнутый и сдержанный. Наверное, вы напомнили ему кого-то из родственниц. Когда вы заканчивали петь «Ave Maria», он плакал.
Заинтригованная, Бадетта замерла на месте. На лице у нее появилась шаловливая усмешка.
— Вы настоящая артистка, Эрмин, — сказала она. — Сегодня вечером в поезде был еще один журналист. Он расспрашивал о вас директора санатория. Я сама хотела сделать это…
— Правда? — удивилась Эрмин.
— Да, — ответила Бадетта. — Я его понимаю. Наша встреча побуждает меня написать рассказ, главной героиней которого станете вы. Я живу одна. Вечерами беру перо и пишу маленькие рассказы о людях, с которыми сталкиваюсь в жизни. Это занятие — всего лишь приятное времяпрепровождение, и все же оно позволяет мне нести бремя былых горестей и неприятностей.
— Я бы с удовольствием их почитала, — отозвалась Эрмин. — В школьные годы я прочла множество романов. О, простите, мой сын снова плачет! Мне пора его кормить. Доброй ночи, Бадетта!
Вошла сестра Викторианна и ворчливым тоном заявила, что всем пора спать. Эрмин с чувством огромного облегчения последовала за ней. Единственное, что огорчало ее — рано утром им придется продолжить путь в Квебек. Она улеглась на раскладную кровать, не раздеваясь, только сняв ботинки, и приложила сына к груди. Комнату заливал розоватый свет ночника. Мебель была скромной, современной. Рядом, на матрасе, разложенном на полу, уже спала Шарлотта.
— В монастырской школе комнаты были уютнее, сестра, — заметила молодая женщина. — Я же просила не ставить для меня кровать, мне бы хватило места рядом с Шарлоттой.
Монахиня только отмахнулась. Она легла и погасила лампу.
— Эрмин, мне не терпелось поговорить с тобой наедине. Ты все еще хочешь попасть в Квебек? Я признаю, у тебя прекрасный голос и ты достигла замечательных успехов в пении, и все-таки я считаю, что ты поступаешь необдуманно. Почему твой муж позволил тебе ехать одной? А твоя мать? Насколько я поняла, вы нашли друг друга. Ей следовало бы поехать с тобой.
— Сестра, простите меня! Я вам солгала. Я решила пройти прослушивание, не сказав об этом семье. Это было глупо и безответственно, я согласна. Но не волнуйтесь, завтра я вернусь домой, в Валь-Жальбер.
— Спасибо, Господи! — вздохнула сестра Викторианна. — Я очень рада, моя крошка, что ты послушалась моего совета. А теперь, когда у меня стало легче на душе, расскажи, как ты нашла свою мать.
Эрмин в нескольких фразах изложила грустную историю Лоры: рассказала об амнезии, о том, как Лора повторно вышла замуж за богатого промышленника и как они встретились в отеле «Château Roberval». Она поведала, как выяснилось, что дама в черном, которая слушала ее пение, сидя за столиком в глубине ресторана, — ее мать, но не стала упоминать о постыдной попытке Жозефа Маруа шантажировать Лору, богатую вдову.
— А потом мама переехала в Валь-Жальбер, чтобы быть рядом со мной. Она купила дом сюринтенданта Лапуанта. Элегантная одежда, которая сейчас на мне — это ее подарки. Иногда я ношу мамины платья, у нас один размер. У моей матери доброе сердце. Шарлотта ослепла бы, если бы мать не оплатила ее операцию.
Потом Эрмин рассказала монахине о Тошане и о рождении Мукки в хижине на берегу Перибонки.
— У меня есть все для счастья, сестра Викторианна, и поверьте, я жалею о своей выходке!
— Странно, на тебя это не похоже — лгать, таиться. А что стало с твоим отцом?
— Он умер в 1916-м в тех краях, где живет мать Тошана. Я была у него на могиле. Знаете, сестра, я очень рада, что повидалась с вами, что вы работаете в этом санатории. Сердце кровью обливается, когда я думаю о Жореле, таком маленьком и таком больном! Для меня было огромным счастьем петь для этого несчастного ребенка и для остальных пансионеров.
— Я каждый день молюсь об их исцелении, — сказала монахиня. — Туберкулез — ужасная болезнь. Несмотря на принимаемые меры по обеспечению гигиены, недуг распространяется и поныне. Здесь, в санатории Лак-Эдуара, проживает в среднем двадцать пансионеров из обеспеченных семей. Но большинство больных туберкулезом — бедняки, и учреждений, где их могли бы лечить бесплатно или за умеренную плату, очень мало. Домашняя прислуга, фермеры, рабочие часто скрывают, что больны, и заражают окружающих. Нужно было бы открыть санаторий и в Робервале, места там прекрасные. Воздух свежий, рядом озеро. Я знаю, что сестры-августинки, которые работают в центральной больнице Сен-Мишель в Робервале, много лет вынашивают подобные планы[22]. И это будет санаторий для бедняков! Если у меня к тому времени останутся силы, я бы с удовольствием пошла туда работать. Там мне было бы лучше.
— Вы даже не думаете об отдыхе, дорогая сестра Викторианна?
— Я отдохну в раю, моя крошка! — ответила монахиня. — А теперь пора спать. Значит, завтра возвращаешься домой?
— Да, обещаю.
Восстанавливающий силы сон пришел к молодой женщине тотчас же. Но в пять утра сестра Викторианна встала, потому что кто-то постучал в дверь ее комнаты. Это была Бадетта, тепло одетая, взбудораженная.
— Я пришла сказать Эрмин, что локомотив починили, а пути освободили. Поезд уже стоит здесь, на вокзале Лак-Эдуара. Пассажиров просят занять свои места в вагонах.
— Она не поедет дальше, мадам! — объявила монахиня с ноткой гордости в голосе.
— Вы в этом уверены? — переспросила Бадетта. — Как жаль! Я так радовалась, думая, что мы доедем до Квебека вместе!
Эрмин села на кровати. Окинув комнату сонным взглядом, она сказала тихо:
— Да, я остаюсь в санатории. Утром я сяду на поезд, который отвезет меня обратно в Шамбор. Спасибо, что пришли предупредить меня. До свидания, Бадетта! Мне было очень приятно с вами познакомиться!
Удивленная, журналистка попрощалась. Было очевидно, что она расстроилась, более того, в глазах у нее стояли слезы.
— Когда будете в Квебеке, прошу, навестите меня! Вот визитная карточка с моим адресом. Я угощу вас чаем и покажу мои рассказы.
— Спасибо огромное, Бадетта! Обещаю, я приду к вам в гости, и для меня это будет большим удовольствием.
— Хочу, чтобы вы знали, — добавила журналистка, — я вас не забуду. Вас и ваш голос, ваш великолепный голос, который еще долго будет звучать в моей душе. Что ж, до свидания!
Сестра Викторианна попрощалась с Бадеттой коротким раздраженным кивком. Эрмин легла снова, украдкой бросив взгляд на кусочек картона, где жирным шрифтом было напечатано: «Журналистка». Сестра-хозяйка поспешила закрыть дверь. Эрмин погладила Мукки по щеке и заснула. Через час она вновь проснулась. Сердце ее билось так, что в груди болело, — настолько сильные эмоции она испытала, увидев странный сон.
«Я не хочу! Не хочу видеть такие сны!» — подумала Эрмин. Глаза молодой женщины были полны слез. Она прижала сына К груди.
Комната была пуста. Должно быть, сестра Викторианна и Шарлотта спустились в кухню. Молодая женщина перевела дыхание, как если бы ей действительно пришлось бежать по снегу ночью, испуганной волчьим воем.
